Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.

В конце октября 1281 года Калаун выступил навстречу монголам, сойдясь с ними близ города Хомс, километрах в восьмидесяти от побережья между Тортозой и Триполи, и сам возглавил центр мусульманского воинства. Ему противостоял брат ильхана Абаги, главнокомандующий монгольской рати Мангу-Тимур. Когда две рати схлестнулись, тяжелые христианские рыцари на правом фланге монголов сокрушили левый фланг мусульман; не выдержав, конница противника бежала с поля боя. Ликующие христиане устремились вдогонку за удирающим врагом, даже не заметив, что совсем оторвались от главных сил армии. Перегруппировавшись километров за девять от поля сечи, они устроили привал – видимо, пребывая в заблуждении, что все монгольское воинство бьется столь же доблестно. Так бы оно и было, да только в схватке Мангу-Тимур получил серьезное ранение и запаниковал, потребовав, чтобы немалый отряд его телохранителей сопроводил его с поля боя. Увидев, что они отступают, точно так же запаниковала вся монгольская армия, вскоре обратившаяся в беспорядочное бегство.

Больше всего урона войску приносит не рукопашная схватка лицом к лицу, а стычка лицом к спине, когда спасающихся бегством воинов разят сзади. Монголов настигали мусульманские копья, мечи и секиры, оставив вымощенную монгольскими трупами дорогу до самого Евфрата. Успокоенные, вроде бы победившие армянские и грузинские христиане вдруг остались в полнейшем одиночестве, нежданно-негаданно оказавшись в западне. Пока главные силы мусульман преследовали монголов в северо-восточном направлении, христиане с боями пробивались на северо-запад. Роберто да Сан-Северино самолично явился ко двору султана Калауна с дарами, дабы выразить восхищение решительной победой египтян, полагая, что сие угодно его повелителю Карлу д'Анжу. Роберто было и невдомек, что всего через пару месяцев никому не будет ни малейшего дела до пожеланий Карла д'Анжу.

Унизительное поражение в битве при Хомсе потрясло ильхана Абагу до глубины души. Впав в черную меланхолию, он спустя пару недель скончался. На трон взошел его брат Текудар, поправ права Аргуна, сына Абаги. И хотя мать его была христианкой-несторианкой, а отец отличался полнейшей веротерпимостью, на Текудара сильнейшее впечатление произвело учение Пророка Магомета. Провозгласив, что решил принять ислам, он заодно отрекся и от монгольского титула ильхана Текудара, так что с сего дня и впредь его надлежало именовать султаном Ахмедом. Ему еще предстояло пожалеть, что подданные не поспешили последовать его примеру в своих религиозных предпочтениях.

Когда враждебные мамелюки разгромили дружественных монголов, крестоносцы Святой Земли не пожалели сил на улаживание внутренних разногласий. Тамплиеры поладили с Триполи – настолько, что им вновь дозволили отстроить и укомплектовать свою ставку в этом городе; наверное, именно поэтому они столь неодобрительно отнеслись к новому плану Гвидо Джебельского, ни йоту не растратившего своей лютой ненависти к Боэмунду Триполийскому, каковой отвечал ему столь же пылкой взаимностью.

В январе 1282 года Гвидо вздумалось разрешить конфликт, схватив Боэмунда ночью в его же собственном дворце. Вместе с двумя братьями и группой друзей Гвидо под покровом тьмы пробрался в город, после чего заговорщики встретились в доме тамплиеров. Впрочем, им там отнюдь не обрадовались, попросив удалиться. Когда же те двинулись через город к дворцу Боэмунда, поднялась тревога. Гвидо вместе с соратниками поспешил в находившуюся неподалеку ставку госпитальеров и укрылся в башне, где его и осадила стража Боэмунда. Голод и жажда со временем без труда выгнали бы их оттуда, но тут вступились госпитальеры, упросившие Боэмунда обещать, что Гвидо с товарищами получит свободу, если сдастся. Однако как только враги попали к нему в руки, Боэмунд ничтоже сумняшеся слово нарушил. Приспешников Гвидо швырнули в казематы, где выкололи им глаза, после чего отвели спотыкающихся, истекающих кровью заговорщиков к семьям в Джебель. А Гвидо, двух его родных и одного двоюродного братьев подвергли публичному наказанию – закопали по шею во рву, обратив их глаза к солнцу, и покинули умирать от жажды. А заодно подстрекали горожан швырять в торчащие из земли головы чем попало, что наверняка ускорило их смерть.

Тем часом на Сицилии подпольное движение против французского засилья настолько окрепло, что заговорщики решились перейти к действиям. Всю зиму напролет разъезжали агенты по всему островному королевству, звено за звеном проверяя мощную тайную организацию мелкопоместного дворянства и зажиточнейших крестьян. Уговорились и о дате выступления по некоему сигналу, так и оставшемуся неведомым, но сработавшему на славу. Вечером 30 марта 1282 года они восстали единым фронтом, полностью вырезав оккупационные французские гарнизоны вместе с офицерами и чиновниками. Эта резня вошла в историю под названием Сицилийской Всенощной (Vespers). (Если некоторые итальянские историки правы в своих оценках, что тайное общество, стоявшее за этим мятежом, развилось в сицилийскую мафию, ее средневековые корни помогают постичь, почему организованная преступность приобрела совершенно феодальную организационную структуру.)

Могучий альянс между Карлом д'Анжу и папством, выстроенный с таким радением и с такими затратами, попросту рухнул. Альянс, опорожнивший казну римской церкви, не дал ровным счетом ничего. Как только вести долетели до Испании, король Педро III Арагонский тотчас поднял армию, чтобы захватить власть над Сицилией. Войско в Италии, собранное Карлом для вторжения в Византию и истощившее его казну, теперь понадобилось ему, чтобы попытаться вновь подчинить себе сицилийское королевство. Но теперь он остался без средств передвижения для этой армии, когда арагонский флот разбил сицилийский флот Карла в Мессинском проливе, а затем направился на север, чтобы уничтожить его итальянский флот в Неаполитанском заливе. Племянник Карла Филипп III Французский попытался подавить зло в корне, вторгшись в Арагон, но войска Педро III серьезно потрепали его армию. Папа решил использовать сильнейшее оружие духовной власти, официально отлучив короля Педро от церкви, но не добился этим ровным счетом ничего. Узрев в низвержении Карла предвестье упадка его союзников-венецианцев, Генуя с удвоенной энергией ринулась в войну против соперничающей республики.

Зато на востоке правительству и религиозным убеждениям византийцев уже ничто не угрожало: Карлу было не до завоеваний, он бился изо всех сил лишь затем, чтобы уберечь остатки королевства. Султан Калаун сбросил его со счетов, как не сулящего ни помощи, ни угрозы. Карл д'Анжу стал пустым местом. Узнав о крахе своего могущественного союзника и покровителя, Великий Магистр де Боже и его тамплиеры отчетливо осознати, что вместе с ним рухнула и часть могущества и влиятельности ордена. Теперь помощь преданного вассата Роберто да Сан-Северино понадобилась Карлу дома, и Роберто вернулся в Италию, оставив вместо себя сенешаля Одона Пуалешьена. Вполне понятно, что когда султан Катаун предложил новый мирный договор между мусульманскими и христианскими державами, Пуалешьен был настроен на сговорчивый лад.

По сути, договор сей трактовал христиан как торговых партнеров, а не источник военной угрозы. Они согласились воздерживаться от расширения своих фортификаций, и это относилось наряду с прочими баронами к тамплиерам, госпитальерам и тевтонским рыцарям, предводители каковых именовались в грамоте «Великими Магистрами Акры», долженствующими в случае приближения крестового похода послужить наушниками султана. Историк Амин Маалуф приводит отрывок упомянутого договора:

«Буде же некий франкский король вознамерится напасть на Земли султана или сына его с запада, регент королевства и Великие Магистры Акры обязуются уведомить султана о намерениях оного за два месяца прежде его прибытия. Буде же сказанный король высадится на востоке по истечении таковых двух месяцев, регент королевства и Великие Магистры Акры разрешаются от всякой ответственности в сказанном деле».