Над бездной

— Иди, если хочешь, вперед, а мои люди должны выспаться. Мы вас нагоним. Мы ходим-то не по-вашему.

Сказавши это, Аминандр ушел.

— Повалила нам удача, друг! — сказал певец Нарциссу, — недаром звезда надежды сияла над нами, когда мы отправились в путь!.. что ж ты не радуешься?

— Я тебя не понимаю, Электрон, — ответил Нарцисс с грустью, — когда ты со мной один, то мне кажется, что нет человека честнее, бескорыстнее и добрее тебя, а чуть явится тот бешеный слон, как его зовет Мелхола, все и выйдет по-другому, точно он тебя околдует.

— А что тебе кажется дурным? — возразил певец, — на что старику деньги? ни детей, ни внуков у него нет; может у него явиться один человек, которому он все отдаст, — это его мститель. Мститель перевернет все его сундуки, вытрясет все мешки и добьется мести. Месть уже началась: зять его убит.

— А если он окажется в живых?

— Во второй раз убьем.

— Ах!

— Неужели тебе жаль негодяя, расточителя, изменника, погубившего красавицу, которой восхищался весь Рим?

— Электрон!.. ты… ты сам его скоро убьешь…

— Если найду, убью. Что с тобой? опять лихорадка? сними парик; скоро будет жарко.

— Позволь мне его носить постоянно… меня узнают те, — что здесь были… убьют…

— Их здесь нет; нечего бояться.

— Нет, не сниму.

— Зачем такая осторожность?

— Ты мне друг… такой друг, какого у меня никогда не было… ты указал Аминандру кого-то похожего на Фламиния… если я тоже похож… ты или другой…

— Убьем тебя?!.. нисколько ты не похож на зятя старика.

— Не похож?

— Нет; оставь эти глупости!.. я знаю, что ты не зять Семпрония, а мой друг, за которого я умру прежде, чем тронут волос на твоей голове.

И он сдернул гримировку с товарища прежде, чем тот успел воспротивиться.

— Убивай, если хочешь… или вы меня бережете для более — жестокой мести в присутствии самого Семпрония?

— Тебя? ты помешался? на что ты старику? он не захочет убивать подставных лиц, если и не убит его зять. Найдем и убьем настоящего, если он еще жив. Твое сходство только тебе самому кажется, а ты вовсе не похож на Фламиния. Я его хорошо знал, когда служил в хористах. Моя сестра знает, кто ты, Нарцисс; оттого я тебя и полюбил еще сильнее.

— Твоя сестра меня знает? Катуальда?

— Да. Она мне не родная сестра, а так… мы служили прежде одному господину, подружились… ты — театральный машинист-громовник.

Нарцисс недоумевал, но у него вырвался вздох радостного облегчения. Он не узнан, по крайней мере теперь.

— Ты не волшебник! — воскликнул он.

— Кто ж я?

— Ты только ловкий плут.

— Из волшебников попасть в плуты не лестно!

— Но ты не злодей, нет.

— Ты все время молчал; неужели ты боишься твоих мучителей до сих нор?

— Мой голос меня выдаст.

— Друг, голос — не опасный изменник, когда прочая обстановка надежна. Я много раз пел и говорил с людьми, которые разорвали бы меня, как собаки, не будь на мне мой парик, да все сошло с рук благополучно, Надень я белокурый парик, — пропала. бы моя голова.

— Ты не злодей и не волшебник.

— Я признаю только одно волшебство: силу воли и разума.

Глава X

Бродяги в развалинах. — Певец Рамес

Бродяги продолжали свой медленный путь на юг, ночуя в шалашах и пещерах. Нарцисс теперь уже разделял все труды своего друга: носил половину пожитков в сплетенной им самим сумке, выучился варить похлебку, рубил хворост для костра и чинил свое платье. Друг с незаметной постепенностью свалил на него всю черную работу, которую простак исполнял с удовольствием, стараясь угодить другу. Это отвлекло его от всех размышлений о своем прошлом, будущем, о личности товарища и т. п.

Чем дальше они шли, тем местность становилась пустыннее и безлюднее; они видели явные следы разбойничьих нападении: сожженные дома, потоптанные нивы и виноградники, вырубленные сады; попадались им и тела замученных людей. Однажды они нашли кучу рассыпанных денег, вероятно, оброненных второпях пьяными грабителями.

— Поднять? — спросил Нарцисс.

— Оставь, — возразил певец, — наживем и без этого.

Никто их не обидел; два раза встретились им толпы таких же оборвышей в заплатах, как они сами; на вопрос, кто они и куда идут, певец отвечал, что они рабы-беглецы, идущие к товарищам в шайку Спартака.

— Если б на нас был пурпур, мы не могли бы так бесстрашно идти, — сказал певец товарищу однажды вечером, когда они, пройдя Неаполь, вступили в округ Нолы.

