Честь

Георгий Ишевский

Честь

ПРЕДИСЛОВИЕ

В июле 1882 года, указом Императора Александра 3-го, Симбирская Военная гимназия была переименована в кадетский корпус и, из полузакрытого учебного заведения, стала закрытым, с несколько видоизмененной программой, главным образом в области воспитания юношества и постепенной подготовки его к будущей военной карьере, к высокому званию офицера русской армии, однако не запрещающей окончившим корпус продолжать свое дальнейшее образование в университетах и других высших учебных заведениях.

Приехавших с летних каникул, гимназистов выстроили на внутреннем плацу, торжественно прочитали не многословный, но дышащий волей, указ Императора, и обрядили в новую, черного сукна, форму с синим погоном, на котором цветом светлой меди горели, поставленные штампом, две буквы — «С.К.». Головной убор гимназии был заменен черной фуражкой с лаковым козырьком, красным околышем, на котором задорно сияла кокарда.

Вновь испеченным кадетам новая реформа, на первый взгляд, показалась мало ощутимой, во всяком случае не внесшей никаких изменений в прежний распорядок их жизни, кроме формы.

Но как только в корпус прибыл новый директор, с виду суровый генерал, сказавший кадетам для первого знакомства краткое, но яркое слово о чести мундира, да роты и классы от штатских воспитателей приняли офицеры Главного Управления Военно-Учебных заведений, кадеты, в особенности старших классов, скоро поняли и осознали значение и смысл новой реформы. Эта реформа коснулась не одной Симбирской гимназии, а и других военных гимназий, разбросанных по лику русской земли, и в широких кругах русской общественности, то ли по недомыслию, то ли по причине свободных идей, всегда занимавших мозги русской интеллигенции, была встречена отрицательно. Особенно недоброжелательно отнеслись к новой реформе многочисленные сторонники Милютинского, полуштатского, полувоенного воспитания юношества. Зная крутой нрав Императора, они не решились открыто выступать с критикой новой реформы, которую считали возвращением к грубой и тупой аракчеевщине и неразумной солдатчине. Они, пренебрегая выгодами безплатного образования своих подрастающих чад, стали определять последних в классические гимназии, реальные училища и в другие средне-учебные заведения.

. . . . . . . . . . . .

…Прожита жизнь.

Бессмысленным пожаром революции сожжена Родина, и может быть теперь русские люди, пройдя тернистый путь скитаний и найдя приют изгнания во Франции, Африке, Германии, Индии, Америке, Японии, Англии, Бразилии, Уругвае, Чили, Австралии, только теперь могут осознать мудрость этой реформы, только теперь могут понять, почему в усталых от жизни и скитаний сердцах кадет до сих пор живет прекрасный образ Родины, и неугасимым огнем горят заложенные в корпусе идеалы религиозности, строгости к себе, порядочности, честности и чести.

СИМБИРСКИЙ КОРПУС

Симбирский Корпус родился 15-го Августа 1882 года и окончил свой жизненный путь осенью 1918 года, прожив на свете короткую, но яркую, 36-илетнюю жизнь. Из его стен, ежегодно, вылетали на путь жизни, как птенцы из родного гнезда, воспитанники чести, украшая родословное дерево корпуса свежими листьями, давая ему жизненные соки, укрепляя его молодые корни. Росло, крепло дерево, протянуло свои ветви по просторам Родины и 8-го Сентября, в день корпусного праздника, цвело прекрасными синими цветами — цветами чести. Не сломили его ни ветры, ни ураганы… Падали лишь редкие, отжившие свою жизнь, листья, уступая место новым, сильным, молодым…

Налетел шквал японской войны… Дикие равнины Маньчжурии погребли много листьев… Осиротело дерево, но с гордостью смотрело, как падающие с него листья вплетались в венец русской армии, в венец воинской доблести, храбрости и чести.

Тайфун первой мировой войны, стихийный смерч бессмысленной и преступной русской смуты, с корнем вырвал цветущее дерево, разметал по миру остатки листьев… Усталые, измученные, осиротелые, падали они на чужие земли, орошались чужими дождями, пригревались чужим солнцем… Но дерево живет, и только цветет не синими, как на Родине, цветами, а серебряными-седыми.

