Царь Дмитрий - самозванец

Мая 17-го, в четвертом часу дня ударили колокола на Ильинской церкви, затем по всей Москве. По сигналу этому тыся-

чи людей, вооруженных самопалами, мечами, копьями, устремились к Кремлю, другие же бросились к подворьям поляков, окружили их плотным кольцом и завалили бревнами ворота, препятствуя выходу. Немцы-наемники выстроились в боевой порядок и под развернутыми знаменами двинулись было к Кремлю, но смекалистый народ московский завалил все улицы на их пути бревнами и рогатками, так что наемники были вынуждены свернуть знамена и отступить.

Предводительствовал восставшими князь Василий Шуйский. Для проникновения в Кремль он пошел на хитрость: выбрав двести самых храбрых детей боярских, он приблизился с ними к воротам Фроловским и, указывая стрельцам на возбужденную толпу, возгласил: «В Москве бунт! Необходимо известить и защитить государя!» Стражники, знавшие великого боярина, распахнули перед ним ворота. Восставшие ворвались в Кремль и устремились к новому дворцу царскому, князь Василий Шуйский, с саблей в одной воздетой руке и большим крестом в другой, ободрял их и указывал путь.

Самозванец, вставший по своему обыкновению поздно, заслышав шум, послал спавшего на пороге его спальни Петра Басманова узнать, в чем дело. Выйдя на крыльцо и увидев приближающихся заговорщиков, Басманов попытался убедить их одуматься и разойтись по домам, ручался за милость государя, многократно проверенную, говорил об ужасе бунта и безначалия, напомнил даже о данной ими присяге государю, но, сам в недавнем прошлом изменивший присяге, пал под ударами их кинжалов. Заговорщики ворвались во дворец царский, еще двадцать немецких охранников старались честно исполнить свой долг и защитить государя, но все полегли под напором русских ратников. Тут появился Самозванец в одной рубашке ночной и с саблей в руках, крикнул громко: «Я вам не царь Федор! Меня голыми руками не возьмешь!» — и выскочил в окно.

Упал неловко, едва поднялся и, приволакивая правую ногу и поддерживая левой рукой правую, запрыгал к стрельцам, стоявшим неподалеку на посту и без приказа не смевшим двинуться с места. Стрельцы подхватили царя и понесли прочь от

дворца, но заговорщики догнали их и вынудили остановиться у полуразрушенного дворца Бориса Годунова. Самозванец, как и Басманов незадолго до этого, пытался уговорить заговорщиков, поминал о присяге, соблазнял обещаниями наград и жалования, но, видя их твердость, сменил тон, стал требовать свидания с матерью, потом дозволения переговорить с народом с Лобного места, а потом покаялся в самозванстве и лишь молил сохранить ему жизнь. Тут стрельцы отступились от него, Иван Воейков и Григорий Валуев разрядили в лицо царя свои пищали, за ними налетели другие заговорщики и стали сечь бездыханное тело саблями.

Тело Самозванца зацепили веревками и повлекли к Вознесенскому монастырю. Инокиня Марфа, выйдя им навстречу, сказала твердо: «Этот, конечно, не мой сын!» — тем самым развеяв последние сомнения.

Между тем люди московские все решительнее приступали к подворьям поляков, ломали ворота, врывались в дома и, вымещая обиды долгие, убивали всех, встречавших их с оружием в руках. На стороне поляков были опыт и умение, тем не менее тысяча их полегла в неравной схватке. Убили попавших под горячую руку музыкантов Самозванца, растерзали аббата Помацкого, которого застали за исправлением обедни, разорили дома иезуитов. Наемников-немцев же не тронули как людей приказных. Желая прекратить кровопролитие и предотвратить перерастание восстания в бунт, бояре скакали из улицы в улицу, объявляли, что главная цель достигнута — тиран низвергнут, призывали народ успокоиться и приказывали разойтись по домам, все было послушно исполнено. Не прошло и восьми часов с удара набата, как бунт был укрощен.

