Над бездной

— Могу ли я войти к ней?

— Не знаю. Я спрошу ее.

— Госпожа, — вмешалась смело Катуальда, — зачем ее спрашивать? господин уйдет, если она не захочет говорить с ним… но ее письмо…

— А ты его читала?

— Я не знаю, когда она успела это сделать, — сказал Нобильор, — эта плутовка все в одну минуту успевает и прочесть, и увидеть, и выпытать… пойдемте!

Катуальда осталась со своим мужем в сенях. Нобильор в сопровождении Клелии вошел в залу. Росция сделала знак вошедшим, чтоб они не шумели. Аврелия лежала неподвижно среди залы на кушетке.

— Ах, как она худа и бледна! — прошептал Нобильор.

— Она уже в предсмертной дремоте, — ответила Клелия.

Он осторожно подошел к кушетке, стал на колени и горько заплакал.

— Аврелия! — позвала Росция умирающую.

— Что, Росция? — отозвалась она, — не уходи!.. не уходи!.. мне страшно.

— Очнись!.. твой друг желает проститься с тобой, — сказала Клелия.

— Аврелия, — сказал Нобильор, рыдая, позволь мне в твои последние минуты побыть с тобой.

— Сервилий! — вскричала несчастная девушка, быстро приподнявшись, — ты здесь!.. зачем ты пришел? зачем ты стоишь на коленах и плачешь? Уйди, уйди, Сервилий!.. уйди от неблагодарной!.. уйди от изменницы!.. я не смею взглянуть на тебя. Мне стыдно за мои поступки.

— Не ты предо мной виновата, Аврелия, а я должен умолять тебя о прощении. Я покинул тебя.

— Неужели ты до сих пор еще любишь меня?

— Я клялся не говорить тебе о любви, но я…

— Не говори, не говори, не нарушай клятву!.. и без слов твоих я в этом уверена. Да, твоя правда: зачем ты меня покинул, Сервилий?! зачем ты не приехал сюда?! разве ты не знал, что я здесь?

— Я это знал, но думал, судя по письму твоего дяди, что та спокойна и даже очень счастлива, ставши невестой Октавия.

— Без тебя, Сервилий, я нигде не могу быть счастливой.

— Поздно мы объяснились, Аврелия!

— Нет, не поздно. Я счастлива тем, что ты примешь мой последний вздох; я счастлива тем, что умру подле тебя, прощенная и любимая тобой.

Клелия и Росция, обнявшись, плакали, стоя поодаль от ложа; они плакали слезами радости.

Подслушивая у двери в сенях, также обнявшись, плакали Барилл и Катуальда; они плакали слезами горя, готовясь войти в залу и разделить с господином честь принять последний вздох своей подруги детства.

— Если б я это знал, — сказал Нобильор, поместившись на кресло, оставленное актрисой, — я не допустил бы тебя умереть. Это новое горе я не переживу. Я последую за тобой, Аврелия, в мир теней. Ах, как я мог быть счастлив!

— Если б можно было воротить истекший час, и я была бы счастлива… долго… долго… как мне теперь хорошо, Сервилий… здесь… с тобой! — шептала Аврелия.

— Будьте же вы оба счастливы много лет на земле! — сказала Клелия, заливаясь слезами — никто вас не гонит со света, никто вас не посылает в мир теней; рано вам туда отправляться. Лучше отправляйтесь отсюда в вашу провинцию и живите спокойно.

— Клелия, ты дашь мне противоядие? — спросила Аврелия радостно.

— Не надо. Бедная кузина из провинции! если бы не Росция, то, — клянусь всеми собаками всех героев мифологии, — я не знала бы, что мне с тобой делать. Попадала ты, горемычная, из одной беды в другую, потому что не хотела ни повиноваться отцу и полюбить выбранного им для тебя человека, ни откровенно советоваться с друзьями. Росция наконец научила меня дать тебе вместо яда мое притиранье из миндаля… я боялась, что ты зачахнешь у меня или на самом деле отравишься.

— Эврифила! — воскликнул Нобильор, протягивая руку, — этот твой благородный поступок…

— Заглаживает мою прошлую вину? — спросила Росция.

— Да, я прощаю тебя; будем отныне друзьями!

Они горячо, дружески пожали руки.

— Ты кого-то прощаешь, господин; прости и меня, — сказала Катуальда, высунув из-за портьеры свою рыжую голову.

Аврелия подбежала к подруге и они обе стали целоваться.

— За! что мне тебя простить, Катуальда? — спросил Нобильор.

