Решающий шаг

Берды Кербабаев "РЕШАЮЩИЙ ШАГ"

КНИГА ПЕРВАЯ

Глава первая

Дождь, моросивший всю ночь, к рассвету перестал. Влажный ветерок унес облака. Небо очистилось, засверкало, как хрусталь.

Едва солнце, косо выглянув из-за темного края земли, начало подыматься, воздух наполнился серебристым сиянием. Черная земля, сбросив с себя покровы ночи, словно вздохнула: с поверхности ее поднялся беловатый пар и быстро растаял.

Свежий ветерок, прилетевший из-за мягких барханов, доносил с востока запахи саксаула, черкеза, полыни, цветущего мака.

Возле канала, раскинув с востока на запад ряды кибиток, мирно покоился большой, прочно осевший аул. Ничем особенным не отличался он от других селений Тедженского уезда и во всем, как брат, был похож на любой аул Туркмении — страны беспощадного солнца и безводных песков.

Над кибитками курились сероватые дымки тлеющего кизяка. Сливаясь, они тонкой пеленой медленно плыли на запад.

Широкий канал резко отделял аул от песчаной равнины с юга. Восточнее и севернее аула от канала по бахчам тянулись арыки и канавки; равнина была изрезана здесь, точно пресная лепешка, бороздками и ямочками; к западу простиралось необозримо широкое поле.

На самом краю аула, у выхода в поле, стояла кибитка и возле нее шалаш. Небольшой клочок земли вокруг кибитки был когда-то обнесен невысокой изгородью. Прутья из изгороди повыдергали, и на ее месте осталось теперь только несколько кольев да невысокий земляной вал, похожий на челюсть, из которой зубы повывалились.

За валом весело резвился гнедой жеребенок. Разбрасывая копытами сырой, смешанный с навозом песок, он с наслаждением катался по земле. Внезапно гнедой вскочил на ноги и шумно отряхнулся.

Откинув край вылинявшего килима (Килим — коврик, которым завешивается вход в кибитку), из кибитки вышел молодой дейханин. Одет он был в синий грубошерстный чекмень, подпоясанный кушаком, большая коричневая папаха сидела низко над самыми бровями. На ногах у него были шерстяные онучи и чокай (Чокай — самодельная кожаная обувь). Это был крепкий, хорошо сложенный юноша выше среднего роста. На его смуглом, немного заспанном лице лежала тень недовольства или какой-то заботы. Когда он подошел к жеребцу, из шалаша, что стоял по соседству, послышался голос:

— Эй, Артык, покорми коня!

— Он уже съел свой ячмень, Гандым-ага, — ответил Артык, поглаживая лоб жеребца.

Сняв попону, он обошел вокруг гнедого красавца, любуясь им; погладил круп, высокий, крутой, как купол, потрепал золотистую гриву. Жеребец терся головой о плечо своего хозяина. Артык повел пальцами по бархатной коже под челюстью коня, почесал у него за ухом. Потом он поднялся на вал изгороди и огляделся.

Вся равнина, уходившая далеко на запад, отливала зеленью и синевой. Полосы цветущего мака прорезали ее в разных местах. На северной стороне виднелось стадо верблюдов. Оно вышло из аула еще перед восходом солнца и теперь было похоже на удалявшуюся тучу. За выгоном на углу играли ослята; тут же неподалеку величавая верблюдица ласкала верблюжонка. Повсюду хлопотали люди: одни шли на канал за водой, другие вели на водопой коней и верблюдов. Куры разгребали когтями навоз.

Раздался крик пастуха:

— Эй, у кого коровы, пуска-ай!

Коровы, отвязанные от своих давно опустевших кормушек, заметались между кибитками и, ища корма, устремились в стойла коней. Размахивая хвостами, облизываясь, они жадно пожирали оставшуюся в кормушках траву. Одна черная, с куцым хвостом и отрезанным ухом, как слепая, ворвалась в стойло гнедого. Следивший за нею косым взглядом жеребец стрелой кинулся ей наперерез. Корова побежала назад, но гнедой успел куснуть ее в спину. Артык, полный гордости за своего коня, засмеялся.

— Ай, молодец! Какой же ты умница! — восхищенно сказал он и, подойдя, опять погладил коня.

Минуту спустя, накинув на коня недоуздок и свободно держа за длинный повод, Артык повел его на канал.

В утренней прохладе жеребец шел легко, ржа и приплясывая, забегая вперед то справа, то слева. Белое пятно на его лбу то и дело мелькало перед глазами Артыка, и он, играя с конем, отвлекся от невеселых дум. Тихо насвистывая, юноша подбежал к каналу и пустил гнедого.