Трехэтажное красного кирпича здание корпуса северным и главным фасадом выходило на Комисариатскую улицу. Западный фасад, составлявший спальни трех рот корпуса, примыкал к церковному двору Троицкого собора, южная часть, граничащая с Покровской улицей, представляла из себя сплошной, тоже красного кирпича, высокий забор, и восточное крыло занимали квартира директора корпуса, лазарет и домовая церковь. Внутри этого четыреугольника, отрезанного от внешнего мира, помещался огромный внутренний плац, окаймленный с южной и западной стороны широкой аллеей смешанных деревьев: тополя, черемухи, ольхи и дуба. На этом плацу производились: строевые учения, уроки гимнастики и игры. Зимой половина плаца заливалась водой и превращалась в каток. На второй половине плаца силами и трудами кадет строевой роты сооружалась ледяная гора с небольшим виражем, уносящим быстро скользящие санки и звонкие детские голоса в аллею тополей, примыкавшую к западной части. В глубине плаца в западном его углу было расположено кирпичное здание бани, расчитанное на 40 человек и электрическая станция.

Перед главным фасадом корпуса, если пересечь Комисариатскую улицу, развернулся огромный передний плац, всегда находившийся под контрольным оком корпусного швейцара по причине того, что он находился в черте города, хотя и был с трех сторон обнесен внушительным деревянным забором. Четвертая сторона, смотревшая на здание корпуса, представляла из себя живую изгородь. Кадетам разрешалось посещать передний плац или по запискам дежурных по роте офицеров, или всем классом под наблюдением воспитателя или преподавателя. Учитель естественной истории, Александр Иванович Иванов и художник Павел Ильич Пузыревский, любили весной проводить свои уроки на переднем плацу: первый наглядно объясняя флору и фауну, второй развивая в кадетах способность рисования, или, как он говорил, — «писания» с натуры. В зимние месяца плац представлял из себя сплошной белый ковер, в солнечные морозные дни сверкавший мелкой алмазной пылью, и фактически посещался лишь немногими любителями вновь введенного в корпусе лыжного спорта. Особое очарование плац приобретал весною, когда белый ковер сменялся свежей весенней зеленью, когда природа ткала причудливый узор белых и желтых ромашек, одуванчиков, маргариток, когда желтыми цветами акаций зацветала поперечная аллея, разделявшая плац на две равных части, да в квадрате четырех аллей, окаймлявших плац, неудержимо буйно цвела лиловая сирень. Из зеленой завесы сочных листьев тяжело свисали грозди томных цветов, влюбленно встречавших утро жизни, умывающихся росой первых солнечных лучей и тоскующих об утрате каждого уходящего дня.

Они словно знали, что их жизнь коротка, и жертвенно отдавали воздуху свой душистый сладкий аромат, дурманили головы кадетам старших классов, рождая образы Ниночек, Шурочек, Любочек и мысли какого-то сумбурного, непонятного, но властного желания любить и быть любимым.

В правом северном углу плаца помещался гимнастический городок с лестницами, мачтами, кольцами, подвижными шестами, где весной и осенью кадеты проводили уроки гимнастики, обычно кончавшиеся десятиминутной и в достаточной степени опасной игрой в «кошки и мышки».

Игра заключалась в том, что воспитатель из всего класса назначал «кошку», все остальные были мышки. По свистку воспитателя «мышки», используя все аппараты, быстро забирались на верх гимнастического городка и с испуганным трепетом следили за кошкой, которая одна оставалась на земле. По второму короткому свистку кошка бросалась ловить мышек. Все приходило в движение, темп которого всецело зависил от ловкости и хитрости кошки. Если кошка подымалась вверх по правой мачте или лестнице, все мышки устремлялись влево и вниз, используя для этого имеющиеся аппараты и в критические минуты, расчитывая на свою ловкость, бросались с одного на другой. Бывали случаи неудачных падений, и ушибленную мышку с вывихом руки или ноги отправляли в лазарет. Одно время директор корпуса генерал Симашкевич решил запретить эту игру, но учитывая положительные стороны игры, развивавшей в кадетах: ловкость, отвагу, находчивость и глазомер, он ограничился строгим приказом по корпусу, в силу которого — «кошки и мышки» сделалась достоянием трех старших классов корпуса.