Быть Руси под княгиней-христианкой

   — Ему в первую очередь необходимо избавиться от меня. Ведь лишить затем князя Мала власти над Киевом и Русью ему будет не сложно: нужно будет лишь постоянно поддерживать и подогревать в полянах извечную неприязнь к древлянам и при удобном случае воспользоваться каким-либо грубым просветом или крупной ошибкой Мала, объяснить их стремлением древлянского князя нанести вред полянам или его неумением править Русью. Тогда, обратив на Мала гнев полян, прежде всего киевлян, его вместе со сторонниками можно будет изгнать и пригласить на стол великих князей другого князя, например черниговского.

   — Если верховному жрецу придёт в голову подобное, это будет весьма опасно для тебя, дочь моя. Вольно или невольно связав свою судьбу с древлянским князем, ты в этом случае уже не сможешь возвратить себе стол великих киевских князей: ужены изгнанного древлянского князя вряд ли окажется много сильных друзей, а завещание Игоря о передаче тебе власти перестанет быть законом для бояр и воевод. Однако, разгадав замысел недруга, всегда можно оказать ему противодействие и сорвать его.

   — Верно, отче, и я уже решила, как не допустить моего брака с князем Малом, даже если его благословит верховный жрец Перуна. Уверена, что древляне не все поддерживают замыслы Мала заключить вечный мир с полянами, есть у него и противники. И я подыграю им, показав, как на самом деле отношусь к убийцам моего мужа и как намерена вести себя с ними. Пусть древлянский князь шлёт ко мне своих сватов — я велю уничтожать их и посмотрю, насколько хватит у него терпения твердить о желании жениться на мне и стремиться к вечному и нерушимому миру с полянами. А когда к призывам из Киева отомстить за кровь князя Игоря прибавятся требования из Искоростеня об отмщении за гибель отправленных ко мне сватов, брань между полянами и древлянами станет неминуема.

   — Ты намерена уничтожать сватов князя Мала? Но пролитие крови посланцев, тем паче явившихся с предложением о заключении брачного союза или со словами мира и дружбы, считается святотатством у всех племён и народов, независимо от их религии, и ложится несмываемым позорным пятном на того, по чьей вине посланцы приняли смерть. Ты очень многим рискуешь, дочь моя, осмелившись на пролитие крови сватов князя Мала.

   — Отче, я не совсем понимаю тебя. Разве я хоть раз сказала, что собираюсь пролить кровь древлянских сватов-посланцев? Нет. Отче, мы часто беседовали с тобой о жизни императоров Нового Рима, в том числе о том, как они ловко избавляли себя от врагов, не пролив ни капли их крови. Прошу, давай вспомним кое-что из тех разговоров сейчас...

15

   — Здесь.

Рогнеда остановилась на небольшой поляне, отбросила со лба космы седых волос, повернулась к Эрику:

   — Ярл, ты рядом со священным источником, где каждую ночь собираются валькирии [161], чтобы решать судьбы храбрых викингов. Тут они кружатся в своём неслышном хороводе, отсюда по поведению самого Одина отправляются за душами павших викингов, дабы отнести их на Небо. Ни один смертный не может видеть их, лишь мне даровано богами слышать и разуметь райских дев.

Вещунья внезапно замерла, подняла руку, к чему-то начала прислушиваться.

   — Ты видишь их, ярл? Слышишь ли поступь небесных дев? — шёпотом спросила она.

Эрик невольно вздрогнул, положил руку на перекрестие меча, внимательно огляделся по сторонам. Сплошной стеной высился вокруг него тёмный лес, сквозь густо переплетённые ветви деревьев слабо мерцал лунный свет. Со стороны ближайшего болота ветер приносил сладковатый запах гнили и однообразный шелест камыша.

   — Я ничего не слышу, Рогнеда, — так же тихо ответил Эрик.

   — Смотри и слушай, ярл. Райские девы приближаются к нам, сейчас они будут здесь. Ты чувствуешь, как изменилось всё вокруг?

