Разомкнутый круг

– Ур-р-а! – дружно орали солдаты, разглядывая поверженные знамена и думая, неужели это они сумели разгромить столько полков и дивизий?

– Кто ни услышит, скажут: «Хвастают ведь!» – Ан нет! Вот они, неприятельские штандарты!

– Под «Вечную память» три залпа, господа. И все! Их больше нет… – Офицеры второго эскадрона поминали товарищей.

В крестьянской избе было натоплено, накурено и натоптано.

«Приехал, чтобы умереть!» – выпив стакан водки, мрачно пускал дым в потолок Рубанов.

– Не в тот день, когда вышел приказ по полку, а сегодня стали вы конногвардейцами, – поднял наполненный стакан Оболенский. – Запомните этот день, господа! – поочередно оглядел молодых офицеров. – И считайте, что сдали самый важный экзамен, – выпил он водку. – Не грусти, Рубанов. Зато твой друг предстанет перед Всевышним в конногвардейском мундире. Хотел бы я для себя такой чести… – князь стал ярым патриотом лейб-гвардии Конного полка. – После нас лишь Милорадович кое-чего стоит, а остальные и в подметки не годятся, – бахвалился Оболенский, – особенно кавалергарды.

Молодые офицеры еще не «прониклись» и поэтому недоверчиво улыбались.

– Милорадович – это да-а! – подхватил Вебер, ловко выбивая гвардейским своим пальцем какой-то марш. – Ермолов сказал про него, что следует иметь две жизни тому, кто находится при генерале.

– Ермолов много чего про него говорил, правда, Рубанов? – старался приободрить друга князь.

Но Максим лишь кивнул головой и не поддержал разговора. Вздохнув, Оболенский жалостливо уставился на Вебера. Тому стало неуютно под взглядом князя.

– Чего это вы на меня так смотрите, господин штаб-ротмистр? – кончил он стучать и гордо глянул на свой эполет. – Извольте объясниться.

– От того же Ермолова я слышал, что вас хотят назначить адъютантом к Милорадовичу, так как у него после каждого боя освобождаются вакансии…

Вебер почувствовал, что сначала заломил палец, а затем боль перешла в живот и постепенно распространилась по всему организму.

Видя побледневшее лицо своего командира, князь продолжил: – Но я отстоял вас. – «Без такого храброго офицера полк пропадет!» – сказал я Ермолову, и он согласился с моим мнением.

– Вы настоящий друг! – с облегчением пробормотал Вебер, медленно приходя в себя.

– Ну что ж, господа! Еще раз поздравляю вас со вступлением в лучший эскадрон лучшего в русской армии полка, – дружелюбно хлопнул Григорий по могучему плечу Лесницкого. – А вот и герой всех баталий граф Нарышкин летит, – радостно улыбнулся он, заметив в окно своего друга. – Готов с вами биться об заклад, Рубанов, что сей доблестный воин сейчас расскажет, как разгромил одного из маршалов Франции… интересно только, кого именно, – с любопытством уставился на дверь.

– Здравия желаю, господа! – чуть не снес дверь с петель Серж.

– Явление адъютанта его светлости народу! – несколько приободрился Рубанов, выбивая из трубки пепел.

– Выпей за павших и рассказывай! – протянул Сержу стакан князь.

– Сейчас сделаю и то, и другое! – Бодро справившись с первой задачей, перешел он ко второй части программы. – Господа! Желаете ли услышать из первых уст о разгроме славного маршала Нея?

– Коне-е-е-чно, желаем! – язвительно произнес Оболенский и улыбнулся присутствующим. – Садись поближе, Рубанов.

– Да, Максим, чего ты там на отшибе устроился? – поддержал князя Нарышкин. – Так вот, господа, – начал он. – Вчера утром генерал Милорадович получает донесение от разведки, что из Смоленска к Красному движется маршал Ней с тридцатитысячным корпусом, – сделал паузу рассказчик.

– Посоветовавшись с тобой, Милорадович…

– …Ежели вы, князь, не хотите слушать… – обиделся Нарышкин.

– Извините ради Бога! – незаметно для Сержа, мигнул Рубанову.

– Его высокопревосходительство решил окружить маршала, – продолжил Нарышкин, – и для этого послал генерал-лейтенанта Раевского на правый фланг, а войска генерала Голицына – на левый, генерал-лейтенант Уваров командовал конницей.

