Крымская война

В этой благоприятной обстановке Александр Горчаков сумел достичь выдающихся успехов в учении. С самых ранних лет он отличался большой серьёзностью, целеустремлённостью и сильно развитым честолюбием. 30 сентября 1813 года гувернёр Чирков в своих заметках «Свойства и поведение воспитанников императорского лицея» дал такую характеристику Горчакову: «Отличительные его свойства: самолюбие, ревность к пользе и чести своей и великодушие». Профессор русской и латинской словесности Н.К. Кошанский считал, что Горчаков — «один из немногих воспитанников, соединяющих многие способности в высшей степени. Особенно заметна в нём быстрая понятливость... которая, соединяясь с чрезмерным соревнованием и с каким-то благородно-сильным честолюбием, открывает быстроту разума в нём и некоторые черты гения. Успехи его превосходны». Заметим, что характеристики в той обстановке делались без преувеличений...

Из многих предметов, преподававшихся в Лицее, Горчаков больше всего увлекался русской литературой и историей, усердно изучал иностранные языки. Как и многие другие лицеисты, Горчаков пытался и сам заняться литературным творчеством. Эти первые опыты не сохранились, однако в течение всей жизни его отличало и в деловой и в частной переписке непринуждённое изящество слога. Многие ноты, написанные впоследствии Министром Горчаковым, стали образцом дипломатической стилистики, и этим он, несомненно, в большой степени обязан Лицею.

Среди лицейских товарищей Горчакова были А.С. Пушкин, В.К. Кюхельбекер, А.А. Дельвиг, И.И. Пущин и многие другие, чьи имена получили широкую известность в русской истории и литературе. Среди лицеистов Горчаков пользовался всеобщим уважением и бесспорной репутацией одарённого человека. Однако он не принадлежал к «вольнодумной» части лицеистов, не разделял радикальных настроений многих из них и был далёк от «лицейской республики» Пушкина и его друзей. Горчаков мало интересовался идеями «просветителей» минувшего века, говорил, например, что не понимает Руссо.

Обратим внимание: это было смело со стороны будущего дипломата, ибо высшая смелость на свете — идти вопреки общепринятому мнению. Напротив, Горчаков ещё подростком чувствовал глубокую склонность к культуре корневой, сугубо русской по духу. В 19-м году он проявил сочувственный интерес к литературным произведениям знаменитого филолога, в прошлом боевого адмирала, Александра Семёновича Шишкова. Это было отнюдь не общепринято в среде тогдашней образованной молодёжи, но патриотическое чувство юного Горчакова было столь же искренним, сколь и сильным. Но он всегда имел широкие интересы, ценил всё истинно даровитое. Так, он знал и сочувственно цитировал (в письмах к родственникам) популярные среди лицеистов сатиры и эпиграммы, часто весьма резкого характера. Списки многих из них Горчаков всю жизнь бережно хранил среда своих бумаг, причём ряд произведений того времени стал нам известен только из его архива, порой много-много лет спустя.

Пушкина и Горчакова в течение долгих лет связывали дружеские отношения. Горчаков, по его собственным словам, любил и высоко ценил Пушкина. Его высказывания и в лицейских письмах, и в беседах на склоне жизни проникнуты глубоким уважением и любовью к поэту. Пушкин видел в Горчакове блестящего и одарённого человека, которому судьба готовит большие успехи на государственном поприще, но в то же время тонко чувствовал различие их душевных устремлений.

Впрочем, сюжет Горчаков — Пушкин будет особо разобран чуть дальше, как очень важный, а пока сделаем безусловный вывод: влияние «лицейского духа», бесспорно, сказалось на Горчакове. С юных лет сохранил он независимость характера, отвращение к лести, угодничеству и интригам, что делало его в нравственном отношении на голову выше других высокопоставленных чиновников царской России, сплошь и рядом равнодушных космополитов.

