Крымская война

Иоанне Каподистрия, грек по происхождению, состоял на русской службе уже двадцать лет, и ревностно служил России. Но восточной политикой он руководил сравнительно недолго, уже в 827-м его вынудили уйти в отставку. Руководство внешней политикой России на целую треть века перешло к Нессельроде. О нём необходимо сказать несколько слов.

Внешняя политика Российской империи при Александре I (после Отечественной войны) и Николае I во всё время его долгого царствования исходила из сугубо классовых дворянских интересов, находившихся в противоречии с подлинными национальными интересами страны и народа. В течение полувека царизм огромные силы и средства направлял на подавление народных движений в разных странах, поддерживая реакционные правления, и даже тогда, когда это полностью противоречило бесспорным, казалось бы, выгодам для собственной державы. Пресловутый легитимизм, этот дворянский космополитизм XIX века, ставил интересы «законных» правителей выше интересов родины, интересов отечества.

Идеальным исполнителем для подобной космополитической политики был Карл Васильевич Нессельроде. Отечество у него было, разумеется, придуманное, а происхождение — самое нелепое: исторический писатель Юрий Тиняков, неплохо изучивший ту эпоху, острил, что Нессельроде родился от немца и еврейки на палубе английского корабля, шедшего в Лиссабон... О том же писал и совсем не любивший шутить П.А. Валуев — Министр середины прошлого века, очень осведомлённый человек; он добавил лишь, что Нессельроде был английского вероисповедания и похоронен в Петербурге по английскому обряду.

1780 года рождения, он поступил в 1801 году мелким служащим российской миссии в Берлине, а затем сделал немыслимо быструю карьеру (русского языка не удосужился выучить толком до конца дней своих, а скончался уже на девятом десятке). Считают, что главную роль тут сыграло его присутствие в свите Александра I во время заграничных походов русской армии 1813—14 годов. А вот почему русский император избрал доверенным лицом именно этого авантюриста, а не иного, можно только гадать... Никак нельзя делать упор тут на немецкое происхождение Нессельроде: вспомним того же Каподистрию, да разве его одного! В ту пору в российской дипломатии и в вооружённых силах служило множество лиц иностранного происхождения, и большинство на совесть, а некоторые — даже замечательно (имена известны всем в истории армии и флота, дипломатии, науки, культуры и т.д.). Не в родовом происхождении было дело, а в том, что для Нессельроде и ему подобных равно безразличны были интересы России или Франции, русский народ или германский. Выгоды европейской космополитической элиты — вот тут главное.

Именно этот человек сделался высшим начальником Александра Горчакова в течение почти четырёх долгих десятилетий.

Как водится, свою службу на дипломатическом поприще молодой Горчаков начал с самых низких ступеней, «клерком», так сказать. Сперва поработал в министерском архиве, потом старательного и образованного служащего начали использовать в делах более ответственных. В сентябре 1820 года Горчаков был назначен в сопровождение министра иностранных дел Нессельроде на втором конгрессе Священного союза, который собирался в Австрии, в небольшом городке Троппау, а затем сопровождал Нессельроде на конгрессы Священного союза в Лайбахе (1821 год) и Вероне (1822 год). Разумеется, никакой самостоятельной роли Горчаков там не играл, занимаясь всякого рода бумажной рутиной, которой так много в профессии дипломата. Но от самых скучных поручений не отлынивал, служил старательно. Известно, например, что только из Троппау им было отправлено за три месяца... 1200 донесений в Петербург! Никто, видимо, этих творений никогда не читал, но старательного клерка поблагодарил сам начальник канцелярии МИД: «Немногие из служащих имеют вашу силу знаний и воли». Ну, что ж...