Мутно-желтая вода, наполнявшая канал почти до самых краев, тихо плескалась под ветерком. Она то шла плавно и ровно, то переливалась чешуйками, то кружила воронками.

Артык перестал насвистывать. Неподвижным взглядом смотрел он на воду, и лицо его все более хмурилось. Мысли беспорядочно проносились в голове, кружили, сталкивались, как воронки на мутной поверхности воды. Между сдвинутыми бровями легли морщины.

Ржанье гнедого вывело Артыка из задумчивости. Оглянувшись, он увидел своего ровесника и друга Ашира, который тоже привел поить коня. Ростом Ашир был чуть ниже Артыка и не так ладно скроен, но одет почти так же, как его друг.

— Ну, как поживаем? — спросил Ашир, оборачиваясь к приятелю.

— Да ничего... здоров, — неопределенно отозвался Артык.

Ашир, почувствовав горечь в голосе друга, шутливо сказал:

— Чего это ты раскис? Уж не пал ли у тебя черноухий верблюд?

— А может, потому и грущу, что у меня никогда черноухого верблюда не было, — ответил, все так же глядя в воду канала, Артык.

— Вот еще, тоже скажешь! Стоит ли грустить, если здоров да голова на плечах!.. Ну как, посевы полил?

— Польешь тут!..

— Это почему? Ведь вода в канале прибыла.

— А мне все равно, прибыла она или убыла.

— Как так?

— Да так. Ее мне не достанется.

— Ну что ты говоришь! Разве в этой воде нет твоей доли?

— Конечно, нет.

— Что же ты на рытье арыков не ходил? Или ты пришлый какой? Или у судьи осла украл?

— А ты в чем провинился, Ашир?

— Да ведь когда была моя очередь полива, вода в канале стояла низко.

— Ну вот! Тебе воды не досталось, когда она стояла низко, а для меня ее недостает, когда она течет высоко.

Ашир немного помолчал и уже серьезно спросил:

— Как же это так получается?

— А у тебя ума не хватает разобраться?

Эти слова задели Ашира.

— Гм... Где уж нам быть такими умниками, как ты! — обиженно сказал он, хмурясь.

Артык недовольным взглядом окинул друга.

— Ты не ворчи, Ашир, а послушай: у сына Халназар-бая, нашего ровесника, у младшего и даже у внука — у всех них есть свой пай воды. Но...

— Что «но»?

Артык посмотрел на плавное течение воды в канале и задумчиво сказал:

— ...но у меня нет доли в этой воде.

Ашир громко расхохотался:

— Ах, вон в чем дело... Ну, что ж, будь твой отец побогаче, и ты давно был бы женат (В те времена воду, как и долю земли, давали только женатым).

— Неужели и безбрежные земли господа бога и кипучие воды должны служить только баям?

— У кого нет собаки, у того нет и чашки для нее.

— Будем так говорить — никогда ничего не добьемся.

Выражение обиды и горечи на лице Артыка Ашир понял по-своему:

— Артык, у тебя получается, как в той пословице: если земля жестка, бык пеняет на быка. Разве я виноват, что ты своего не можешь добиться?

— Конечно... виноват и ты, и такие, как ты.

— Вот тебе на! Что же — я Мереду сказал, чтобы он не выдавал свою дочь за Артыка?

— Не сворачивай в сторону...

Ашир, бросив повод своего мерина, медленно подошел к Артыку и положил ему руку на плечо:

— Эх, друг, прячешь ты от меня свое сердце, кому же откроешь?

Артык некоторое время стоял, опустив голову, потом поднял глаза на Ашира. Ничего, кроме простодушия, на лице друга он не увидел и все же ответил ему гневными словами:

— Ашир! Когда надо состязаться в остротах — тебя словно наняли; когда надо кого-нибудь высмеять — язык у тебя словно колесо, пушенное под гору; когда надо упрекнуть — ты говоришь за двоих. Но вот когда подсчитывают паи на воду, когда назначают на арычные работы, когда устанавливают очередь на полив — у тебя, да и у всех вас, рты словно воском залеплены. Никто и не пикнет. Если бы мы были заодно, разве удалось бы утаивать от нас по сорок—пятьдесят паев воды на каждом арыке? Разве шест у мираба во время арычных работ удлинялся бы на наших участках и укорачивался бы на участке бая? Разве наши поля лежали бы в пыли, тогда как Халназар и другие поливают свои необъятные земли уже второй раз? Конечно, если мы по-прежнему будем покорно твердить: кто ударит меня, того пусть бог накажет, — то у нас не будет ни чашки для собаки, ни того, что кладут в чашку.