Де Рибас

Из Херсона адмирал уведомил Мордвинова о своем прибытии, проинспектировал корабли в Очакове и Кинбурне, а под вечер с палубы бригантины «Святая Екатерина» увидел в Одессе над греческим форштадтом столб пламени. Ко всем неприятностям не хватало только пожара! Бригантина ошвартовалась к Платоновскому молу, встречали де Волан и генерал Киселев.

— Что там горит? — спросил адмирал. Киселев отмахнулся:

— Шалаши ингородних.

— Пойдем-ка посмотрим, господа.

Действительно, приезжие купцы причитали над пепелищем. Сгорели три шалаша. Сгорели и товары.

— А где Кирьяков? — спросил адмирал.

— В отъезде, — отвечал де Волан. — В Дальнике порядки с межами наводит так, что тут горит.

Домов в городе прибавилось. Церковь Екатерины не поднялась строительством даже на камень. И соборная Свято-Николаевская оказалась возведенной от земли аршина на три. К экипажу де Волана, из которого Рибас осматривал город, подскакал верхом Афанасий Кес. Одет в полковничьий кафтан. Лицо опухшее.

— Я от магистратской думы, Рпбас-паша. Ждем вас, как султана ясного. — Когда изволите принять?

— Вот проспишься вконец, так и приму.

Заехали к Елизавете Григорьевне. Адмирал взял обрадованного Мишеньку на колени, и все вместе отправились ужинать. Миша подрос, от прошлогодних хворей не осталось и следа, и Рибас решил завтра же написать Зоричу в Шклов о месте для него в кадетском корпусе. Миша сбивчиво, по-французски рассказывал о своей поездке с де Воланом и Лизой к Очакову. За ужином Киселев пил двойную гданьскую. Де Волан угощал адмирала прошлогодним крепким малиновым вином.

— Рекомендую вам у Марка Портария взять саженцы, — сказал он. — Молдавская малина — дар небес.

— Для загородного сада возьму, — кивнул Рибас, а Киселев и де Волан переглянулись.

— По весне, адмирал, ваш загородный дом неизвестно кто разорил, — сказал Киселев. — Разбойники завелись. Кирьяков следствие ведет.

— Дом в порядок приводят, — успокоил де Волан. — И теперь к нему казаков в караул назначают.

Офицеры ждали столичных новостей, но Рибас разбирал с Мишей петербургские подарки, потом отправил его с Лизой домой, и сам, сославшись на усталость, ушел спать.

Наутро он явился в лазарет при казармах. Смрад, вонь, кашель, кровь… Вызвал офицеров. Как там Суворов советует? Адмирал приказывал:

— Офицеров, в чьих ротах больше всего больных — под арест. Унтеров, у которых смертность высока, выпороть. Кто из нижних чинов сам не бережется — палки. Лекарям палки и арест, если в две недели не поправят положение. Поваров лазарета в погреб, а потом пороть.

Офицеры полков недоумевали: подменили в Петербурге добродушного итальянца! Адмирал вызвал к себе купца Дофине. Хмурясь, разглядывая кончики пальцев и щелкая ножницами, спросил:

— Ты херсонский именитый гражданин или живешь все-таки в Одессе?

— Там я в почете, а живу здесь, — отвечал Дофине.

— Чтобы тебе и здесь быть в почете, бери подряд на скорее окончание храма Екатерины.

— Завтра же людей пришлю.

— А кто возьмется достраивать соборную Николаевскую?

Через секунду ответ:

— Отставной прапор Шлегель. Деньги есть.

— Но чтобы не на песке с глиной божьи храмы возводить.

Шлегель с майором Ивановым взялись достроить церковь святого Николая к августу следующего года за двадцать четыре тысячи сто тридцать пять рублей сорок пять копеек.

— Ни черта они не построят, — твердо сказал де Волан. — В этой стране, если в ведомостях копейки указывают, то будут воровать так много, что и не сосчитать.

Однако стены церквей стали расти, но дело кончилось тем, что строение подвели под цоколь и подрядчики снова запросили материалов и денег.

Полицмейстер Кирьяков вел следствие о пожарах столь усердно, что загорелось снова.

— Отчего же пожары, господа? — спросил адмирал депутацию городской Думы, которую привел Кес.

— Само загорается, — вздохнув, ответил попечитель греков.

— А отчего же само загорается? — поинтересовался Рибас.

— А оттого, что иногородние торговцы ставят свои шалаши меж наших лавок. Своими товарами цены сбивают. Вот и горят.

— Но почему шалаши? Почему иногородние не строятся в Одессе?

— Да нас тут и так в избытке! Купец на купце! — зашумели думцы.

— Будете препятствовать приезжим в городе селиться — Кирьяков за вас возьмется, — пообещал адмирал.

— А у нас на него и без этого жалобы.

Купцы вручили жалобы на полицмейстера адмиралу. У мещанина Павла Ситникова, который пошел за рыбой, смотритель отобрал двадцать пять рублей, бил плетью, привязал к колесу и привез к Кирьякову. Тот самоуправство одобрил, на жалобе написал: «Чтобы охоты не было за рыбой ходить». В письме за сорока шестью подписями купцы обвиняли полицмейстера, что он бьет их по лицу, лавки ломает, а если что скажешь — заключает под стражу. Он запечатал лавку купца третьей гильдии Якова Попова за «расхлобыстование», а когда за Якова вступился Голова Андрей Железцов и напомнил о решении открыть лавку, Кирьяков ответил:

— Плюю я на тот указ и впредь… а сам буду по-воински управлять.

Адмирал вызвал полицмейстера и при одесских думцах предложил:

— Пойдем вино пить. Вчера прошлогоднее молдавское привезли.

Купцы поскучнели. А Рибас пошел с Кирьяковым в погреб, запер его там, приказав пять дней давать только воду. Впрочем, уже через неделю секунд-майор схлестнулся с купцом первой гильдии Бардони из-за освобождения от секвестра имения городового старосты Дмитрия Горголя. Полицмейстер ругался столь изощренно, что купцы только крестились.

Но другие события отвлекли внимание адмирала от нескончаемой на Руси свары из-за того, что взятки пли слишком малы или не давались вовсе. Он велел отослать жалобы в Вознесенское наместничество — там находилось непосредственное начальство над Кирьяковым, когда с Греческого рынка базарные Чепуренко и Колба приволокли пришлого мещанина, который говорил собравшемуся у лавок народу, что царица Екатерина дазно умерла, только это скрывают, чтобы ее именем притеснять и грабить.

Допросили мещанина. Он ссылался на то, что слыхал об этом в Херсоне. А на другой день и с российско-го рынка вахмистры притащили двух ямщиков, занимающихся извозом. И они в один голос пели о том же: «Умерла государыня! Вместо нее шведы засели на престоле. Всем головы рубят».

Ямщиков Колосу:

Что же произошло потом? Народная молва по торговым дорогам и ярмаркам несла весть невероятную: шведы вернулись за невестой с войском!

Размышления Рибаса прервал приход Кирьякова.

— Вы недовольны моей службой, — сказал он с места в карьер. — А я пришел вас известить: Суворов в Одессе!

— Где именно?

— В доме Портария остановился.

Меры, предпринятые Рибасом на оздоровление лазаретов, помогали медленно. В июне Суворов писал Хвостову: «У Осипа Михайловича ныне все еще умирают, 4-я доля против прежнего, а должно быть меньше восьмой. Уповаю на Бога, что все будет скоро и ниже, как то в некоторых полках у меня есть. Впрочем, все у меня экзерцируюца, и многие без поправки. У него ж началось с прилежностью».