Де Рибас

Но как он не спешил, дворцовая курьерская почта обогнала его, и в Екатеринославе он получил письмо от Базиля о том, что одно кольцо удачно продано и что императрица вдруг распорядилась выдать адмиралу шестнадцать тысяч в благодарность за усердие, но деньги следовало получить в дворцовой канцелярии.

Адмирал остановился у нового губернатора и тезки Осипа Хорвата и написал Базилю: «Екатеринослав. 7 июня. Я послал жене формальную доверенность для получения 16000 р. и бланк, на котором можно писать прошение в Кабинет, потому что никто не знает того форму… Г-н Хорват меня очень хорошо принял, и я очень доволен им, хотя мой преследователь г. Мордвинов написал ему низкое письмо на мой счет. Мне кажется, что этот адмирал от лукавства и злости с ума сошел». Он до того переполнил дозу неприязни ко мне, что я истинно к тому равнодушен».

Андре захворал, и адмирал оставил его в Екатеринославе, взяв слово, что по выздоровлению он отправится к Феличе в Брацлав, продолжать службу. В Херсоне Рибас узнал, что открытые листы шкиперу Спарпато выданы и его суда ушли к бывшему Хаджибею — название Одесса в Черноморском правлении воспринимали скептически и считали его временным.

Уже за островом Тендра адмирал начал всматриваться в надвигающийся берег, как будто желал увидеть законченный постройками сказочный город, а вместо него стал различать неровные силуэты обыденных домов на взлете холма, но разочарования не было: в прошлом, году он и этого не увидел бы. Пять купеческих судов из; Константинополя стояли на рейде. В Хаджибейской, а теперь Одесской гавани, с палубы бригантины адмирал определил, что за зиму сделано немало. На берегу его встречали де Волан в новом полковничьем кафтане, бригадир Киселев, майор Кейзер, оба Кирьякова и полковник Марк Портарий.

— Не ожидал, господа, что так успешно идут работы. Военный мол почти отстроен!

— На сто пятьдесят сажен засыпали, — сказал де Волан. — Зима помогла. Гавань замерзла.

Это было неожиданно: в прошлые зимы гавань не замерзала.

— Местные татары говорят, что море у берегов раз в пять-шесть лет обязательно замерзает у берегов, — сказал Кейзер.

— Нам это пришлось на руку: сваи со льда били, — пояснил де Волан.

Киселев вздохнул и сказал о своем:

— Зима лютая стояла. С жестокими ветрами. Смертность в войсках большая.

— Сколько же?

— До тысячи человек.

— Да ведь это же полк! — воскликнул Рибас.

— А что поделаешь? — пожал плечами Киселев. — Топливо кончилось. В казармах стужа стояла. Благодарение Богу — чума обошла. А сейчас умирают меньше.

— Все равно головой отвечать.

Помрачневший адмирал подошел к начальнику таможни Михаилу Кирьякову и спросил о шкипере Спарпато.

— На Тавриду с двумя судами направился, — ответил Кирьяков. — Десятка два наших греков с ним ушли.

— Как же так?

— Разве уследишь? Ночью на лодках утекли. Теперь уж, верно, в Севастополе.

«Послать туда кого-нибудь или отправиться самому», — решал адмирал. Он отобедал в присутствии Миши, Лизы и офицеров. Затем передал штатное расписание греческого и албанского дивизиона и приказал приступить к его формированию. Сообщил, что в Овидиополе и Одессе учреждаются соляные магазейны. В Овидиополе на 800 тысяч пудов, в Одессе на миллион двести. Одесской солью решено было снабжать Изъяславскую, Браславскую и Подольскую губернии. А соль в Одессу везти из Тавриды. «Это и мне повод отправиться туда», — решил адмирал и объявил:

— Господа, у меня срочные дела в Тавриде. Через час я отплываю.

Мишенька стал упрашивать взять его с собой, и Рибас согласился, приказав собираться по-военному, а Лизе сопровождать его.

