Крещение (др. изд.)

Уже кончилось весеннее бездорожье. Под лучами высокого солнца, омытые первыми грозами, зацветали степи. Над непахаными полями заливались жаворонки, а в осиротевших садах и левадах по–разбойному засвистывали соловьи. И все еще никто не знал, где вспыхнет то сражение, которое определит весь дальнейший ход войны.

Война — это не только борьба силой оружия. Для немцев, например, приспела пора использовать и хитрость в самых широких — стратегических — масштабах, чтобы навести противника на ложный след, выиграть время, выбрать мгновение для внезапного удара и ошеломить врага. Если в прошлом году фашистская Германия надеялась преимущественно на ударную силу и признавала только открытый бой, придерживаясь стратегии сокрушения и тактического истребления врага, то нынче военное руководство рейха не пренебрегало ни хитростью, ни коварством. Германский генеральный штаб разработал и провел ряд мер с целью скрыть подготовку своего главного удара на юге и создать видимость, что немецкие войска развернут решительное наступление не на Кавказ и Волгу, а на центральном направлении для захвата Москвы. Штаб группы армий «Центр» по указанию Берлина развернул дезинформационную операцию под кодовым названием «Кремль». Немцы днем и ночью вели демонстративную аэрофоторазведку московских оборонительных позиций, окраин Москвы, районов Владимира, Иванова, рубежа Тамбов, Горький, Рыбинск, укреплений на Волге от Вольска до Казани. Была усилена радиодезинформация, через линию фронта пачками забрасывались агенты, снабженные планами Москвы и других крупных городов в полосе наступления группы армий «Центр»; были спущены до штабов полков приказы о готовности к наступлению. И агенты, и приказы должны были частично попасть в руки советского командования. На всех дорогах, ведущих к фронту, устанавливались дорожные указатели вплоть до целей наступления. И уж конечно, показывались ложные перегруппировки, переброски войск, передислокация штабов, перевозка переправочных средств. А тем временем в глубочайшей секретности, скрытно велась подготовка к операции «Блау» на юге. В директивах и приказах ставки Гитлера, связанных с операцией «Блау», непременно напоминалось о строжайшем хранении тайны, хотя и так в начале каждого документа стоял гриф «Совершенно секретно», «Только для командования», «Передавать только через офицера».

На стол Сталина ежедневно ложились сведения, подтверждающие нараставшую угрозу Москве. Сигналы приходили по разным каналам, и им нельзя было не верить, поэтому Верховный Главнокомандующий особо следил за центральным направлением, заявки которого на технику, боеприпасы, снаряжение и людские резервы удовлетворялись если не полностью, то в первую очередь. Чтобы отвести или хотя бы уменьшить опасность, нависшую над столицей, Сталин требовал от Генерального штаба, командующих фронтами активных наступательных действий.

А мировая пресса усиленно трубила о том, что летом текущего года все интересы Гитлера прикованы только к четырехугольнику: Воронеж, Саратов, Сталинград, Ростов. Стамбульский корреспондент газеты «Таймс», например, писал: «Турецкие эксперты считают, что есть два возможных германских плана: «Кавказский план» и «Волжский план». Первый даст возможность немцам отрезать Кавказ от остальной части России, лишит Россию ее главных источников нефти. «Волжский план», как полагают, направлен на то, чтобы уничтожить русские армии, сначала изолировав их друг от друга и затем разбив их по частям. В соответствии с этим планом основное наступление будет начато из района Орла и Курска в северо–восточном направлении на Горький, на Волгу, для того, чтобы отрезать русские армии в центре от сил маршала Тимошенко на юге и поставить под угрозу тыл русских армий, защищающих Москву».

В этом и других сообщениях проглядывала и истина. Но можно ли было им верить?

Утром майского дня Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину доложили по телефону, что войска Крымского фронта, сбитые с основных позиций, не смогли закрепиться у Турецкого вала и начали спешный отход на Керчь. Оборонительные бои складываются не в нашу пользу, и удержать Крым не представляется возможным.

Это был огромный удар для армии и страны!

Звонок застал Сталина на его кремлевской квартире. Он тут же позвонил своему помощнику Поскребышеву и распорядился, чтобы тот немедленно вызвал по ВЧ командующего Крымским фронтом Козлова. А сам, надев китель и причесав крепко взятые сединой волосы, направился в свой рабочий кабинет на второй этаж. Командиры из охраны молча приветствовали его, а он какой–то скованной походкой уставшего человека шел по длинным коридорам, и на его от природы смуглом, а с годами желтом лице лежала тень жестоких раздумий.