Словом, взяли его в мешок. Ему оставалось или сдаваться, или умереть, и доблестный француз решается на последнее. Когда мы с Милорадовичем допрашивали пленного полковника…

Оболенский поперхнулся водкой и с трудом удержался от высказываний.

– …Единственная слабая сторона генерала – он плохо говорит по-французски, хотя и любит побалакать, – просветил слушателей Нарышкин, увлеченно размахивая руками.

Молодые офицеры почтительно слушали штаб-ротмистра.

– …Полковник нам рассказал, что маршал держал перед войсками речь: «Неприятели теснят нас с тылу, а впереди ждет император. Сии толпы русских, дерзающие представиться глазам вашим, тотчас рассеются, исчезнут, побегут, коль скоро вы решитесь ударить на них с мужеством, французам свойственным», – пересказывал речь маршала полковник…

– Отошло то время! – наперебой заорали офицеры. – Теперь сами как зайцы бегут.

Оболенский расстроился, увидев, что рассказ захватил воображение молодых офицеров.

– Не зря он с Державиным сдружился… то есть с этим, как его… с Жуковским… – зашептал Рубанову князь, – нахватался кое-чего от литератора.

– …«Не взирайте на гром неприятельских пушек: они страшны только для малодушных. Победим русских их же оружием – штыками!» – закончил свою речь маршал Ней, – оглядел слушателей Нарышкин.

– В рукопашке никогда француз русского не брал! – вскочил на ноги Сокольняк.

– Верно, господин подпоручик. Так и получилось. Русские солдаты смело ринулись на врага. С криком «ура!» налетели они на французов…

– …И опрокинули их! – закончил за него вдохновленный рассказом Лесницкий. – За непобедимый русский штык, господа! – подняв стакан, заорал он.

Выпив, Нарышкин благожелательно оглядел молодых слушателей, а затем устремил взгляд на Оболенского:

– Почему же меня не познакомят с прибывшими в полк офицерами?

Им адъютант его светлости понравился с первого взгляда.

Преследование врага продолжалось…

Входя в разграбленную деревню, конногвардейцы тут же занимали избы и стапливали в печах остатки заборов и сараев, блаженствуя в тепле.

Погода не баловала. Похолодало! Небо стало хмурым и низким, временами вытряхивало на землю крупные хлопья снега.

Полевые кухни окончательно отстали, и армия голодала. Голодали и кавалерийские кони. Особенно доставалось крупным кирасирским лошадям. Эти отощавшие и обросшие грязной клочковатой шерстью животные даже близко не напоминали тех конногвардейских рысаков, которыми были недавно. Привыкшие к сытному и отборному корму, сейчас они ничего не видели, кроме гнилой соломы да плесневелого сухаря, которым делились с ними хозяева.

Но несмотря ни на что, армия наступала! Враг топтал еще русскую землю…

За полгода кампании кутузовская армия и генералы научились воевать, блестяще производя фланговые марши, маневры и засады, а главное, действуя при этом согласованно, точно выдерживая указанные в диспозиции время и место. Случаев, чтобы пехоту не успевала поддержать конница, и наоборот – больше не наблюдалось.

Однако у русских имелись еще две армии. Одна под командой Витгенштейна, считавшего себя после победы под Полоцком в сто раз гениальнее Наполеона. И Молдавская армия адмирала Павла Васильевича Чичагова, считавшего Наполеона с Витгенштейном своими нерадивыми учениками. Как подозревали его подчиненные, адмирал путал сухопутную армию с флотом.

Поначалу этим двум главнокомандующим просто везло.

Маршал Виктор, сражающийся с Витгенштейном на петербургском направлении не сумел отбросить русских за Двину. А Чичагов, идущий с юга, занял Минск.

Наполеон ломал голову, как его потрепанным войскам проскочить между армиями Кутузова и Витгенштейна, прижавшими французов к Березине, у которой поджидал Чичагов, занявший все переправы.

«Перейти Березину ниже Борисова невозможно. – Метался в маленькой пыльной комнатке Наполеон, опустив голову и согнув корпус… Надо переправиться выше Борисова и выйти к Вильне кратчайшей дорогой на Сморгонь. – Больно ударился ногой о лавку. – А на какую ногу споткнулся? – Потер он коленку. – На левую… Это к добру!