Крушение надежд

Родители устроили им скромную свадьбу, и молодая пара счастливо зажила.

По вечерам до поздней ночи Рупик работал в своей маленькой лаборатории, готовил материалы для докторской диссертации. После того как ему удалось повторить опыты американского генетика Маршалла Ниренберга, он опубликовал об этом статью в научном журнале. Повторение важных опытов всегда подтверждает их научную ценность. А Руперту удалось расширить эксперимент. Его статью напечатали в журнале в СССР, а потом перепечатали в чешском журнале.

На следующий год в Москву приехал чешский профессор Милан Гашек, директор Института биологии в Праге, знаменитый ученый. Он прочитал статью Рупика и заинтересовался его работой. И вот совершенно неожиданно он пришел познакомиться с Рупиком. Крупный Гашек, двухметровый гигант, с трудом умещался в лаборатории. Рупик польщенный его визитом, суетился, показывал научные данные.

Громоподобным голосом Гашек рассказывал:

— Ваше исследование открывает путь новым направлениям в биологии тканей. Я пришлю вам приглашение на международный съезд в Прагу, сделаете доклад о своей работе, познакомитесь с учеными с мировым именем. А они познакомятся с вами, будущей звездой науки. — И Гашек одобрительно похлопал Рупика по плечу.

Это была большая честь, Рупик и не мечтал о таком счастье. За границу редко выезжали даже маститые ученые, а молодых с докладами на международные съезды почти никогда не выпускали. К тому же он был беспартийный, еще и еврей — недопустимая кандидатура.

Но весной 1968 года Рупик все-таки собирался выехать за границу и сделать доклад о своей работе на международном конгрессе в Праге.

Он с энтузиазмом писал и переписывал доклад, перевел его на английский и отрабатывал произношение для выступления. Мама и Соня радовались за него и гордились. Ему казалось, что все должны быть рады его успеху. Но с самого начала начались осложнения. Для выезда за границу была необходима характеристика, подписанная «треугольником» — директором, секретарем партийной организации и руководителем профсоюза, в ней непременно должна быть фраза: «политически грамотен и идейно выдержан». Без этого за границу не выпускали. Характеристику заверял районный комитет партии.

Моисей Рабинович прослышал об успехе Рупика, позвал его к себе:

— Хотите, я вам скажу? Мы гордимся вами. Характеристику я сам вам напишу, ее все подпишут.

Действительно, главврач подписала, председатель профсоюза тоже подписал. Но пожилой секретарь комитета партии Вера Паллер подписывать отказалась:

— Он несознательный элемент, не имеет общественной нагрузки, не участвует в общественной работе.

Все знали, что врач она плохой, почти всегда занята партийными делами — к счастью больных. До высокого партийного ранга она дослужилась с помощью постоянных горячих патриотических выступлений на собраниях.

Рупик уныло просил Рабиновича воздействовать на Паллер. Рабинович уговорил ее принять Рупика:

— Хотите, я вам скажу? Ну, сделайте ему замечание, но нельзя же губить карьеру молодого ученого.

Рупика вызвали в партком. Никогда он туда не ходил и ходить не собирался, исподлобья осматривал холодную обстановку — ковровая дорожка, зеленое сукно на длинном столе. Паллер сидела за большим письменным столом (Рупик подумал, что даже у профессоров таких нет), под портретом Брежнева, на груди которого красовалось множество наград.

Паллер всегда была малоприветливой, а здесь напустила на себя мрачную маску и разговор повела строго:

— Обычно мы подписываем характеристики за границу членам партии, а с беспартийными проводим беседы. А вы не только беспартийный, но и не общественник. Я должна предупредить вас, что поездка за рубеж — это очень ответственное дело.

— Да, конечно, я это понимаю…

Про себя Рупик думал: «Разговаривает со мной, как с дураком». И дальше отвечал ей одно, а думал совсем другое.

— Почему у вас нет никакой общественной нагрузки?