Георгий Чичерин: «Таким образом, кн. Горчаков с ранней молодости оказался в центре русского литературного движения. Всю жизнь он сохранял литературные наклонности и тонкий вкус; можно почти сказать, что он остался литератором в душе; он с любовью отделывал свои депеши, как истый беллетрист, ценящий красоту человеческого слова и любующийся изящными его оборотами; среди французов он обнаруживал своё основательное знание французской литературы; в России он внимательно следил за развитием отечественной литературы, принимал горячо к сердцу её судьбы, был её знатоком и почитателем, старался сохранить связи с литературными критиками. Итак, литературное воздействие лицейской среды было одним из важнейших явлений его молодости».

«Гроза двенадцатого года», когда русские полки шли к Москве мимо Царского Села, произвела неизгладимое впечатление на всех без исключения лицеистов. Юность Горчакова была овеяна победами русского оружия, и гордость за отечество переполняла его сердце. Молодой Горчаков ещё глубже и острее полюбил культуру своего народа, его язык, славное героическое прошлое. В 1815 году он писал своему дяде сенатору А.Н. Пещурову, что очень любит французский язык, но тут же добавлял: «Но я к нему не пристрастен до той степени, чтобы пренебречь отечественною словесностью. Нет, я не столь ослеплён, чтобы не чувствовать всех достоинств языка, обильнейшего, благозвучнейшего, богатейшего; люблю подчас заняться нашими писателями, восхищаться их вымыслам, научаться их наставлениями, и нередко французская книга принуждена уступить в руках моих место русской». Характерно, что эти строки писались юношей в то время, когда многие великосветские дворяне гордились французским акцентом в русской речи! (Вспомним одного аристократа из «Войны и мира», который говорил по-русски как «француз, год проживший в России».)

Задолго до окончания Лицея Горчаков твёрдо определил род своей будущей деятельности. В апреле 1816 года он писал А.Н. Пешурову, что военная служба его не привлекает: «Без сомнения, если бы встретились обстоятельства, подобные тем, кои ознаменовали 12-й год, тогда бы и я, хотя не без сожаления, променял перо на шпагу. Но так как, надеюсь, сего не будет, то я избрал себе статскую и из статской, по вашему совету, благороднейшую часть — дипломатику».

Да, молодой выпускник Лицея серьёзно готовил себя к дипломатической службе. «Заблаговременно теперь стараюсь запастись языками», сообщает он в письмах. Кроме уже известных ему иностранных языков стал усиленно изучать итальянский. Не довольствуясь этим, Горчаков стремился уже в Лицее приобрести, по его словам, «практические знания» в области дипломатии. Поощряя интересы своего воспитанника, директор Лицея Энгельгард приобрёл в архиве Министерства иностранных дел дипломатическую переписку с прусским правительством. Горчаков и ещё несколько лицеистов стали практиковаться на этих документах, писать депеши, вести журнал переписки и даже изготовлять особые конверты для дипломатической почты («будто мы в настоящей службе», писал он родным с истинно юношеской горделивостью).

9 июня 1817 года в торжественной обстановке состоялся первый выпуск Лицея. Профессор Куницын зачитал постановление о выпуске. Лицеистам объявили назначения на службу: князь Александр Горчаков определялся в Министерство иностранных дел. Всем присвоили чины, Горчаков сделался титулярным советником. Чин этот ныне принято считать мизерным (по известному романсу Даргомыжского «Он был титулярный советник, она генеральская Дочь»). Это неверно: по табели о рангах данный чин точно соответствовал тогдашнему армейскому капитану (по современному — майору), а это, напомним, в 19 лет. Хорошо начал свою карьеру будущий канцлер! Поначалу задание ему выпало не очень ответственным, зато крайне полезным: изучать историю внешней политики России по документам секретного министерского архива (то есть быть в том же положении, как Георгий Чичерин восемь десятилетий спустя).

Каковой же была общая обстановка, когда молодой титулярный советник Горчаков начал службу на дипломатическом поприще? В то время русское Министерство иностранных дел по сути имело двух руководителей: первым статс-секретарём МИД был К.В. Нессельроде, вторым — И.А. Каподистрия, ведавший вопросами восточной политики. Оба статс-секретаря обладали одинаковыми полномочиями и к тому же находились между собой в крайне враждебных отношениях, что ещё более затрудняло руководство внешней политикой страны.