Битва

Патрик Рамбо

Битва

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1809 год, Вена

Ранним утром 16 мая 1809 года из Шенбрунна выехала дорожная карета в сопровождении отряда всадников, и вся кавалькада неспешно двинулась вдоль правого берега Дуная. Выкрашенная оливковой краской, карета-берлина ничем особенным не выделялась — на ней не было ни гербов, ни иных украшений. При ее приближении австрийские крестьяне снимали черные широкополые шляпы — не столько из уважения, сколько из благоразумия. Они знали офицеров, гарцевавших на длинногривых арабских скакунах, — молодые люди в венгерской бело-красной форме с золотыми позументами и пером цапли на кивере повсюду сопровождали генерал-майора Бертье [1], начальника штаба оккупационной армии.

Окно кареты опустилось, и сидящий в салоне человек повелительно взмахнул рукой. Обер-шталмейстер Коленкур [2], ехавший почти вплотную с дверцей кареты, незамедлительно придержал лошадь, ловким движением снял треуголку и перчатки, потом расстегнул пуговицу доломана, достал сложенную карту окрестностей Вены и почтительно протянул ее человеку в карете. Вскоре карета остановилась у реки с желтой от взбаламученного песка водой.

Мамелюк в тюрбане спрыгнул с запяток кареты, разложил подножку и, открыв дверцу, попятился назад, отвешивая частые поклоны. Император вышел из кареты и надел бобровую шляпу с порыжелым от частого глаженья мехом. Вместо плаща поверх гренадерского мундира он набросил на плечи редингот из серого лувьерского сукна. На форменных панталонах виднелись чернильные пятна — император имел привычку вытирать об одежду перья: перед ежедневным построением он, похоже, подписал целую стопку декретов. Вообще, ему было свойственно стремление буквально все решать самому: начиная с выдачи новых сапог Гвардии и кончая подачей воды в парижские фонтаны, и потому император вникал в тысячи мелочей, не имевших ничего общего с войной, которую он вел в Австрии.

Наполеон начинал полнеть. Казимировый жилет обтягивал округлившийся живот, шея стала почти незаметной, плечи оплыли. Безразличие в глазах уступало место огню только во время приступов гнева. Этим утром император был хмур и дулся, он не скрывал своего неудовольствия. Узнав, что Австрия ополчилась против него, он вернулся из Вальядолида в Сен-Клу всего за пять дней, загнав при этом уйму лошадей. Неудачи в Испании и этот новый вызов моментально пробудили его к активности, вернули выдержку и силу: до сих пор он спал по десять часов ночью да еще днем два часа дремал в ванне, прописанной врачом.

Из берлины выбрался Бертье и направился к Наполеону, усевшемуся на пень срубленного каменного дуба. И император, и генерал были почти одного роста, носили одинаковые головные уборы, поэтому издалека их можно было перепутать, но у Бертье волосы были густыми и вьющимися, а черты грубоватого лица не столь правильными. Какое-то время оба безмолвно смотрели на мутные воды Дуная.

— Сир, — нарушил молчание Бертье, — похоже, место выбрано правильно.

— Sulla carta militare, é evidente! — ответил император, поднося к носу щепотку нюхательного табака.

— Остается проверить глубину...

— Это ваше дело.

— ...измерить скорость течения...

— Это ваше дело!

Как всегда, делом Бертье было повиноваться. Верный своему императору, он беспрекословно исполнял все его прихоти, что давало ему огромную власть, обеспечивало преданность подчиненных и зависть недоброжелателей.

С того места, где стояли люди, было видно, как Дунай замедляет течение и делится на несколько рукавов, образуя островки, поросшие кустарником, купами дубов, вязов и ив. В просветах между деревьями ярко зеленели ровные травяные лужайки. Между берегом и самым крупным островом Лобау находился маленький клочок суши, который вполне мог бы послужить опорой для будущего моста. За рекой по ту сторону Лобау просматривалась небольшая равнина, тянувшаяся до деревень Асперн и Эсслинг. Их остроконечные колокольни виднелись над густыми кронами деревьев. Еще дальше простирались обширные поля с еще зелеными хлебами. Обычно эти поля орошались водой из небольшой речушки, но в мае месяце она пересыхала. Позади них горбились лесистые холмы Бизамберга, куда отступили австрийские войска после того, как сожгли мосты, что вели на другой берег Дуная.

Мосты! Четырьмя годами раньше императора встречали в Вене как спасителя, жители города восторженно приветствовали его армию. Теперь же, заняв слабо защищенные пригороды, ему пришлось держать город в осаде целых три дня и даже подвергнуть бомбардировке, прежде чем гарнизон покинул его.

Первая попытка форсировать Дунай в районе разрушенного моста Шпиц закончилась неудачей. Пятьсот вольтижеров [3] дивизии генерала Сент-Илера [4] высадились на остров Шварце-Лакен под командованием батальонных командиров Рато и Пу, но в отсутствие четких приказов и согласованности действий, те не оставили резерва в большой пустовавшей усадьбе, способной, подобно крепости, прикрыть высадку главных сил. В результате, часть солдат погибла, другие были ранены или взяты в плен авангардом вражеских войск, занимавших позиции на левом берегу. Чтобы поднять моральный дух жителей Вены, там каждое утро исполняли австрийский гимн, сочиненный господином Гайдном.

Теперь командование взял на себя сам император. Он рассчитывал разбить довольно значительные силы эрцгерцога Карла [5]прежде, чем они объединятся с армией эрцгерцога Иоанна [6] спешившей из Италии на помощь. Чтобы не допустить этого, император оставил на западе кавалерию маршала Даву [7]. Устремив взгляд за реку, Наполеон рассматривал нескончаемую Мархфельдскую равнину, простиравшуюся до самого горизонта, где рельеф заметно менялся, переходя в плоскую возвышенность. Там, где плато было обращено склонами к Дунаю, находились три селения. Одно из них называлось Ваграм.

Какой-то унтер-офицер с закрученными вверх седыми усами и в неряшливо застегнутом мундире ворчливо обратился к императору, не удосужившись даже стать по стойке смирно:

— Ты меня забыл, мой император! Где моя медаль?

— Какая медаль? — спросил Наполеон, улыбнувшись в первый раз за последние восемь дней.

— Мой крест кавалера ордена Почетного легиона, вот какая! Я уже давно заслужил ее!

— И как давно?

— Риволи! Сен-Жан-д’Акр! Аустерлиц! Эйлау! [8]

— Бертье...

Генерал-майор записал карандашом имя новоиспеченного кавалера солдата Руссийона, но едва он успел поставить точку, как вдруг император резко поднялся, отбросив в сторону топорик, которым до этого откалывал щепки от ствола срубленного дерева:

— Andiamo! К концу недели мне нужен мост. Разместите бригады легкой кавалерии в деревне, той, что позади нас.

— Эберсдорф, — уточнил Бертье, сверившись с картой.

— Да хоть Бредорф... И три дивизии кирасир. Исполнять немедленно!

Император больше никогда не отдавал приказов и не устраивал разносов напрямую. Обычно все его распоряжения проходили через Бертье. И в этот раз, прежде чем сесть в карету, генерал-майор жестом подозвал щеголевато одетого адъютанта:

— Лежон, разберитесь с этим вместе с герцогом де Риволи [9].

— Слушаюсь, ваше сиятельство, — ответил смуглый темноволосый офицер, молодой полковник саперных войск со шрамом на левой стороне лба.