Меч-кладенец

Чужеземец

Глухарь токовал совсем близко, но даже зоркие глаза Вела не могли разглядеть его в предрассветной лесной чащобе. Что-то шевельнулось среди мохнатых лап ели. Так и есть — вот он, глухарь, весь виден. Всегда так бывает: смотришь, смотришь — нет птицы! А ведь знаешь, что здесь она. Потом вдруг увидишь. И удивишься. Ведь в то самое места смотрел, а не видел. Это Лесной дух человеку глаза отводит, не дает зверя или птицу добыть. Потом подобреет, снимет с глаз наваждение: бери, стреляй, если смел и ловок. За это Лесному духу добром платить надо, часть добычи отдать.

Не сводя глаз с птицы, Вел ждал. Вот глухарь снова завел свою скрипучую песню. Бить неудобно. Надо сбоку зайти. Глухарь смолк, подняв голову, настороженно прислушался. И Вел тоже замер, не шелохнется, ждет новой песни. Потом прыгнул два раза и снова замер. Птица все ближе и ближе. Вот теперь хорошо бить, удобно: глухарь шею вытянул, крылья растопырил. Снизу, под крыло целить надо…

Дождавшись еще одной песни, Вел поднял лук. Тяжелая, с кремневым наконечником стрела ударила точно. Большая черная птица, обламывая мелкие сучки, рухнула на остатки мокрого, усыпанного хвоей снега. Вел кинулся на нее, придавил. Тут зевать не приходится: бывает, что раненая птица и со стрелой в боку улетит. Гоняйся потом за ней по всему лесу!

Стоя над трепещущей добычей, Вел поискал глазами самое чащобное место, повернулся к нему лицом, сказал как положено:

— Прими, Лесной дух, свою долю. Голову птицы даю тебе!

Наколов на острый сучок краснобровую голову глухаря, Вел выдернул из добычи стрелу, подобрал копье и прислушался. В лесной чащобе неистово и страстно пел еще один глухарь. На моховом зыбуне-болоте отзывался ему второй. Чуть подальше, за прогалиной, — третий. Сквозь темные лапы елей уже просвечивало зарево начинавшейся зари. Ночные тени уползали, прятались под коряги и выворотни. Боится света лесная нечисть. А Вел ему рад. И птицы, кроме филина да совы, тоже рады. Ишь как поют! На все голоса зарю хвалят.

Вел глубоко, всей грудью вдохнул влажный весенний воздух — словно меда напился. Хорошо в лесу! Глухарь на болоте совсем от радости захмелел, поет взахлеб. Можно бы и его взять, но зачем? В роду сейчас пищи много, зимний голод прошел, сыты все. Лучше Вел просто так постоит, голоса птиц послушает, посмотрит, как солнце из земли будет выходить. Ух какой костер заря разожгла! Половина неба огнем полыхает. Вот-вот лопнет земля, разродится, выпустит солнце на волю.

На молодом охотнике была меховая куртка без ворота с короткими, по локоть, рукавами, кожаные узкие штаны, перевитые ниже колен тонкими ремешками, охотничья обувь — кожаницы. Он стоял, очарованно глядя на таинство рождения дня, на извечную битву света и мрака. Всю жизнь борются они между собой. То один, то другой верх берет, а окончательно никто победить не может…

Ярче и ярче пылает костер зари. Все сильнее алеет раскаленный кусочек неба, видный Велу между стволами деревьев. Вот наконец вырвались, прорезали лес солнечные лучи. Взошло, взошло солнце!

— О-го-го-о-о-! — во всю силу закричал Вел, радостно вскинув вверх руку с тяжелым, прочным копьем.

«О-о-о-о!» — откликнулись Лесные духи его голосом.

«Далеко разбежались, в самую глухомань попрятались. Дразнятся, а выйти боятся!» — ухмыляясь, подумал Вел и нагнулся за глухарем.

— Э-э-э-эй! — донеслось вдруг из леса.

Вел вздрогнул. Это не духи. И не Бал. Чужой, незнакомый голос. Чужие люди в лесу! Бежать к жилищу! Предупредить? Нет, сначала надо узнать, что за люди, много ли их.

— Э-э-э-эй!..

Снова кричит. Голос жалобный, слабый. Так на помощь зовут. А может, хитростью в ловушку кто-то заманивает? Осторожно, от дерева к дереву, неслышными шагами охотника Вел стал двигаться ближе к кричавшему.