Плаванье до Севастополя прошло восхитительно. Миша стоял у руля, обозревал берега в зрительную трубку, довил камбалу. Рибас не говорил с Лизой о Катрин, чтобы не огорчать, а занимал ее рассказами об Италии. Крымский берег к этому располагал. В Севастопольской таможне он узнал, что шкипер Спарпато не торгуясь закупал провизию, нашлись очевидцы того, что на его суда тайно грузили оружие, а три дня тому он снялся на Константинополь, взяв на борт в укромной бухте человек двадцать разной национальности. Об этом сообщил казак, который в последний момент отказался от денег шкипера. «Если Ризелли на его судах, — думал Рибас, — значит, он решил вернуться на Сицилию или Италию не с пустыми руками. Но что они затевают?»

С правителем Тавриды генерал-майором Жегулиным адмирал осмотрел евпаторийские берега, побывал на озере Сако и определил, что отсюда весьма выгодно брать соль для одесского магазейна. Жегулин дал распоряжение построить тут три пристани. Войновича в Севастополе не оказалось. Его назначили начальствовать над строящейся верфью на Днепре, где предполагалось заложить суда для гребной флотилии Рибаса, и адмирал послал старому приятелю дружеское письмо с надеждой на скорую встречу.

Вернувшись в Одессу, адмирал занимался организацией транспортов за солью в Тавриду. Афанасий Кес, привозивший из Херсона медь, не только взялся за новый промысел, но и привел незнакомого Рибасу купца:

— Рибас-паша, я снова перейду в мусульманскую веру, если вы не узнаете его! Но клянусь Христом и Аллахом — вы его не узнаете!

Черноволосый, облысевший со лба, грек в русском кафтане стоял перед адмиралом и улыбался. Он оказался Федором Флоганти — бывшим послушником с острова Периго, двадцать пять лет назад служившим под началом Рибас-паши на судне «Лазарь». Но провидение на этом не закончило свои сюрпризы. К адмиралу явился Федор Бицилли — бывший юнга, которого матросы «Лазаря» выловили у острова Патрос четверть века назад. Теперь это был стройный мужественный офицер со шрамами на лице. Во вторую Турецкую войну он дослужился до чина секунд-майора в армии Юрия Владимировича Долгорукова. Рибас прочитал его рекомендательное письмо.

— Майор, для вас у меня есть вакантное место, — сказал адмирал уважительно. — Согласитесь ли вы на должность командира формируемого в Одессе греко-албанского дивизиона?

— Я прибыл в Одессу служить под вашим началом.

Из Тавриды адмирал привез саженцы фруктовых и декоративных деревьев, взял участок в пяти верстах от Одессы для загородной дачи, но саженцев оказалось в избытке и явилась мысль: посадить сад в городе. Под него он выбрал ровную площадку у сползающего к морю оврага и в сентябре стал закладывать сад, привез сюда к началу работ Мишу и Лизу, живописал, какой тут будет оазис лет через десять. Казаки рыли ямы, подводили воду. Адмирал сидел в тени экипажа, когда к нему подошел Афанасий Кес. Одет он был во все офицерское, только без аксельбанта и пояса с золотыми кистями, но выглядел генералом в отставке. Ни слова не говоря, Кес протянул адмиралу руку — на ладони лежали две серебряные турецкие монеты.

— Благодарю, — сказал адмирал. — Это твой вклад для городского сада?

— Одна из монет фальшивая, — многозначительно ответил Кес.

— Ты готов даже фальшивыми деньгами помочь городу?

— А вы попробуйте определить: какая монета настоящая, а какая фальшивая.

Рибас и так и этак сравнивал тускло поблескивающие монеты, подбрасывал их на ладони, стучал о поручни экипажа, всматривался в чеканку, но отличить поддельную не мог.

— У купцов в Одессе много фальшивого серебра.

— Садись. — Дело представлялось нешуточным, и они поехали через форштадты к адмиральскому дому на спуске к морю.

— Но как же ты отличаешь фальшивую от настоящей? — спросил Рибас по дороге.

— Я ведь с детства был приставлен к тарабхану в. Константинополе.

— Что за служба?

— Монетный двор. Я был на выучке у главного чеканщика. Он меня любил, он мне столько секретов открыл — султан их не знает. А я, Кес, знаю.

От гордости за свое знание он важно вскинул голову, руки сложил на груди и чуть было не вылетел на ухабе из экипажа.

— Держись. Иначе нам придется продолжать разговор в лазарете.

— Кес знает, как держаться. Кесу палец в рот не клади.

В адмиральской приемной стояла благословенная прохлада. Рибас велел дежурному принести малиновой воды.