Лишь на Красной площади собралось тысяч до пяти народу. К ним обратился торжествующий Василий Шуйский. Объявил о гибели царя во время схватки во дворце, а также о том, что перед смертью Расстрига покаялся в своем самозванстве. В доказательство приволокли обезображенное тело, положили на помост у Лобного места, для вящего унижения напялили на голову машкару, приготовленную для несостоявшегося праздника дворцового, в прорезь для рта вставили дудку скоморошью. В ногах же положили другое тело, боярина Басманова, тоже донага раздетое. Жители московские забросали тела нечистотами, а потом разошлись по домам, ликуя и славя бояр.

Оставалась еще царица нововенчанная Марина. В ту ночь ночевала она в палатах царских и при приближении заговорщиков поспешила укрыться на своей половине. Заговорщики искали ее и рвались во внутренние покои, шляхтичи из свиты Марины препятствовали им, последним, на пороге ее спальни, пал пан Осмольский. Рассказывают, что заносчивая царица спряталась под юбками пани Казановской и хоронилась там до прибытия князя Дмитрия Шуйского, остановившего насилие.

Марине объявили о смерти ее царственного супруга и о его самозванстве и заставили выдать все богатые подарки Самозванца, незаконно ею полученные. Марина же, пребывая в помутнении рассудка от потери короны, имущества и мужа, молила лишь вернуть ей любимого арапчонка, бывшего игрушкой в руках поймавших его стрельцов. Просьбу уважили, после чего бояре, наказав Марине никого не принимать и писем не писать, покинули дворец уже бывшей царицы, выставив у дверей крепкую стражу. Тоже произошло и в доме воеводы Юрия Мнишека. А еще бояре свели с престола патриаршего Игнатия, еретика и ставленника Самозванца.

Изнемогши от напряжения великого, люди весь вечер, ночь и день следующий провели в домах своих, не думая ни о празднествах, ни о молитвах, так что даже все храмы были закрыты. Лишь Дума боярская, в которой первенствовал Иван Никитич Романов, да синклит священный, предводительствуемый митрополитом ростовским и ярославским Филаретом, заседали беспрерывно, стремясь не допустить губительного для державы безвластия. Постановили созвать Священный Собор для избрания патриарха, который будет руководить страной в междуцарствие, до прибытия представителей земель Русских на Собор Земский, коий и изберет царя. Решение это постановили объявить народу московскому на следующий день, мая 19-го, на празднике святого великого князя Димитрия Донского.

Но не так мыслил князь Василий Шуйский вместе с ближними своими, не для того они долгие месяцы ковали заговор, чтобы отдать плоды победы в руки бояр. В день назначенный на Красную площадь явились клевреты Шуйских, преимущественно купеческого звания, числом около трех-четырех сотен, и когда бояре, вышедшие вместе со святителями, всем двором царским и дьяками, объявили о своем решении, принялись кричать громко: «Царь важнее патриарха! Да здравствует царь Василий Иванович!» За ними слаженно заголосили ближние Шуйским бояре и князья, и даже некоторые святые отцы. Так князь Василий Шуйский был провозглашен великим князем и царем Всея Руси.

Первым делом Василий Шуйский расправился с противником своим, приказал сжечь тело Самозванца, зарядить пеплом пушку и выстрелить в сторону Польши, откуда тот пришел на Русскую Землю. Через неделю, мая 27-го, к новоизбранному царю пригласили послов польских и в их лице обвинили короля Сигизмунда в нарушении мирного договора между нашими державами, подтвержденного крестным целованием, в помощи безвестному бродяге деньгами и войском, в бесчинствах в землях Русских и в Москве, в умысле на убийство всех бояр русских, в покушении на истинную православную Церковь, в желании разорить все святые обители, выгнав оттуда иноков и женив их на инокинях. Послы пробовали поначалу возмущаться, потом оправдываться, под конец даже напоминали о неких тайных договоренностях и своей помощи в день переворота, тут Василий Шуйский их резко прервал, приказал препроводить на выделенное им подворье и посадить под крепкий арест. Не довольствуясь этим оскорблением, нанесенным королю Сигизмунду, Шуйский повелел задержать в заложниках до окончания переговоров с королем польским всех знатных панов, которых разослали по разным городам русским. Простых же шляхтичей, запертых на своих дворах с самого дня переворота, Шуйский приказал, лишив всего имущества, под конвоем доставить до границы.