Держава (том первый)

Долго любовался надписью на кубке: «Рубанов А. М. — 1901 г.»

В начале сентября, договорившись с Зерендорфом, отвезли в канцелярию полка и передали Эльснеру футляры с именным серебром, получив от него «служебные билеты» для представления офицерам полка.

Не удержавшись, Аким прочёл: «Подпоручик Рубанов А. М. представляется по случаю выхода лейб–гвардии в Павловский полк».

— На другой стороне: чин, фамилия и адрес офицера, которому вы должны представиться, господа, — улыбнулся Эльснер. — Число проставите чернилами. Ничего не поделаешь, таковы правила и традиции. Штатские знакомятся, военные — представляются. И вот ещё что. Этот билет полагается передавать лишь холостым офицерам. Если нет дома, отдадите денщику или прислуге. Женатым офицерам следует, кроме билета, оставлять визитную карточку для жены. Традиции, господа, — развёл он в стороны руки, словно Рубанов с Зерендорфом были не согласны и спорили. — Приказ о вашем зачислении вышел, так что визитки заведите непременно, — полез в ящик стола и вытащил свою. — Карточки, господа, отнюдь не печатные, а литографированные, — опять стал копаться в ящике стола. — Сейчас найду адрес литографии. А мою возьмите для примера, чтоб заказать такого же формата, на самом дорогом картоне. Видите? Крупным шрифтом: имя, отчество, фамилия, а ниже мелким шрифтом «Л. Гв. Павловского полка». Чин указывать не полагается. На обратной стороне наш полковой герб. Павловский орёл с поднятыми крыльями и на щите мальтийский крест. Господа-а, — осенило его. — Всё повторяется… Как тогда, в Красносельском лагере, в бытность вашу юнкерами, — глянул на часы. — Офицеры завтракают. Да и мне пора перекусить. Его превосходительство тоже в столовой. И господин старший полковник, а так же с десяток офицеров. Им и представитесь. А что ещё в отпуске, ничего страшного, — чему–то обрадовался адъютант, опять раскрыв ящик стола. — Заодно передам футляры с серебряной посудой председателю распорядительного комитета офицерского Собрания. Кстати, чтоб в следующий раз не блуждали, заодно ознакомлю вас с расположением комнат Собрания. Начнём с Портретного зала, господа, — провёл офицеров в обширное помещение, где на стенах висели портреты всех командиров полка за сто с лишним лет. — Обратите внимание, — с долей иронии произнёс адъютант. — Если вы совершите лёгкий неблаговидный поступок, который не разбирается на офицерском суде чести, то разбираться оный станет в этой зале. И делать внушение будет старший полковник. У нас это называется «надир плюмажа» [16].

Затем через уютную гостиную, с диванами и креслами вдоль стен, прошли в музей. — Вот, господа, полюбуйтесь на гренадёрки, — взмахом руки указал на стеклянные шкафы с историческими головными уборами. А вот формы солдат и офицеров в различные отрезки времени. От Павла Первого и до Николая Второго. Ну, ещё не раз сами сюда зайдёте, — провёл в библиотеку со шкафами красного дерева — с плотными рядами книг, а затем в читалку, как назвал соседнее с библиотекой помещение Эльснер. — Это самое любимое наше помещение, — вновь обвёл вокруг себя рукой.

— Да, действительно уютная комната, — произнёс Зерендорф.

Подпоручики оглядели стоявшие у стен, как и в гостиной, диваны и кресла. Между окон находился шахматный столик. Вдоль комнаты стоял длинный дубовый стол с приставленными стульями, а на столе аккуратно лежали журналы и газеты.

— Ну всё, господа. Рядом бильярдная, а нам пора в столовую, — провёл офицеров в большую комнату с дубовыми панелями.

На окнах, висели занавеси с полковым гербом. У одной, отогнув краешеек, стоял невысокий, полный человек в генеральской форме и, теребя обвислые седые усы, задумчиво глядел в окно, выходящее на Марсово поле.

Аким с Зерендорфом, откинув робость, чётким шагом направились к командиру полка.

Зерендорф начал рапортовать первым.

Сидевшие за столом офицеры встали и вытянулись во фрунт.

— Ваше превосходительство, подпоручик Зерендорф имеет честь представиться по случаю выхода в лейб–гвардии Павловский полк.

Затем, поочерёдно, начиная со старшего полковника, представились остальным офицерам. Благо, сидели они по ранжиру, как древние бояре на пиру у царя Алексея Михайловича. Последним в этой славной когорте был ни кто иной, как подпоручик Гороховодатсковский.

С трудом сдерживая улыбку, он стоял по стойке смирно и принимал рапорт.

— Господин подпоручик, ну никуда от вас не деться, — шепнул ему после рапорта Аким.

За время «представления» все стояли по стойке смирно, лишь старый генерал позволил себе сесть во главе стола и смотрел на всё как бы со стороны.

Присутствующая здесь собранская прислуга, держа в руках чайники, подносы и супницы, тоже вытянулась во фрунт.

Представившись офицерам, Аким с Зерендорфом сели на самый край стола, рядом с Гороховодатсковским.

Все продолжили завтрак. Прислуга поставила перед ними тарелки с гербом полка, и они тоже принялись есть.

Руки от перенесённого недавнего напряжения заметно дрожали.

Чтоб успокоиться, Рубанов тихо поинтересовался у Гороховодатсковского:

— Амвросий Дормидонтович, а не посетить ли нам дудергофский пристанционный буфет? — на что увидел из–под белоснежной скатерти неуставную фигу.

После завтрака, старший полковник Ряснянский пригласил молодых подпоручиков в портретный зал. Закрыв дверь, Евгений Феликсович прошёлся по залу, затем подошёл к ним и произнёс:

— Господа офицеры. Лейб–гвардии Павловский полк удостоил вас высокой чести, приняв в свои ряды. Вы надели наш Павловский мундир и погоны. Не важно, сколько на них звёздочек. Важно, что вы — русские офицеры. Видите, сколько героев воспитал полк и его командиры, — обвёл взглядом портретную галерею. — И каждый из них, даже умирая, думал не о себе. Думал о России и о чести мундира. Будьте достойны их. И ещё, господа. Офицер должен уважать своего собрата, нижнего чина. Вы и солдаты — главные защитники России. Офицер служит за идею. За Бога, Царя и Отечество, а не за деньги! Воинское служение носит духовный характер, ибо умирать за деньги никто не станет. Всегда помните слова Петра Первого: «Кому деньги дороже Чести — то оставь службу!». Остальное вам объяснят младшие офицеры. Они введут вас в полковую жизнь. Рубанова — подпоручик Гороховодатсковский. Зерендорфа — подпоручик Буданов. Станете их, т–э–э-к ск–э–э-ть… подведомственными. Достойной вам службы, господа. После того, как представитесь всем офицерам полка, вас ждёт «парадный обед». Но всему своё время, — вышел из зала, оставив их переваривать услышанное.

Следующие два дня, заказав визитки, ездили представляться офицерам, которых не застали в Собрании.

В первый день, надев парадную форму, представлялись старшим по чину. В основном — всем офицерам полка.

— Рубанов, а не прерваться ли нам на обед, — накатавшись на извозчике и, видно, нагуляв аппетит, предложил Зерендорф. — Поехали к нам. Через два квартала мой дом. Отдохнём, пообедаем, с отцом познакомишься… Мы с ним вдвоём живём. Он меня и вынянчил, и воспитал, — глаза у Зерендорфа стали нежные и, показалось Акиму, даже набухли от слёз. — Мама рано умерла. Я её даже не помню… Ни братьев, ни сестёр, ни родни у меня нет. Только отец. Он для меня ВСЁ! Как, думаю, и я для него, — остановил извозчика у подъезда кирпичного четырёхэтажного дома. — На втором этаже мы и живём. В наследство от деда четырёхкомнатная квартира досталась, — поднялись на второй этаж.

Дверь открыла пожилая прислуга в белом фартуке и чепчике на седых волосах.

— Гришенька-а, — заулыбалась старушка. — Эраст Петрович ждут-с обедать, — пропустила их в небольшую прихожую с зеркалом во всю стену. — Здравствуйте, барин, — с достоинством поклонилась Акиму. — Давайте ваши фуражки, господа.

Глядя на старенькую прислугу, на то, как неловко она себя чувствует, Рубанов понял, что гости здесь бывают редко, если вообще бывают.