Что ответить? Он с юности ненавидел общественную суету, эти собрания и соревнования, не хотел тратить на них время, предпочитал заниматься изучением языков, читать научные книги и писать статьи. Если бы она понимала, сколько времени и сил он тратит на все это! Но она все равно не поймет, прожженная коммунистка, для нее главное — общественная работа. Рупик сказал только:

— Ой-ой, я просто стеснительный, а общественнику нужна активность.

— Да, нужна. А почему бы вам не вступить в партию?

Вот тебе на! Этот вопрос ему задавали много раз, и у него была заготовленная фраза-отговорка:

— Я считаю, что политически я еще не созрел для этого, мне надо лучше подготовиться.

— Вот видите, сами говорите, что политически не созрели. А в характеристике мы должны написать «политически грамотен». Как же быть?

Наверное, он зря так сказал, это была тактическая ошибка. Надо выкручиваться!

— Я политически грамотен, только для вступления в партию нужно быть лучше подготовленным.

— Правильно. Если решитесь вступать в партию, я мшу дать вам рекомендацию, у меня большой партийный стаж.

Пытается завербовать. Рупик обозлился, лучше он вступит в кучу говна, чем в ее партию.

— Спасибо, я подумаю.

— Я надеюсь, что в вашем докладе нет секретных данных. Вы можете по наивности разгласить их, без умысла. Вы должны знать, что разглашение государственных секретов строго карается законом.

Ну, это уже слишком, не думает ли она, что он шпион и предатель?

— В моей работе биологические данные, опубликованные в журнальных статьях. Можете проверить.

Пусть эта дура попробует прочитать и понять, ей, наверняка, не по зубам.

Вдруг она спросила, пристально взглянув:

— А как вы относитесь к религии?

Что за черт! Причем тут религия? Не пытает ли она его по еврейскому вопросу?

— К какой религии?

— К религии вообще. У вас на столе видели Библию. Вы читаете ее?

Кто-то продал его! Это серьезное предупреждение, необходимо отвертеться, сказать что-то убедительное.

— Библию я посмотрел из любопытства, но не нашел в ней ничего интересного. Я абсолютно не религиозен и даже не понимаю, как интеллигентный и образованный человек может верить в бога.

— Правильно. Я тоже так думаю. Хорошо, я подпишу вам характеристику. Вы учтите то, что я сказала про партию. А Библию вы все-таки уберите.

Выйдя от нее, Рупик подумал: «Нет, уж лучше я отдам свою душу богу, чем твоей партии».

В райкоме не спешили утвердить характеристику на Рупика. Много раз отвечали:

— Первый секретарь очень занят.

— Может быть, второй секретарь подпишет?

— Вы нам не указывайте. За границу подписывает только первый.

Наконец подписали, можно идти в Министерство здравоохранения за оформлением командировки. Хотя приглашение прислано официально, через министерство, но там не хотели оплачивать поездку:

— Бюджет иностранного отдела не рассчитан на научные командировки для молодых ученых.

Рупик обивал пороги министерских кабинетов, расстраивался, похудел, наконец вынужден был позвонить в Прагу:

— Профессор Гашек, я очень извиняюсь, но моя поезда срывается.

— Почему, что такое? — прогудел Гашек густым басом.

— В министерстве нет денег.

— Неужели они не понимают, как важна ваша работа?

— Они ничего не понимают.

— Ну, не волнуйтесь, это мы уладим. Я оплачу вашу поездку за счет института.

Гашек написал новое приглашение, оплату взял на себя. Еще месяц ушел на оформление заграничного паспорта. Получив его, Рупик с удивлением рассматривал красный документ: графы «национальность» в нем не было, впервые в жизни он был не еврей, а просто гражданин Советского Союза — как все.

Научный отдел ЦК партии срочно запросил доклад для проверки. За день до отъезда Рупика туда вызвали. Оказалось, что на конгресс едут еще двое ученых, оба члены Медицинской академии, профессора Чаклин и Новаченко. Они сидели в приемной и ждали инструктора ЦК. Профессора тихо беседовали между собой и время от времени удивленно поглядывали на Рупика, он смущенно молчал.