Солдат удачи. Исторические повести

—

У него папа — артиллерист, командовал батареей на Украине. Его отправили на финский фронт. Вот Валя с мамой и переехал в Москву, к бабушке.

—

На тебя он и внимания не обращает?

—              

А как вы догадались?

—              

Да по тебе сразу всё видно. Не горюй! Взять мужика — не про­блема, трудно его удержать. Чем твой Валя интересуется?

—

Не знаю. Мальчишки всё о войне толкуют.

—

Ясное дело, отец на фронте. Ладно, в выходной напрошусь в гости к Оле Крупеник. Она в госпитале работает, на Красноказармен­ной. Узнаем о войне поподробнее.

Тётя Лида долго уговаривала Ольгу Яковлевну рассказать о своих раненых.

—

Об этом и говорить тошно, — наконец согласилась та. — У нас только обмороженных два отделения. Ампутируем мальчикам пальцы на руках, ступни ног. Как ребята дальше жить будут?

Что на фронте творится? Плохо. Парни матерятся. Кукушки одолели. Ты, девочка, не знаешь, что такое «кукушка»? Залезает финн на сосну с винтовкой, спрячется в кроне и ждёт. Идут наши по дороге, тут он и бьёт на выбор! Командиров в первую очередь. И ведь сидят «кукушки» по многу часов, не замерзают.

Говорят, маршал Тимошенко захо-тел посмотреть на такого. Ну, принесли ему убитого финна. Маршал приказал: «Разденьте!». А на том три пары тёплого шерстяного белья. Два толстых свитера. Тёплая куртка. А наши солдаты — в тонкой шинелишке, в сапогах. Это при со­рока градусах мороза.

Валя с жадным интересом слушал Танин рассказ о «кукушках», об обмороженных.

—             

В газетах об этом ничего не пишут! А ведь до войны из всех ре­продукторов гремело:

«И на вражьей земле мы врага разгромим, малой кро­вью, могучим ударом!»

А как дошло до дела, с крохотной Финляндией справиться не можем, — сказал он с горечью. — Упёрлись в линию Ман- нергейма — и ни взад, ни вперёд.

Взрослые боялись вслух говорить об этом. А подростки гово­рили.

С этого разговора и началась их дружба. Сближало и то, что оба с детства кочевали по военным гарнизонам.

Варя похвалила Таню:

—             

Молодец! Нашла ведь подход к парню.

Она не завидовала. В это время Варя уже «крутила роман» с де­сятиклассником. Они даже целовались!

В выходной решили поехать, посмотреть станции метро. Таня уже неплохо знала Москву, а Валя видел только Мавзолей Ленина и Красную площадь.

Доехали на троллейбусе до Курской. Выходили на каждой стан­ции, любовались каменным убранством. Первые, ещё короткие три линии пустили совсем недавно. Мраморные подземные дворцы, само­движущиеся лестницы эскалаторов казались чудом.

Валя с увлечением читал Тане стихи. Девочка мало знала поэ­зию, только то, что в школьной программе. Временами, восторг, с ко­торым Валя читал «Облако в штанах» и Багрицкого, казался ей смешным и немного преувеличенным, но слушала Таня с огромным удовольствием. Как хорошо ей было в этот раз! К тому же Валя прово­дил её до дома.

—             

Зайдешь? Чаем напою. — спросила девочка.

Валя согласился. Тётя встретила мальчика радушно, организо­вала чай с вареньем.

Юноша сразу бросился к книжному шкафу.

—

Можно посмотреть? Мережковский! Здорово. У вас отличная библиотека. Ух ты! Даже Пастернак, «Сестра моя жизнь». Лидия Пет­ровна, дайте почитать! Я очень аккуратен с книгами. И возвращаю во время.

Тётя Лида смутилась:

—             

Извини, но книги с этой полки я из дома не выпускаю. Хочешь, приходи, читай здесь.

—             

А можно я перепишу кое-что для себя? — взмолился Валя.

—             

Можно, — улыбнулась тётя. — Переписывай. Не жалко.

Валя пришёл с «амбарной книгой» подмышкой. Вежливо пил чай, но так жадно поглядывал на книжный шкаф, что Таня рассмея­лась:

—             

Ладно! И что ты нашёл в этих стихах? Садись, пиши.

