Александр у края света

Извини, братец, я тебе уже надоел?

А, тогда ладно. Просто заметил, что ты зевнул, и подумал, может, тебе скучно. На тот случай, если ты отрицаешь это только из вежливости, расскажу тебе один действительно интересный случай.

Есть такой город под названием Тир — слышал о нем? А, хорошо. Я не удивлен; в конце концов, это один из самых больших городов в мире, может быть, самый важный порт и торговый центр в Азии.

Было это... наверное, года через два после того, как мы покинули Грецию? Что-то в таком духе. Царь Александр решил завоевать Финикию, чтобы избавиться от персидского флота и обезопасить морские линии снабжения, ну или имея в виду какие-нибудь другие важные резоны. Так или иначе, дело было зимой, а зимой в Сирии идет дождь. Уж поверь мне — он идет. В своих путешествиях я навидался всяких чудес; громоздящиеся горы причудливых форм, широкие реки, удивительные животные и люди, но для меня, как и для любого жителя Аттики, где дождь идет два раза в год и способен наполнить маленькую чашку, эти сирийские дожди стали самых поразительным чудом из всех. Доводилось ли тебе хоть раз промокнуть под дождем до костей, братец? Ну, скажу я тебе, и ощущение. Вода заливает глаза и рот, затекает под нагрудник, превращает пыль в жирную черную грязь, которая налипает на сапоги, так что ноги не поднять. Ну, пока мы все это превозмогали, Александр повел с отцами города Тир соревнование в учтивости, в надежде получить предлог взять город, не рискуя честью.

В принципе, он хотел найти способ вообще избежать штурма. Город был слишком велик и хорошо защищен, чтобы взять его штурмом, а попытайся мы его осадить, то перемерли бы с голоду гораздо раньше защитников, поскольку каждый день с судов в порту разгружалось по тысяче тонн зерна. Поэтому он занимался тем, что так хорошо получалось у его отца: пытался запугать их до того, чтобы они сдались без боя. Ему хватило бы самого незначительного жеста подчинения, не более; максимум, церемониального въезда в город. Поэтому он написал правящему совету, что желал бы посетить храм Мелькарта, о котором столько слышал. Тирийцы написали в ответ, что городской храм сильно перехвален; если он хочет получить действительно сильные впечатления, то они рекомендуют ему посетить один храм с невероятной красоты барельефами в десяти или около того милях к югу от города. Александр ответил, что горячо желает побывать именно в городском храме, и сочтет большой для себя честью, если удастся организовать такой визит. На это он ответа не получил и тотчас же объявил городу войну.

— Совершенно ясно, что у него на уме, — заметил кто-то, когда мы сидели под телегой, укрываясь от дождя. — Тир же база флота, который персы могут использовать, чтобы послать помощь антимакедонским повстанцам в Греции. Ну и вот: Спарта открыто воюет против македонцев на Пелопоннесе, Афины только и ждут удобного случая, чтобы ввязаться в свалку; а если Афины восстанут, и если они получат деньги и помощь из Персии, то половина Греции поднимется вслед за ними. С точки зрения персов открытие второго фронта в Греции — единственный возможный способ выманить Александра из Азии обратно домой. Выходит, если Александр не возьмет Тир, он может проиграть войну за несколько дней.

Под брюхом телеги, оказавшейся в самом сердце шторма, это прозвучало невероятно разумно: Тир — это проблема, избавитесь от Тира — устраните проблему. К несчастью, чем ближе к Тиру мы подбирались, тем сложнее становилось решение. С одной стороны, Тир стоит не на берегу; он расположен на острове, по крайней мере — старый город, то есть та его часть, которую было необходимо взять. Говоря «остров», я имею в виду настоящий большой остров, а не какую-нибудь жалкую скалу, и старый Тир покрывал его целиком, новый же город раскинулся аккурат напротив через пролив. Поскольку финикийские военные корабли контролировали море, мы не смогли бы высадиться с воды, даже если бы захотели (а мы не очень хотели, правду сказать). В общем, выражение «куда ни кинь — всюду клин» в данном контексте приобретало новое измерение, обрастая сложными и зловещими полутонами. Единственным логичным выходом казалось собрать манатки, послать вежливое письмо царю Персии с извинениями за причиненные неудобства и отправиться домой.