По его невысокой и сутулой фигуре, по тому, как он почти неподвижно и низко нес свою левую руку, можно было судить, что он физически чувствовал на своих плечах огромную тяжесть забот и неудач.

Проходя мимо аппаратной узла связи, Сталин замедлил шаг, будто переживал какую–то нерешительность, но когда взялся за ручку из синего стекла, то дверь открыл легко и энергично.

— Связь с Крымским фронтом оборвалась в пять тридцать семь, — доложил дежурный майор и, думая все время о краткости своего доклада, никак не назвал Верховного, забыл, а вспомнил поздно и побледнел. Сталин понял дежурного майора и как можно мягче сказал:

— По восстановлении связи тотчас соедините меня с Козловым.

Майор впервые близко видел Сталина, и так как произошло это не неожиданно, но все–таки внезапно, у майора даже мелькнула странная мысль, будто он видит оживший портрет вождя: между живым человеком и его портретом было несомненное сходство, только на самом деле Сталин показался ему каким–то уж слишком будничным, усы его совсем не были толстыми, какими их рисовали, а в морщинках, густо сбегавших к углам глаз, вместо доброй ухмылки леденела властная настороженность.

Сталин, возвращаясь из комнаты, где находился узел связи, задержался в приемной у Поскребышева и хотел что–то сказать ему, но вдруг повернулся к окну и долго стоял без движения, тяжело опустив плечи. Поскребышев мгновенно выключил все телефоны, он тоже не мог работать, видя состояние Верховного.

— Пусть маршал Шапошников, — сказал наконец Сталин, направляясь к дубовой двери своего кабинета, — пусть маршал возьмет все данные по Севастополю.

Сталин все еще был бледен, задумчиво–медлительными были его шаги, но Поскребышев уже уловил, что Верховный принял какое–то решение.

А Сталин и в своем кабинете, в одиночестве, все еще не мог собраться с мыслями. Ему враз хотелось охватить и размеры той трагедии, которая постигла наши войска в Крыму, все последствия, какие надо ждать за этим, и во что бы то ни стало необходимо было знать причины провала обороны и ухода наших войск из Крыма.

«Нет, это уже не отступление, а преступление», — думал Сталин и, зная, что все надо обдумать и взвесить, горел желанием каких–то немедленных действий, потому что в душе его вместе с гневом на руководство Крымским фронтом вырастало и недовольство самим собою. Ведь это уже не первая операция, когда при наличии войск и техники паши фронты проигрывают сражение. «И это может снова повториться, и тут уж виноваты мы, Ставка, Генштаб, Комитет Обороны. Это может снова повториться, — настойчиво билась тревожная мысль. — А это никогда не должно повториться, если мы хотим быть диалектиками».

— А мы — диалектики, — вдруг вслух произнес Сталин, весь как–то преобразился, поднял голову, твердым шагом подошел к своему столу, нажал на кнопку. В дверях появился Поскребышев. — Товарищ Поскребышев, соедините меня с генералом Щапепко. А лучше, если его пригласите ко мне. Немедленно. До начала совещания.

Сталин умел попутно между текущими делами решать вопросы огромной важности, иногда подсказанные событиями или поставленные на повестку дня самой жизнью. Так было и на этот раз. Еще зимой начальник боевой подготовки Красной Армии генерал Щапепко докладывал Верховному, что насыщенность современных войск техникой и большая маневренность их в бою настоятельно требуют коренного пересмотра многих положений боевых уставов. До сих пор в основу наступательного боя был положен метод терпеливого «прогрызания» обороны противника, а к маневренным боевым действиям, к встречной борьбе с высокоподвижными механизированными соединениями, обладающими большой ударной и огневой силой, наши войска в период обучения зачастую не готовились. В обороне корпуса и дивизии, как правило, вытягивались в одну–две линии, располагались в непосредственной близости к противнику, глубоко эшелонированная оборона с постоянным артиллерийским и авиационным обеспечением нередко игнорировалась. Под рукой военачальников не всегда оказывался нужный резерв войск, которым можно было бы в любую минуту усилить слабый или поддержать вдруг ослабевший участок.