Он оказался совсем не страшным, этот чужой человек. Изможденный, едва живой, он лежал на поляне, прикрытый сверху изодранной шкурой. Увидев Вела, улыбнулся просительно, протянул к нему руки, показывая пустые ладони, быстро залопотал что-то непонятное. Вел еще раньше обошел вокруг всю поляну, убедился, что засады нет, и теперь смело приблизился к незнакомцу.

Приподнявшись, тот вытащил из кожаного чехла большой, невиданной красоты нож и кинул его к ногам Вела. И опять показал ему ладони: вот, мол, нет у меня больше оружия, делай со мной что хочешь. Вел наступил ногой на нож, не спеша стал разглядывать незнакомца. Был тот совсем еще молод, не старше Вела, но худ и тонок, словно мальчишка. Черные волосы отросли до плеч. На тонкой шее бронзовый обруч. Очень ценное украшение! Видно, могуч и богат род этого человека. И одежда на нем удивительная, хоть и порвана вся. Вел не удержался, потрогал рукой. Толстая. Нет, не из шкуры сделана, не из кожи… А под одеждой на груди четыре глубоких окровавленных борозды с рваными краями. «Зверь лапой достал, — сразу определил Вел. — Еще бы немного — и все нутро вывернул. Аж ребра видны».

Раненый приподнял край шкуры, показал Велу распухшую, как бревно, ногу.

— Вижу, — кивнул тот, — сломана нога. Плохо!

Вел наклонился, стал ощупывать поврежденную ногу. Нет, не сломана. Кость из сустава вышла. Примерившись, он дернул ногу больного. Тот закричал дурным голосом, но тут же улыбнулся, закивал головой: ничего, мол, я понимаю — так надо.

— Кто ты? Из какого рода и племени? — спросил Вел и ткнул себя пальцем в грудь: — Я — Вел, из рода Чаг, племени венов. А ты кто?

— Раб! — тихо, но внятно произнес пришелец и показал на свой бронзовый ошейник.

Вел не ответил. Ноздри его затрепетали, расширились. Пахло зверем. Вел всем телом ощутил его приближение, но не вскочил, ничем не выдал, что почуял опасность. Тревожная тишина повисла над поляной. Только раненый ничего не понял. Увидев, что рука Вела крепко сжала древко копья, он испуганно отшатнулся, жалобно вскрикнул. И тотчас из леса на поляну молча выбросился огромный медведь. Уже на третьем прыжке он мог бы схватить пришельца. Мог бы, да не успел. Прыгнувший навстречу ему Вел с размаху всадил остро отточенный роговой наконечник копья прямо в ямку между грудью и животом зверя. И тут же, уперев комель древка в землю, присел, откинулся назад, чтобы не достали могучие, когтистые лапы.

Трещит, гнется хорошо выдержанное, из крепкой березы сделанное древко. Гнется, но терпит. А зверь наседает, яростно ревет, дышит в лицо разинутой мокрой пастью, тянется лапами, вот-вот достанет. Сейчас бы сзади подскочить, ударить по черепу топором. Да нет рядом Бала! А длинные страшные когти все ближе и ближе… Призывный, отчаянный вопль человека перекрыл яростное рычание зверя: — Ба-ал! Ба-а-а-ал!

— Бегу, Вел, бегу! — откликнулся лес. — Держись!

Но где там держаться! Комель древка медленно скользит по еще не оттаявшей земле. Гнется, трещит копье. И не убежишь, не отскочишь. В глазах от натуги темно стало.

Вдруг полегчало. Медведь свалился на бок. А вслед за ним и Вел, не удержав такую махину. Но тут же вскочил, выдернул копье, замахнулся, чтобы еще раз ударить… Не понадобилось. «Готов!» — понял Вел. И только теперь увидел за тушей зверя лежавшего чужого человека с окровавленным ножом в руке.

— Молодец, Раб! Вовремя ты его.

С треском и шумом на поляну вырвался коренастый, плечистый Бал с поднятым над головой большим каменным топором.

— Готов? — с трудом переводя дыхание, прохрипел он. — А это что за человек?

— Сам не знаю. Неведомо кто. Раб ему имя.

Молодые охотники склонились над пришельцем. Тот лежал словно мертвый. Из потревоженных ран на груди обильно сочилась кровь.

— Что будем делать? — деловито спросил Бал. — Накормим его или убьем?