Проклятие Баальбека

Однажды Китбуга повстречал на развалинах рослого монаха в грубом черном хитоне и больших кожаных сандалиях на босу ногу.

— Кто ты? — спросил Китбуга.

— Анастас, раб Божий, — ответил монах.

Китбуга с интересом присматривался к монаху. Лицо его заросло густым седым волосом. Были видны только глаза: большие, черные, непонятно о чем скорбящие.

— Это место проклято Богом, — сказал монах.

Китбуга удивленно вскинул брови, спросил:

— Тогда почему ты здесь?

— Хочу вымолить у Бога прощение, — вздохнул монах. — Видишь… — Он показал рукой на большой каменный куб, который стоял на помосте из черного базальта, украшенный луками, стрелами и фигурами тигра, кабана и слона: — Раньше Ливан был подлинным раем. Он утопал в исполинских кедровых лесах, но Каин погубил его.

Китбуге сделалось душно. Он расстегнул тугой ворот тэрлика, и Анастас увидел на могучей груди туманя почерневший от времени кипарисовый крестик.

— Откуда это у тебя? — спросил Анастас.

— Не забывайся, монах, — грубо оборвал его Китбуга.

Анастас понял, что сказал лишнее и отошел в сторону. Туманю стало жаль его. Сказал, подойдя к нему:

— Меня крестили монахи из Диарбекира.

Слабая улыбка тронула лицо Анастаса. Он вспомнил все: обледенелые кручи бактрийских гор, ковыльные кыпчакские степи, белую, с позолоченным верхом юрту Большого Бурхана.

— Чему ты смеешься, монах? — резко спросил Китбуга.

— Я давно ждал тебя, — ответил Анастас.

Ему хотелось признаться монгольскому туманю, что тот является его крестником, но вместо этого Анастас сказал, вытирая рукою слезы:

— Свершилось!.. Свершилось!.. Господь сподобил меня увидеть того, кто освободит Святой град от нечестивых агарян.

— Откуда ты родом? — поинтересовался Китбуга.

— Из Византии, — сказал Анастас. — Орел Зевса уронил над моей Родиной жертвенного быка. Великому Константину было повелено основать город знамением креста, явившимся в облаках над скутарийскими холмами.

— Ты хочешь вымолить у Бога прощение, чтобы Он вернул жизнь в долину мертвых, — задумчиво произнес Китбуга. — Но разве можно повернуть время вспять?

— Господь милосерден, — улыбнулся монах, перебирая блестящие черные четки. — На все Его воля…

Китбуга достал из далинга кусок тарака, протянул старику:

— Возьми. Это все, что у меня есть.

— Спаси Христос, — поклонился Анастас. — Но я не могу принять твое подношение.

— Почему? — удивился Китбуга.

— За грехи тяжкие я наложил на себя строгий пост, — сказал Анастас.

Китбуга попрощался со стариком и направился в лощину, где оставил хулэга. Пройдя несколько шагов, он спросил, обернувшись:

— Откуда ты знаешь, что я освобожу Святой град?

— Мне было видение, — ответил монах. — Но для этого нужно много молиться. Ты придешь завтра?

— Да, — пообещал тумань.

Слово Китбуги было крепче тангутской стали, но он первый раз в своей жизни не сумел сдержать его, и виною тому явилось предательство хромого Жюльена — сиятельного франкского герцога, владетеля Тира и Сидона…

ВЕТВЬ ТРИНАДЦАТАЯ

Слово Китбуги было крепче тангутской стали, но он первый раз в своей жизни не сумел сдержать его, и виною тому явилось предательство хромого Жюльена — сиятельного франкского герцога, владетеля Тира и Сидона…

Рыцари креста были союзниками монголов, и никто не мог предположить, что, воспользовавшись их малочисленностью, франки бросятся грабить окрестности Газы. Они убили много людей, взяли богатую добычу и отошли к Сидону.

Китбуга был поражен. Еще вчера рыцари клялись ему в вечной дружбе, а сегодня совершили вероломный набег на его владения. Туманю не с кем было посоветоваться. Хулагу отвел войска в цветущую долину Хоросана. Он считал, что сынам вольных степей незачем находиться в большом городе.

Хулагу пребывал в веселой беспечности. Багдадский кариф ежегодно присылал ему сотни красивых наложниц, тюки серебряных мискалей, много алого сукна, бахты и ковров.