Я вот не знаю, братец — когда ты был наставником Александра, входила ли в учебный курс логика? Если да, то ты не преуспел в обучении.

Он мельком взглянул на остров, решил, что море тут лишнее и приказал нам его засыпать. Это был столь великолепный пример безмозглой наглости, что ни у кого не хватило духу возразить. Кусок моря мешает пройти? Хватай лопату и мечи в него грязь. Так мы и сделали. Чтобы быть точным: мы собрались построить что-то вроде дамбы, которая соединила бы остров с большой землей. Чтобы ты представлял, что это значит...

— Эвдемон, — перебил его я, — я уверен, это совершенно поразительная история, но день выдался длинный, а вставать мне завтра с рассветом. Как ты думаешь, может, мы…

Он одарил меня взглядом, способным мгновенно превратить молоко в сыр.

— Пошел ты в жопу, братец, — сказал он. — Мы не виделись двадцать пять лет, послезавтра, возможно, опять расстанемся, и теперь навсегда, я тут объясняю в деталях, как ты разрушил мою жизнь, а все, о чем ты способен думать — это как бы тебе поскорее сныкаться в свою нору. Так вот хрен тебе, братец. Все, что ты, так тебя перетак, можешь — это сидеть тут и слушать, и если ты только пошевелишься, я возьму вот эту кружку и разнесу ее об твой толстый череп. Понял?

Я пожал плечами.

— Если ты склонен так представить дело, — сказал я, — что ж, продолжай. Хотя я не могу понять, какова моя вина в том, что Александр приказал вам построить дамбу через тирский пролив.

Эвдемон кисло улыбнулся.

— А, — сказал он. — Это потому что ты больше болтаешь, чем слушаешь. Ну так вот, чем меньше ты перебиваешь, тем скорее я закончу, так что закрой рот и прояви внимание.

О чем бишь я? Ах да. Чтобы ты представлял, что это значит, вспомни, как тогда, в детстве, тот богатый засранец — как там его звали? — старый хрен с молодой женой и уродливой штуковиной на носу, чтоб мне сдохнуть, если я помню... ах да, Филохор — этот богатый засранец Филохор решил террасировать клочок земли в горах, который достался ему от дяди. Так вот вспомни, как он ходил по всей округе, занимая каждого раба и наемного работника, которого смог найти, чтобы они таскали ему гальку и грунт в гору. Все это надо было грузить в корзины, помнишь? — поэтому он выклянчил и все корзины у соседей, вплоть до последнего лукошка в Паллене; только корзин не хватило, и пришлось ему пойти на рынок и скупить все до последнего обрывка луба; а когда разошелся слух, что Филохор Нос охотится за корзинами, цены взлетели так высоко, что им приходилось гнуть шеи, чтобы посмотреть вниз, на Олимп.

И, боги милостивые, ты помнишь, какое было представление, когда он приступил к работе? Организация: как поделить смены и кто в какой из них будет старшиной, кто кому должен подчиняться; водоносами и погонщиками овладела вдруг страшная тоска, когда они узнали, что каменщики получают на один обол в день больше, чем они, а каменщики заявили, что им дали мало времени на кладку, и когда явились земленосы с грязью, стена оказалась не закончена. Разве видели мы за всю жизнь спектакль получше? Ну так вот, вспомни его хорошенько, а потом попытайся представить примерно то же самое, но только не с сотней, а с сотней тысяч работников; затем добавь проблемы, связанные с морем и постоянным градом стрел и других метательных снарядов со стен Тира — и тогда, может быть, получишь бледный образ того, что там на самом деле происходило.

Я, разумеется, во всем этом участия не принимал. Я, как это называется в армии, пребывал в состоянии постоянной готовности; это означает, что я посиживал на том месте, где мне было приказано сидеть, весь такой напряженный, готовый в любой момент включиться в процесс на некой неопределенной его стадии, лежащей где-то в будущем. Первые несколько дней я, естественно, не имел никаких возражений.