— Да, — ответил Нарцисс, — иногда рубище нищего приятнее.

— Ты сирота, Нарцисс?

— Да; у меня нет на свете ни тех, кого я любил, ни тех, кто любил меня. Я гоним Роком.

— Я тоже гоним Роком; я не сирота; у меня есть люди, близкие мне, любящие меня, но я должен скрываться от них под этим париком и чужим именем.

— Потому что ты преступник?

— Да, я — убийца и изгнанник.

— Я тоже убийца.

— Мы птицы одной стаи. Рок соединил нас, товарищ; может быть, он перестанет гнать нас, пригнавши одного к другому. Что прошла, Нарцисс, того не воротишь. Постараемся заменить друг другу тех, кого мы любили, насколько это возможно в нашей горькой, нищенской доле.

— Не было дня, когда я не молился бы за тебя, Электрон, с тех пор, как брожу с тобой. Ты не воспользовался твоими правами господина надо мною не мучил меня, хоть и казался разбойником.

— А теперь кем я тебе кажусь?

— Добрым гением моей Жизни.

Певец глубоко вздохнул.

— Я сделал хоть одно доброе дело в моей жизни, — сказал он, — ты совершил убийство из-за денег?

— Нет, по внушению одного ужасного человека, увлекшего меня на путь порока.

— Я также совершил одно в минуту отчаяния, но другое… ужасно вспомнить!.. ради шутки.

— Ради шутки?!

— Молодость не разбирает, чем шутит, мой друг.

— А еще? ради денег?

Певец вздохнул и не ответил.

Они вошли во двор разоренной усадьбы.

Груда обвалившихся камней и бревен показывала, что здесь когда-то было огромное здание, от которого уцелела только самая малая часть.

— Переночуем здесь, — сказал певец, вводя Нарцисса под своды.

Сова с диким завываньем вылетела оттуда; летучие мыши с писком летали под потолком.

— Осторожнее, Нарцисс!.. тут можно провалиться в подвал. Дай руку!

— Здесь страшно… я знаю, чей это дом.

— Я также знаю: Тита-Аврелия-Котты. Нарцисс, я убил Котту.

— Ты?.. ты тогда был в шайке Бербикса и Аминандра?

— Ах, моя рука не делает промахов, а совесть не дает мне покоя!

— Ты поразил его мертвого. Я знаю, что он умер прежде нашествия разбойников.

— Это правда… но…

— Мне говорили очевидцы.

— Он умер от любви… я виноват в этом.

— Припоминаю… ты когда-то говорил мне.

— Вот его кровать. Сними это бревно; я тебе помогу; это упавшая балка. Сгребем этот мусор… старик сожжен в постели; поищем его кости и зароем… его тень преследует меня.

Из-под мусора выползла маленькая змея и с шипеньем уползла в провал под пол.

— Вот череп, — сказал Нарцисс.

— А я отрыл его ноги, — прибавил певец.

Они нашли все, что было цело от обгорелого скелета старика, положили в свои плащи и вынесли в сад.

— Где же мы погребем его? — спросил Нарцисс.

— Здесь, под стволом этой обгорелой старой мирты, под большим камнем, — ответил певец.

Он подрыл с помощью своего широкого ножа землю под камнем, положил туда кости и снова засыпал, а потом вырезал на стволе обгорелой мирты надпись: «Здесь покоится прах римского сенатора — плебея Тита-Аврелия-Котты; он схоронен его убийцей».

При свете луны Нарцисс видел, как слезы текли из глаз бродяги, стоявшего на коленях, видел, как он поцеловал обгорелый череп и прижал к своей груди; ему послышалось, будто певец шепнул:

— Прости, прости меня!

— Пойдем отсюда, — сказал певец, — здесь нет ни одной удобной комнаты для ночлега: все разрушено.

Они пошли через пригорок к Риноцере. Луна ярко освещала эту безлесную, выжженную местность. Тонкие, правильные черты красавца поразили в эту минуту Нарцисса. Его любопытство разгорелось с новой силой. Кто этот таинственный певец, и добрый, и честный, и в то же время злодей? Он узнает, непременно узнает. Он с намерением отставал от певца, вглядываясь в его стройную фигуру. Певец, как много раз прежде, показался ему чрезвычайно похожим на кого-то, виденного много раз именно в этих местах, вблизи его незабвенной Люциллы. Фантазия ясно представила ему, как певец сидит, точно Аполлон с музами, в кругу рабынь его жены; Катуальда сидит у его ног; Лида облокотилась на его плечо; Адельгейда подает ему лиру, но, странное дело! — он не видит Люциллы, когда видит певца, и не видит певца, когда образ жены вспоминается ему, как будто она и певец никогда не были вместе.