Китбуга вызвал к себе Доная и сказал, чтобы тот догнал Жюльена и выяснил с ним возникшее недоразумение.

Тумань не хотел войны. Замки христианских рыцарей прикрывали Сирию, которую уже окружали войска мамлюков и многотысячные толпы арабов, с запада.

Про хромого Жюльена ходила дурная слава. Сирийцы говорили, что герцог за долги заложил тамплиерам свою сеньорию и убил родного дядю, отказавшего ему в наследстве.

Китбуга бросил кости, и они показали, что быть беде. Он хотел остановить Доная, но бек находился уже далеко от ставки.

Донай взял с собой всего десять нукеров. Среди них был и его сын Архай.

Они догнали рыцарей недалеко от Тира. На узкой песчаной косе, отделяющей город от моря, было много погребальных камер и колодцев, перемешанных с гротами страсти, которые получили название «сетей смерти». Здесь Донай и принял свой последний бой.

Бек не верил рыцарям и один поехал на встречу с хромым Жюльеном, приказав нукерам сразу отходить к Баальбеку, если крестоносцы вздумают напасть на него.

Франки попытались взять бека живым, но Донай поднял коня на дыбы и стал крушить их секирой. Удары его были страшны. Они разрубали тяжелые латы и кольчуги. Вокруг Доная образовалась целая гора трупов. Бек рвался к Жюльену, который находился позади своих рыцарей, и тот от страха приказал арбалетчикам убить неистового монгольского берсерка. Десятки стрел впились в его богатырское тело, однако Донай, истекая кровью, продолжал разить врагов. Бека с трудом стащили с коня и стали колоть тяжелыми копьями и рубить мечами…

Китбуга взревел от ярости и боли, когда узнал о гибели своего лучшего друга. Он прогнал Архая, который принес эту черную весть, поднял тумэн и сам повел его к Тиру и Сидону.

Услышав топот многих тысяч коней, Анастас вылез из своей пещеры. Он долго смотрел вслед удаляющемуся войску, и слезы катились по его впалым щекам.

— Я приведу на тебя, Тир, лютейший из народов, — шептал монах сухими, потрескавшимися от жажды губами, — и они обнажат мечи против красы твоей… Сделаю тебя городом необитаемым… Низведу к народу, давно бывшему, и помещу тебя в преисподней… Ибо возгордилось сердце твое…

Анастас уже знал о случившемся, и теперь на его глазах исчезала последняя надежда на освобождение Святого града. Он не успел сказать монгольскому туманю главного, что надо уметь прощать врагов своих и тогда Господь явит Свою милость.

О, Баальбек, город безумцев, низвергнутый в прах! Твои цари вздумали построить Храм до самого неба, и были наказаны. Ты снова искусил воинов Креста, и они стали убивать друг друга.

Анастас упал на каменистую землю и долго лежал так, прозревая будущее. Он видел тень полумесяца над зелеными скутарийскими холмами и желтую найманскую степь, оплакивающую своих сынов. Напрасно в зарослях камыса кричат белые лебеди, и воет волчица на остроглавом кургане. Проклятие Баальбека легло и на кочевья найманов.

Господи, прости и помилуй грешного раба Твоего!.. Анастас вдруг понял, что нельзя силой вернуть утраченное. Ему захотелось сказать об этом монгольскому туманю, но тот был уже далеко отсюда…

Рыцари Тира не ожидали, что расплата придет столь скоро. Они не сумели организовать оборону города и в ужасе устремились к Сидону, однако повсюду натыкались на монгольские сабли и копья.

Китбуга приказал не брать пленных. И скоро все погребальные камеры Тира были завалены трупами несчастных франков, а на том месте, где погиб Донай, вырос курган из отрубленных голов.

Монголы разрушили и сравняли с землей городские укрепления и двинулись к Сидону. Все живое в ужасе разбегалось перед ними.

Жюльен не решился выйти в поле. Его храбрость распространялась только на купеческие караваны и беззащитные сирийские деревни.

Рыцари считали монголов дикарями, которые не умеют штурмовать города. Они надеялись отсидеться за высокими стенами. Велико же было их удивление, когда в стане степняков появились тяжелые осадные орудия. Многие тогда поняли, что им не уйти из Сидона живыми и стали просить у Жюльена разрешения на вылазку, однако сиятельный герцог не позволил рыцарям умереть с честью. В его голове уже созрел коварный план.