Блаженство по Августину (СИ)

Домохозяйственную скотину, а также рабов в общине Аврелия постановили не иметь. И то и другое слишком хлопотно, и никоим чином само себя не оправдывает.

По правде сказать, Аврелий с некоторым сожалением расстался с мыслью о лошадях, но подавляющему мнению большинства надо подчиниться. Не стал он возражать и против того, чтобы Эводий, принявший трехлетний обет молчания, поселился чуть на отшибе в былом рабском эргастуле возле летней поварни.

Точь-в-точь же ничуть не стоило возражений то, как ему, Аврелию Августину, в образе и подобии руководителя общежития, предоставили самую большую отдельную зимнюю комнату с окнами на южную сторону. Для того духовные братья славно потрудились, все подправили, любо-дорого подновили, когда он и его зять хлопотали в городе с распродажей фамильной недвижимости Августинов.

Для себя Аврелий сохранил на память о бывшем и минувшем один лишь отцовский пилум. Старое копье, не раз побывавшее с Патриком на дальнем юге, он поместил к другому оружию, какое в их общине умиротворенно держат на конюшне.

Он, кстати, едва ли не по-язычески совершил возлияние каплей вина на могиле Патрика по материнскому обычаю. Туда же пошла горсть могильной земли с места последнего упокоения тленного тела рабы Божьей Моники. Пускай они в будущем воскреснут вместе, коли будет на благорасположение Господне и соизволение Его, — молча помолился Аврелий на христианском кладбище Тагасты.

Должно быть, и его бренной плоти суждено упокоиться побок с тем, что некогда породило младенца Аврелия по воле Божьей, и создало таким, каков он есть в зрелости, под верховным руководительством Его отныне и присно и во веки веков.

«…Если бы ничто не проходило, не было бы прошлого времени; если бы ничто не приходило, не было бы будущего времени; если бы ничего не было, не имелось бы и настоящего времени…»

Из всего былого имущества Аврелий оставил в строгой неприкасаемости от ближних и домашних несколько костяных стилусов. Орудия труда всюду и везде есть предержащее частное достояние каждого творца-демиурга. Думать и делать по-другому означает лишиться как созидательного творчества, так и нормального созидающего производства чего-либо духовного или материального.

Равным образом материальная часть воинского вооружения принадлежит исключительно тем полноправным квиритам, кто способен эти орудия и все оружие с честью носить и умеет ими владеть.

По молчаливому соглашению духовных братьев частновладельческая собственность на производящие средства созидания или уничтожения явлена людям священной и неприкосновенной. Только так, и никак вам иначе с пользой для общего монастырского дела.

Зато разные знания не могут не пребывать в явственном общественном пользовании. В противном случае они останутся никому не нужной свечой, помещенной под непрозрачным сосудом. Но ставить ее должно открыто на подсвечнике. Вот и светит она всем входящим в дом познания нашего, как нам благовестно заповедано в Слове Божием. Тогда, быть может, обобществленное слово людское сделается плотью в той малой мере, какая доступна разумным сынам человеческим.

Общедоступность книжного знания не подлежит никоим ограничениям для читающих и правильного его разумеющих. Поэтому из Рима и Картага они вывезли четыре больших книжных ларя, доверху наполненных папирусными кодексами и пергаментными фолиумами. Так как софия-мудрость есть дело рукописания людского. Иными словами, креативный манускрипт, если выразимся на материнской латыни, — в целом удовлетворился обустройством на месте, прекрасно знакомом с юности, приор новоявленного мужского монастыря Аврелий Августин.

Отсюда вытекает четвертое монастырское правило Августина. Оно гласит: кто способен писать, тот пишет. А тот, кто не сподобился от Бога письменно излагать свои мысли, тому надлежит переписывать, преумножая и сохраняя сокровища книжного любомудрия. Потому что во всякой книге содержится хоть маломальская толика умственных литературных постижений, обобщающая опыт прошлого.

В той или иной форме по содержанию в истинной мудрости написанное во веки веков пребудет в настоящих и в предстоящих временах. Ибо его Дух Божий предвечно животворит. И буквоедам-словогрызам, криво толкующим разнохарактерную письменность, никак не убить его глубоко сокровенный духовный смысл.

Ведь самое характерное в любомудром человеке, содержательно приведенном Духом Божиим к познанию истины и свободы, состоит в том, чтобы он мог ясно созерцать умопостижимое и открывать нечто Божественное. Чем большими знаниями владеет мудрец, вхожий в Царство Божие на земле и на небесах, тем более прояснившимся становится его вероисповедальное умозрение. Потому как истинная вера осмысленно требует яснейшего познания в Боге в соответствующем образе истинного творения Его.

Напротив того, вероисповедание малокнижного простеца-невежды зачастую предстает слабым, непрочным, мнимым или ложным, поскольку в невежественном недостаточном понимании сводит вероучение на низменный уровень неученой черни. Оттого невеждам, неукам, простым и слабым душам свойственно искажать учение Церкви Христовой, подменяя ее догматы простонародным лукавым мудрствованием, идущем от демонского наущения.

«…Поднимаются неучи и похищают Царствие Небесное…»

Однажды в сентябрьские иды очень поздней петушиной пополуночью Аврелий сидел во дворе бок о бок с безмолвным Эводием. Оба глядели в звездное небо. Но Аврелий, размышляя, попутно делал по обыкновению небрежные заметки на восковой табличке. Думал он в ту пору усиленно и увлеченно о тайнах времени, связанных с непреклонным последовательным движением из прошлого через настоящее в будущее.

В раздумьях и молитвах засиделись они вдвоем без малого до четвертой вигилии.

К трем фигурам, внезапно возникшим над невысокой виноградной изгородью, внимание Аврелия привлек Эводий. На фоне предутренних звезд три силуэта неподвижно обрисовались над живой оградой, словно взявшиеся ниоткуда посмертные могильные бюсты-изваяния.

Хорошие люди с добрыми намерениями по ночам в гости не шастают. На то есть утро, хотя для грабителей, хищников и смертельных ночных опасностей перед рассветом наступает самое разбойное время. Тихо, тихо… и как шасть!

Некогда преторианский дознаватель и осведомитель Эводий мигом вернулся к прежней соглядатайской колее, как скоро он выслеживал на улицах Медиолана, — случалось и в ночной непроглядной темноте, — тайных и явных возмутителей общественного имперского спокойствия. И свет звезд для его ночного зрения не менее достаточен, чем Аврелию, делающему черновые записи.

Мгновенно у обоих без лишних слов появилось оптимальное решение. Эводий невидимой и неслышной тенью скользнул к конюшне за оружием. В ту же минуту Аврелий взялся потихоньку будить отпущенника Турдетана, преспокойно храпевшего на своем во времена оны спальном месте в рабском эргастуле.

Когда Эводий принес мечи и копья, тройка темных фигур уже рыскала, сновала — шныряли, разведывали, негодяи, у дома, привлеченные слабыми отблесками масляного светильника в комнате Аврелия. Молчаливый преторианец в рукопожатии сообщил товарищам по оружию, что не меньше полудюжины злоумышленников скрываются за забором. Тем же способом он им обоим указал на цели справа и слева.

Левого противника Аврелий, обездвижил и обезопасил, поразив со спины сильным и точным ударом прямо в крестец тупым концом крепкого отцовского пилума. Такому вот приему его научил искуснейший воин Горс в Картаге.

Турдетану же меч не понадобился. Того что справа он медвежьим броском подмял и оглушил ударом могучего кулака.

Зато вооружившийся гладием Эводий встретил упорнейшего врага. Пока Турдетан и Аврелий примеривались, как бы им половчее пособить соратнику, лязг мечей разбудил Алипия, опрометью выскочившего наружу с зажженным факелом. Скажем, очень опрометчиво спросонок.

Однако от дальнейших ратных глупостей в ночном переполохе его удержал страшно звериный крик петуха Линкея, заполошенно заоравшего с крыши конюшни. Петух не закукарекал попросту спросонья, но издал злобный пронзительный боевой рыкающий клич, от какого стынет кровь в жилах. Так он обычно принимает чужих прошеных и непрошеных гостей, но на сей раз с перепугу превзошел себя самого.