Сметливый клерк не утонул в бессмысленной переписке, он наблюдал, приглядывался, подмечал. Конгрессы Священного союза были в ту пору средоточением мировой политики. На этих ультрареакционных ареопагах пытались решать судьбы мира, а средством стало утопическое стремление остановить всякое движение, навечно сохранить сиюминутный порядок. Как всякая утопия, это было столь же недостижимо, как и вредно.

Не сохранилось никаких сведений, что и как думал молодой Горчаков относительно происходившего. Опыта у него было мало, но талант политика, несомненно, имелся, он впоследствии сумел доказать это. Нельзя не предположить, что молодой дипломат не мог не увидеть пагубных для России последствий политики Священного союза. Когда армия бурбоновской Франции подавляет революцию в Испании, а войска Австрийской монархии — народные движения в Италии, это, так сказать, «их дела». Но вот весной 1821. года началось восстание греческих патриотов против турецкого ига. Греки обратились к России за помощью. После некоторых колебаний Александр I всё же не решился нарушить легитимистские принципы Священного союза и поддержать греков, восставших против «законного государя» — турецкого султана: больше всего император и его окружение боялись дальнейшего распространения революционной «заразы».

Отказ Царского правительства оказать помощь греческим повстанцам нанёс большой удар престижу России на Балканах. А ведь антитурецкая борьба в Греции шла под монархическим флагом, а во главе патриотов стоял не кто иной как Каподистрия — давний и стойкий друг России! Неудивительно, что вскоре вследствие антирусских интриг этот замечательный деятель пал жертвой заговора. В угоду космополитическому «легитимизму» правительство Александра I — Нессельроде вредило национальным интересам страны. Учитывая будущие действия Горчакова на посту главы русской внешней политики, нельзя не признать, что он не извлёк отсюда никаких уроков.

В декабре 1822 года, вскоре после Веронского конгресса, Горчаков был назначен в Англию на должность первого секретаря русского посольства. Это назначение было крупным успехом двадцатичетырёхлетнего дипломата: представительство в Великобритании было одним из самых ответственных. Достаточно сказать, что в ту пору чрезвычайные и полномочные послы России находились только в двух городах — Лондоне и Париже.

В ту пору, по вольности дворянства, служили без особенного напряжения — петровские традиции были основательно забыты. В 1824 году Горчаков получил длительный отпуск «для поправки здоровья», затянувшийся до полутора лет (сложения он был не атлетического, нередко прихварывал, но тут всё же видится больше баловства, чем необходимости). После длительного лечения на германских курортах Горчаков в сентябре 1825-го вернулся в Россию. Тут состоялась его последняя — и знаменитая! — встреча с Пушкиным. Вернёмся же к «пушкинскому сюжету».

Как известно, сохранились три послания Пушкина к Горчакову: 1814, 1817 и 1819 годов. Уже в первом, шутливом, и особенно во втором, написанном в год окончания Лицея, Пушкин отмечает разность их судеб:

Вскоре после окончания Царскосельского лицея жизненные пути Горчакова и Пушкина разошлись, хотя оба они начинали служить в Министерстве иностранных дел. Горчаков быстро проявил свои способности и интерес к дипломатической службе и добился первых успехов. Пушкина не прельщала чиновничья карьера. Он целиком отдался литературному творчеству, сближается с будущими декабристами. Однако симпатии и взаимный интерес лицейских друзей не ослабевали.

После долгой отлучки приехав в Россию, Горчаков ненадолго отправился отдохнуть в имение своего дяди «Лямоново» в Псковской губернии. В дороге он простудился и по приезде слёг в постель. Поблизости, в селе Михайловском, в то время томился опальный поэт. Услышав о лицейском товарище, Пушкин сразу же отправился навестить его. Они провели вместе целый день, вспоминая друзей, прошлое. Пушкин читал свои стихи (он работал тогда над «Борисом Годуновым»), В эпоху аракчеевщины встреча с сосланным поэтом была отнюдь не безопасна для начинающего дипломата, и Пушкин писал в прекрасных строках стихотворения «19 октября»: