Жезл маршала. Василевский

   — Нет, спасибо, — покраснела Даша.

Проводив гостью, она села на диван. Мысли её потянулись к Оскару. Наверняка это он звонил ей, так как никто другой не называет её Дашенькой-царицей. «Жаль, что меня не было дома», — огорчилась Даша.

Размышляя так, она успокоилась. Попила чаю и едва легла отдохнуть, как мысли её вновь потянулись к Оскару. Вспомнила, как отмечали день её рождения в ресторане Дома Красной Армии. Оскар заказал столик. Им было так весело! Тогда-то всё и произошло...

«Кажется, я влипла. Что мне теперь делать? Что-то будет дальше? Моя судьба как в тумане...» — тяжело и впервые серьёзно задумалась Даша. После того памятного вечера Оскар ни разу к ней не зашёл.

Она уже засыпала, когда услышала глухой стук в дверь. Набросила халат и, включив в прихожей свет, подошла к двери.

   — Кто? — спросила Даша, почувствовав, как ёкнуло сердце.

   — Я, Даша-царица, Оскар...

У неё будто что-то оборвалось внутри. Она передохнула, потом впустила Оскара в комнату. Глаза у него сияли, он был весел, возбуждён: казалось, целый год не видел её.

   — Дашенька, поздравляю тебя, голубка! — И он вручил ей букет красных и белых роз. Она растерялась, но цветы взяла.

   — С чем ты меня поздравляешь?

   — У твоей мамы сегодня день рождения! А ты её кровинка, вот я и принёс тебе розы.

Даша налила в гранёный кувшин воды и поставила цветы.

   — Я и забыла, что у мамы день рождения, надо ей послать телеграмму. — Она выдержала паузу. — Ты мне звонил?

   — Да, но соседка сказала, что тебя нет дома. Мне так хотелось тебя повидать, Даша! — Оскар притянул её к себе.

Она попыталась оттолкнуть его, но Оскар жадно поцеловал её, и руки у Даши ослабели, она буквально повисла на нем. Он подхватил её на руки и уложил на диван, шепча ей в ухо:

   — Не могу я без тебя, Даша-царица... Я живу тобой, ты стоишь у меня перед глазами, куда бы я ни пошёл...

   — И мне без тебя тяжко, милый... — вырвалось у неё.

Всю ночь они занимались любовью и только под утро уснули.

Глава вторая

Командарм 1-го ранга Шапошников прикурил папиросу, и в это время Василевский открыл дверь.

   — Заходите, голубчик! — Борис Михайлович нахмурился и, как показалось Александру Михайловичу, тихо простонал. — Я был у товарища Сталина. Его беспокоит поведение Гитлера в последнее время, даже высказал мысль, не собирается ли фюрер развязать против нас агрессию?

— И что вы ответили?

   — Что я мог ответить? — с грустной усмешкой проговорил Шапошников. — Гитлер конечно же давно точит против нас ножи. Я даже зачитал вождю донесение нашего разведчика из Берлина. — Борис Михайлович попыхтел папиросой. — Сталин вспомнил пакт о ненападении, который мы заключили с Германией в августе прошлого года. Он заявил, что уже тогда знал, что для Гитлера этот пакт вроде фиговой бумажки. Потому-то в сентябре советское правительство и отдало приказ командованию Красной Армии перейти границу и освободить Западную Украину и Западную Белоруссию. Скажу вам, голубчик, это был весьма мудрый и дальновидный шаг вождя, история воздаст ему должное. Но я вас пригласил не для того, чтобы дискутировать... Хочу знать, как идёт работа над проектом плана отражения возможной агрессии на СССР.

   — Через три-четыре дня мы с Ватутиным всё завершим и документ будет у вас на столе...

   — Взгляните на карту, — прервал его Шапошников. — Где Гитлеру выгодно развернуть свои главные силы?

   — К северу от устья реки Сан, вот здесь! — показал на карте Василевский.

   — Естественно! Потому-то я и предложил Сталину развернуть наши ударные силы на участке Северо-Западного и Западного фронтов...

   — Тогда что вас угнетает? — удивился Василевский.

Шапошников встал. Высокий, чуть сутулый, с лицом строгим, словно вытесанным из серого гранита. Александр Михайлович успел заметить, что, когда Бориса Михайловича что-то озадачивало, он становился грустным. И сейчас эта самая грусть затаилась в уголках его пытливых глаз.

   — У вождя на этот счёт другое мнение, — отрешённо произнёс Шапошников. — Знаете, что он сказал мне? Германия нанесёт нам главный удар не на западном направлении, а на юго-западном! Меня это крайне удивило, и я спросил, почему он так считает? Он ответил, что Гитлер постарается прежде всего захватить у нас богатые промышленные и зерновые районы, иначе ему нечем будет кормить свою армию. Я конечно же возражал, сказал, что это ошибка и она дорого может нам обойтись, но безуспешно! Так что прошу вас с Ватутиным, как главных исполнителей документа, внести в проект коррективы... Да, голубчик, плохо, когда судьбу столь важного оперативного плана на случай агрессии могут решать дилетанты в военном деле.

«Это кто же дилетант — Сталин или Ворошилов?» — едва не спросил Василевский, но вслух произнёс другое:

   — А каково мнение Ворошилова?

   — Не говорите о Климе, голубчик! — сердито махнул рукой Шапошников. — Разве станет он возражать Сталину, особенно теперь, когда война с белофиннами выявила несостоятельность руководства Наркоматом обороны? На мартовском Пленуме ЦК партии об этом шёл весьма острый разговор, и Ворошилову здорово досталось. А тут Берия масла в огонь подлил, предложив всех, кто виновен в ослаблении мощи Красной Армии, отдать под трибунал. У нас и так загублено немало военачальников, а Берия этого мало.

   — Вы так и заявили Сталину? — напружинился Василевский.

   — Нет, голубчик, опасно, весьма опасно ему говорить! — Борис Михайлович встал, походил по кабинету тяжёлыми шагами. — В Наркомате обороны грядут большие перемены. Я это вынес после беседы с вождём. Кажется, мне тоже дадут по шапке, правда, не знаю за что. А уж Ворошилову достанется в первую очередь. Сдаётся, Сталин в нём разочаровался.

   — Вряд ли, — высказал сомнение Василевский. — Моему другу полковнику Кальвину начальство дало задание написать очерк о Ворошилове.

   — Неужто очерк о Климе? Странно, однако, странно... — Шапошников глухо кашлянул. — Где-то меня просквозило, как бы не слёг... Послушайте, голубчик, а может, мне самому подать рапорт об отставке?

Его слова будто плетью полоснули Василевского.

   — Вы зачем так зло шутите, Борис Михайлович?

   — Разве мне до шуток? — Шапошников улыбнулся через силу. — Так уж повелось, что за состояние армии несут ответственность нарком и начальник Генштаба. — И без всякого перехода он заговорил о другом: — У меня завтра, в субботу, маленькое событие — у Марии юбилей. Приходите к нам с Катей! Посидим, потолкуем. — Он откинулся на спинку кресла. — Да-с, странные вещи порой случаются в жизни. Вы в тридцать третьем расстались со своей первой женой Серафимой, и я помню, как тогда в ваш адрес сыпались упрёки, даже нарком приложил руку к этому делу. Куда потом вас сослали?

   — В Куйбышев.

   — Вот-вот, подальше от матушки-Москвы! А ведь вам уже тогда надо было работать в Генеральном штабе! У вас, голубчик, есть чутьё, что ли, умение заглянуть далеко вперёд, есть идеи, зрелые мысли...

Василевский зарделся. А Шапошников продолжал:

   — Так вы придёте к нам к семи вечера? У меня будет нарком ВМФ адмирал Кузнецов со своей Верой Николаевной. Она у него тоже вторая жена. А Николая Герасимовича я уважаю. Флот живёт в нем, а море булькает под тельняшкой... Так я жду вас!

   — Спасибо, я буду с женой, — не стал возражать Александр Михайлович.

Домой Василевский пришёл поздно и, когда разделся в прихожей, на столе увидел записку жены: «Я с Игорьком ушла к Даше, хочу послушать новые пластинки. Ужин на кухне. Если что — звони. Целую. Катя». Дашу Александр Михайлович хорошо знал, с ней его познакомил Оскар. Когда Катя работала в Наркомате обороны, она подружилась там с Дашей. С тех пор жена часто бывала у неё в гостях. Даша тоже приходила к ним, но редко.

   — У тебя в управлении нет хорошего парня, чтобы познакомить его с Дашей? — как-то спросила Катя.