Солдат удачи. Исторические повести

Месяца полтора Григорий сидел над бумагами, проверял груз. После Пасхи пузатый торговый корабль отплыл в океан.

1994 - 2010

ВСТРЕЧИ

Таня

Август 1938 года. Как всегда по воскресеньям, в большой комму­налке старого дома на Воронцовской шумно. Базарят бабы на кухне, поёт, разучивая свои куплеты «артист эстрады Эдик Одесский», ссо­рятся и бьют посуду Сукины, и во всех восьми жилых комнатах из чёр­ных тарелок репродукторов гремит победно голос Левитана, возвещая об очередных рекордах стахановцев.

Лидия Петровна этих шумов не слышит: привыкла — выходной. С утра она сварила обед на три дня, прибралась в комнате, постирала и развесила на крохотном балкончике своё бельишко — можно и отдох­нуть, разложить на круглом, обеденном столе «Могилу Наполеона», любимый пасьянс покойного дедушки Алексея Петровича.

Тихий, робкий стук в дверь Лидия Петровна услышала сразу. По­думала, что кто-то из соседей:

—             

Войдите!

В двери протиснулась худая, смуглая девочка-подросток в гряз­ном платочке.

—             

Я к вам, тётя Лида. Можно?

—             

Таня! — Лидия Петровна кинулась к племяннице, обняла, при­жала к груди.

Последний месяц шли массовые аресты командиров Красной Армии, и Лидия Петровна очень боялась за сестру и за её мужа, пол­ковника Коровина. Он служил в Забайкалье.

—             

Папу арестовали?

—

И маму тоже, — кивнула девочка. — Она наказала мне ехать к вам, в Москву.

—             

Бедняжка моя, милая! Как же ты добралась одна из Читы?

—             

Доехала, — устало улыбнулась Таня. — Под лавками, в рабочих поездах. В Перми проводница пожалела, пустила в своё купе.

—

Голодная?

—

Не очень. Потерпеть можно. Мне бы помыться, тётя Лида. Боюсь, завшивела в дороге.

—

Сейчас согрею воду! Вроде бы ванна свободна.

Отмыв и накормив девочку, тётя Лида усадила Таню на диван:

—

Рассказывай!

—             

По гарнизонам уже давно шли аресты. Папа мне ничего не го­ворил, да я и так всё видела. Как они с мамой до рассвета ворочались, шептались, слушали. Господи! Ждать так страшно! Дошла очередь и до нас. Среди ночи подъехала машина, слышу, сапоги протопали мимо нашей двери, наверх, значит, к комдиву. Папа сразу встал, оделся. А мне мама приказала лежать. Пришли под утро. Всё в доме перевернули, забрали папу. Мама начала собираться в Читу: «Это ж нелепость какая! Я до самого главного дойду! Я всё скажу!». Мама же отчаянная. Я ей го­ворю: «Я одна не останусь! Поеду с тобой».

Мама никогда никого не боялась. А в этот раз, видно, даже ей стало страшно. В Чите мы сначала зашли в церковь. Мама встала на ко­лени перед образом Пресвятой Богородицы. Молилась и плакала. Я не умею молиться, только просила: «Матерь Божья! Ты добрая. Ты всё можешь. Спаси моего папу!»

Потом мы долго сидели на сквере перед Страшным домом. Хоть его и переименовали дважды, все до сих пор говорят «Губчека». И бо­ятся. В школе рассказывали, что «чёрные Маруси» привозят в этот дом по ночам арестованных. И почти никто из них не выходит на свободу. И что тут пытают.

Мама достала свой паспорт. Отдала мне сумочку. «Тут все деньги и твои документы. Жди меня до восьми вечера. Если не выйду, езжай в Москву, к тёте Лиде», — сказала она, потом отдала мне свои серебря­ные часики и ушла. Я и ждала до утра. А потом пошла на вокзал.

Таня заплакала.

—

Поплачь, поплачь, моя девочка. Полегчает. — Тётя Лида лас­ково гладила её по волосам. — Слава Богу, доехала. Будем теперь жить с тобой вдвоём.

—             

А где же Маша? — подняла голову Таня.

—             

Уехала моя доченька. Вышла замуж за Алёшу Середина. Он как раз получил диплом ветеринара в Тимирязевке. Распределили парня в Туркмению, каракулевых овец разводить. Вот дети и уехали. Уже три недели. Я вам написала. Должно, письмо не успело дойти.