Эрик до предела напряг слух и зрение. Лес и болото жили своей обычной ночной жизнью. Где-то вдалеке рыдали и стонали души не вознёсшихся на Небо воинов, рядом с поляной метались среди деревьев и кустов тени вурдалаков [162], жаждущих свежей и тёплой человеческой крови. Вверху среди полос лунного света мелькали светлячки душ сгинувших в утробах матерей младенцев. Где-то в камышах ухал и хохотал леший, над гладью воды изредка разносился звонкий, призывный смех русалок, зазывающий к себе одинокого путника. Из глубины болота слышался громкий плеск воды — это водяной поднимал над ней рогатую плешивую голову. Кое-где среди зарослей обступивших поляну кустов мерцали слабые жёлтые огоньки — то светились зрачки глаз хитрых и злых оборотней, прыгающих через головы над старыми, трухлявыми пнями.

   — Я не вижу и не слышу валькирий, — произнёс Эрик.

Но вещунья уже не обращала на него внимания. Присев на корточки и склонив голову над бьющим из земли ключом, она напряжённо всматривалась в тёмную гладь воды. Эрик последовал её примеру. Вначале поверхность воды была непроницаемой для глаз, но вот на ней появился розоватый зайчик, и вода посветлела. Зайчик медленно опустился на дно, и дно начало светиться слабым мертвенным блеском.

Вскочив на ноги, Рогнеда выхватила из рук одного из сопровождавших её дроттов жертвенную чашу — братафулу, налила в неё жидкость из принесённого с собой сосуда. Высыпала туда некие порошки, размешала всё это высушенной вороньей лапой. Снова опустившись на колени, она закрыла глаза и выпила получившееся зелье мелкими глотками. Не открывая глаз, сыпанула себе в ладонь горсть ещё одного порошка. Эрик узнал его: это были высушенные и истёртые почти в пыль грибы-мухоморы, точнее, та их разновидность, отвар или порошок которой не были смертельны для человека, а только возбуждали его и увеличивали силы. Воинам этот порошок давал отвагу и презрение к смерти, у рожениц снимал боль, дроттам и вещуньям позволял видеть и слышать то, что было недоступно для глаз и ушей простых смертных.

А Рогнеда, частью проглотив порошок, а частью вдохнув его в ноздри, распустила по плечам волосы, вытянула над водой ладони и принялась медленно водить ими над её поверхностью. И Эрик не поверил своим глазам. Между водой и ладонями вещуньи появился голубоватый свет, вокруг пальцев запрыгали яркие искры, и над зеркалом воды возникло тусклое сияние. Глаза Рогнеды тотчас широко открылись, и колдунья рывком приблизила голову к источнику. Её тело дрожало, лицо напоминало застывшую белую маску, на которой жили лишь неестественно огромные глаза. И вдруг словно порыв ветра пронёсся над Рогнедой, на миг подняв её волосы дыбом. Но вот они снова упали на плечи, соскользнули с них, опустившись концами в воду, и лицо вещуньи полностью скрылось от взглядов окружающих.

Поверхность родника оставалась неподвижной, но вода внутри него будто забурлила, а со дна стали появляться какие-то тёмные полосы, радужные пятна, светящиеся точки. Всё это перемещалось по кругу, сталкиваясь и снова разбегаясь. Внезапно вода потемнела, и её прорезала, словно молния, ослепительная вспышка. В ярком светце Эрик увидел бьющую толчками из недр земли струю источника, пляшущие вокруг поднятые со дна песчинки, несколько камешков, покоящихся на подводном ложе.

Неожиданно всё исчезло. Слабо вскрикнув, Рогнеда сложила на груди руки и лицом вниз повалилась на землю. Отведя глаза от родника, Эрик почувствовал, как гулко колотится в груди сердце и пылают огнём щёки. Голова была как чужая, в ней с неимоверной быстротой проносились обрывки несвязных мыслей. Вскоре вещунья зашевелилась, невнятно зашептала, с видимым усилием поднялась на колени. Отбросила с лица косматую гриву и протянула к луне костлявые руки:

   — Могучие боги, я здесь! Всевидящие валькирии, я рядом с вами! Откройте своим детям судьбу, укажите верный путь! Куда идти им, что делать? О боги, мы ждём вашей воли!

Она смолкла, с поднятыми руками застыла у родника как изваяние. И тотчас две огненные стрелы пронзили небо. Появившись из-за деревьев, они светящимися полосами пронеслись над поляной и исчезли в камышах среди болот. Словно заворожённый, Эрик проводил их глазами, и лишь голос вновь заговорившей Рогнеды вывел его из оцепенения: