Дуб Морица Саксонского

ное.

С детства звенящий шпорами, Мориц замечал многое на войне, на что закрывали глаза его современники. Он много читал, чтобы сравнивать старое с новым в тактике боя и в стратегии войн. Ему не было еще и тридцати, когда известный шевалье де Фолар, сам военный мыслитель, сказал о Морице так:

- Я еще не встречал таких талантов полководца, только бы этот малый не подставлял свою голову под ядра!..

Ядра миновали голову Морица, в которой уже роились мысли иной эпохи будущей. Неразлучный Бовэ давно привык к причудам Морица, который иногда начинал пророчить:

- Почему бы солдату не заменять хлеб сухарями, а дурацкие шляпы железными касками? Пехоту надобно усилить ружьями, заряжаемыми с казны, чтобы не заталкивать пули шомполом. Нет, милый Бовэ, я совсем не стремлюсь к истреблению людей. Напротив, я помышляю о войнах с ничтожным пролитием крови.

Это правда. Мориц всегда берег солдат. Однажды был такой случай. Генералы сказали ему, что схватка обойдется в сущую ерунду - всего в дюжину солдат, на что Мориц ответил:

- Дюжина солдат? Но это не ерунда. Лучше я отдам неприятелю дюжину голов своих генералов.

Он считал битву при Полтаве шедевром военного искусства, призывая французов подражать русским: "Вот каким образом благодаря искусным мерам можно заставить счастье склониться в свою сторону", - писал он. Морица привыкли видеть кутящим с женщинами, но, пожалуй, один только Бовэ знал, как усидчив он, когда замыкался в творческом уединении, постигая тайны полководческого искусства. Мориц завещал, чтобы в армии обязательно учитывались народные традиции, "так как люди весьма привержены к ним, и даже от самых вредных обычаев отказываются неохотно и с великим трудом - в силу национальной гордости, в силу природной лени или просто по глупости."

Еще смолоду он провел немало баталий, и не одну из них выиграл. Но в числе множества его побед самой внушительной и самой прославленной стала битва при Фонтенуа, в которой он разбил англичан, голландцев и ганноверцев, союзных австрийцам. Фонтенуа стало боевой гордостью народа Франции, а сам Мориц сделался для французов национальным героем.

- Я не радуюсь, - сказал он Бовэ. - Каждый мой успех порождает озлобленный лай шавок-завистников.

18 марта 1746 года - сразу после Фонтенуа! - в парижской Опере состоялось театральное "коронование" Морица, а знаменитый скульптор Пигаль - еще при жизни маршала - заранее соорудил для него погребальный саркофаг в Страсбурге.

- Невесело жить, заведомо зная, что тебя поджидает прекрасная гробница. К сожалению, - рассуждал Мориц, - полководец, даже приносящий только победы, всегда остается подобен плащу, о котором вспоминают лишь во время бурного ливня.

Эти слова полностью оправдались, когда наступил мир и придворная камарилья задвинула Морица в глубокую тень. Версаль третировал Морица, а потому он, уже страдающий от болезней, до конца жизни хотел доказать свое превосходство.

- Но доказать придворной сволочи свое превосходство я могу не театральной,