—             

Теть Лида, — озабоченно спросила Таня, — а у вас неприятно­стей из-за меня не будет?

—             

Что за чепуха! — засмеялась тётя. — Ты ж дочка моей любимой сестры Веры. Даже и не думай! У меня есть знакомая паспортистка, мы тебя быстренько пропишем, а с первого сентября определим в школу.

Лидия Петровна работала в ОТК Шрифтолитейного завода на Большой Коммунистической, инженером-химиком. Придя с работы, тётя усаживалась за старенькую машинку «Зингер». Таня в свои трина­дцать лет выглядела совсем девочкой, и Машины вещи пришлось пе­решивать капитально. А до первого сентября осталось совсем немного.

Тане часто снилась мама. Тогда девочка просыпалась в слезах. Мучительно думала: «Что с ними? Как узнать? Писать в Читинское НКВД? Не ответят...».

—             

Выяснить, что с ними, можно только там, в Чите, — рассуждала Лидия Петровна. — Лучше бы по знакомству. Да как найти там хоро­шего человека? Вспомнила! — всплеснула руками тётя. — У деда был друг, Абрам Соломонович, главбух в тресте. Когда-то он похвастался, что в любом городе Союза у него либо родич, либо приятель! Вот только жив ли старик? У меня и телефон его должен быть.

Абрам Соломонович сам снял трубку и даже вспомнил «милую Лидочку».

Поехали. Оробевшая Таня исподтишка разглядывала важного, бритого старика, очки в золотой оправе, тяжёлую старинную мебель

на дверце резного шкафчика целая сценка: собака, как живая, и птичка в траве.

—             

Говорите, внучка Алексея Петровича? Надо помочь. Вэйз мир! Сколько горя вокруг! — посочувствовал Абрам Соломонович. Он выта­щил толстую, растрёпанную записную книжку и долго её листал. — Есть! Илюша, мой племянник. Он там завскладом на железной дороге. Придётся вам подождать. До Читы быстро не дозвонишься.

Пока ждали, хозяйка, Берта Моисеевна, угощала их чаем с вкус­нейшим мандариновым вареньем из тоненьких красивых чашек.

Наконец дали Читу. Племянник пообещал постараться.

—             

А ваш Илюша и вправду сможет узнать в НКВД о папе и маме?

засомневалась девочка.

—             

Узнает! — засмеялся старый хозяин. — У него такие связи. Жди и надейся!

Через неделю из Читы пришли грустные вести: полковника Ко­ровина вместе с другими командирами расстреляли. А вот мама жива. Ещё под следствием.

Наверное, ей дадут лет пять или восемь, но может, и повезёт. Членов семей врагов народа теперь посылали в Караганду, в специ­альный лагерь. Оставалось ждать.

Московской школы Таня боялась. Накануне спросила у тёти:

—             

Небось, спросят, кто родители. Придётся наврать что-нибудь.

Лидия Петровна ответила не сразу:

—

Зачем? Врать без нужды не стоит. Да и запутаться просто. Го­вори правду, только не всю. А ежели её чуть-чуть подправить, то и по­лучится нормально. Мама у тебя тяжело больна. Что тюрьма, что больница — не велика разница. А папа с вами не живёт. Ушёл. Он ведь и вправду ушёл, хотя и не по своей воле.

На большой перемене к Тане подошла длинная, голенастая де­вочка в круглых очках:

—             

Новенькая? Привет! Тебя как зовут?

—             

Таня.

—             

А меня Варя. Давай дружить!

Варя оказалась неглупой девочкой, но очень дотошной.

—             

Ты где училась раньше? Ты ж не москвичка! Я сразу заметила.

—             

На станции Борзя. Это за Байкалом, на китайской границе.

Варя глянула не неё пристально и больше не спрашивала. Не­сколько дней она приглядывалась к подруге. Потом, по дороге домой из школы, оглянулась и тихо сказала:

—             

Никого нет близко? Тань! Я ведь догадалась. У тебя отец воен­ный. Ты не боись, я никому не скажу. У меня старшего брата тоже за­брали. Он адъютантом служил у командарма Уборевича. Ты не думай, в классе таких, как мы, ещё двое.