— За мои новые плутни; без плутней я не могу жить, господин. Я лишила нашу милую Аврелию ее приданого, потому что не хотела, чтоб она вышла за какого-то Октавия.

— Что же ты сделала, плутовка?

— Я одна знала, гае старый господин хранил свои деньги, которых не могли расхитить у него. Я подсмотрела однажды ночью, как он их прятал в свой тайник, под каменную кровать.

— В самом деле?

— Я одна знаю, какой камень и каким образом надо повернуть. Там, конечно, лежит и копия с его завещания, удостоверяющая, что это наследство Аврелии, и все расписки денег, отданных в долг, и все драгоценности. Там они не могли ни сгореть, ни быть найденными разбойниками.

— Твоя эта услуга неоценима! — сказал Нобильор.

— Катуальда, я щедро награжу тебя, — прибавила Аврелия.

— Мне не нужно никакой награды, потому что я сумею разбогатеть, как только захочу, — возразила Катуальда, — вместо награды, сделайте мне одно удовольствие…

— Какое?

— Прощена я за мои плутни; прощена и госпожа Росция за какие-то прегрешения; прощена и Аврелия за ее несчастные проказы… верно, боги эту ночь назначили вам для прощения… простите же и Люциллу с ее Фламинием!.. если б они не сбили Аврелию с толку…

— Не была бы она моей, а вышла бы за Октавия, — договорил Нобильор. — Да, я их прощаю, лишь бы только они к нам на глаза не являлись.

— А ты, Аврелия? — спросила Катуальда.

— Прощаю и я.

Все были до того взволнованы радостным событием, что не слышали, как вошедший раб-домоправитель уже в третий раз докладывал — мой благородный господин, Люций Фабий, просит мою благородную госпожу, Клелию Аврелиану, и гостей ее ужинать в его комнаты.

Все пятеро и плакали и смеялись в одно время.

Счастливый Сервилий Нобильор сидел подле своей невесты, слушая ее признания и рассказы о приключениях, боясь отойти прочь от нее, чтоб она не исчезла опять к какому-нибудь Фламинию; Клелия, Катуальда и Росция то бегали по комнате, то толклись на одном месте, бессвязно говоря, сами не зная, что: все говорили, никто не слушал.

Вбежавший Барилл наконец разрушил эту дисгармоническую гармонию общего счастья, дернув без церемоний жену за руку и сказав:

— Убирайся отсюда вон! — господам подали ужин, а ты задерживаешь их твоей болтовней.

Этот диссонанс заставил всех опомниться и внять докладу домоправителя.

— Человеку некогда думать о еде и сне в часы блаженства, — сказала Клелия, — вы, влюбленные, сыты вашей любовью, но ведь моя-то любовь не здесь, а в столовой; сжальтесь теперь надо мной, ведите меня к моему Фабию.

— До свидания, благородная Клелия! — сказал Нобильор, уходя, — прощай, моя Аврелия!

— Неужели, Кай Сервилий, ты способен так обидеть и меня и твою невесту, что не разделишь с нами этого ужина?!. — возразила Клелия.

— Я бы охотно… но… Люций Фабий…

— Непременно обидится, если ты не придешь. Пойдемте и вы, клиенты, гости моего гостя! — прибавила хозяйка, обращаясь к Бариллу и Катуальде.

— Мы пойдем, госпожа, в людскую, — ответил Барилл.

— Ах, эти провинциалы! — воскликнула веселая матрона с громким смехом, — какая с вами возня всегда и везде!.. ведь ты теперь не раб, Барилл, а клиент Аврелии, и можешь сидеть рядом с ней.

— Ну, уж этой чести я ему не уступлю! — перебила Катуальда, — я сяду с ней в первый раз на свободе.

— За что тебе такая награда? — возразил Барилл.

— Я ее спасла от Аминандра, а не ты.

— А я ей жениха привел.

— Оба с ней не сядете, — сказала Клелия, — с ней сядет ее жених.

Все пошли в столовую.

При входе в ярко освещенную, прелестную, голубую комнату и при виде роскошно сервированного стола, обремененного бронзой и серебром, решимость и отвага сирийца ослабели; не только сесть за этот стол, — он и служить за ним не решился бы. Его ужимки и гримасы привели в восторг смешливую Клелию, она начала к нему приставать с разными неподобающими ему величаньями и упрашиваньями, говоря, что он непременно должен занять место рядом с хозяином, как виновник счастья Аврелии и ее жениха.