Валя вынул редкую в те годы авторучку: — Заграничная! Папин подарок.

Таня заглядывала в книгу через его плечо: «Чем он так восхища­ется?».

Это были странные стихи! Многое девушка не понимала. Но что- то в них было. Трогало за душу:

«Я живу с твоей карточкой, с той, что хо­хочет...».

Когда Валя дошёл до строчек:

«Грудь под поцелуи, как под рукомой­ник...»,

Таня густо покраснела — разве можно говорить об этом, и даже писать!

Наконец, в авторучке кончились чернила. Нежно, как живое су­щество, юноша поставил книгу на место.

—             

А что у вас во втором ряду? Можно? — спросил Валя.

Тётя Лида кивнула.

—

Цветаева! А это? — Валя вынул книгу в скромном ситцевом пе­реплёте. — Тоже Цветаева. Машинописная! Да это ж «Крысолов»! — ахнул от восторга мальчик. — Я столько слышал об этой поэме, а в руках не держал. За такую книгу полцарства не жалко. Лидия Петровна, поз­волите? Честное слово, я никому не скажу, откуда.

Тётя Лида разрешила:

—             

Хорошо. Приходи через неделю, перепишешь.

Валя даже руку тёте поцеловал!

Закрыв дверь за гостем, Лидия Петровна заметила:

—             

Угораздило ж тебя в поэта влюбиться. Будь осторожна. Поэты — народ ненадёжный.

На большой перемене в понедельник Валя отвёл Таню на чер­дачную лестницу, подальше от любопытных глаз:

—             

Замечательная у тебя тётя! Откуда у неё такие редкие книги?

—

Подарок от влюблённого поэта, — лукаво улыбнулась Таня. — А тебя кто приохотил к поэзии?

—             

Мама. Она очень любит стихи.

Девочки поглядывали на Таню с завистью и с ревностью. Ни кожи, ни рожи, а какого парня привадила!

Пришлось Тане основательно осваивать поэзию. Девушка стара­лась больше слушать, но нельзя ж осрамиться. И многое нравилось! Полюбившиеся стихи Цветаевой мгновенно выучила наизусть. Кое- что из Пастернака тоже.

В марте война кончилась. Финны отдали нам часть Карелии и даже Выборг.

Валиному папе в Кремле вручили орден Ленина — за стрельбу прямой наводкой по дотам на линии Маннергейма. После майских семья Крулевских вернулась на Украину

На перроне Таня робко клюнула Валю в щёку. Ведь он ни разу даже не попытался её поцеловать!

Друзья обещали писать друг другу. Валя прислал четыре письма. Но Таня так и не смогла ему ответить. Не получилось. Зато читала и

перечитывала стихи с заветной полочки.

Летом Алёша Середин привёз на Всесоюзную сельскохозяй­ственную выставку гордость Туркмении — своих каракулевых овец.

Дня через три приехала и Маша с годовалым Андрюшкой.

Внука тётя Лида увидела в первый раз. И такое счастье светилось у неё на лице, что Таня отвела глаза — неудобно.

Крупный, неуклюжий пацан глядел на всех настороженно. Но к бабушке на руки пошёл сразу. Признал.

Назавтра все вместе поехали на выставку, в Останкино. По жаре, двумя трамваями. Алексей ждал родных у служебного входа: не при­шлось стоять в длинной очереди за билетами.

В просторном загоне меланхолично жевали сено большой гор­боносый баран и три овцы. Публика с восторгом разглядывала малень­ких ягнят, их роскошные, в шёлковых локонах шкурки.

—

Эти большие. Рисунок уже совсем не так хорош. В дело идут шкуры ягнят, забитых на первый-второй день жизни. Сейчас я вам по­кажу, — пояснил Алёша и вынес угольно чёрную и золотистую шкурки. — Вот за такие платят золотом. Особенно за «сур», золотистую.

—             

Таких маленьких и убивают?! Жалко! — огорчилась Таня.

—

Мы отбираем только барашков, и то одного из четырёх, — за­смеялся Алёша.

Бродили по выставке, ели мороженное, но от шума и духоты у тёти Лиды разболелась голова. Вернулись домой.