Кому светит Большая Медведица (СИ)

* * *

Бируте действительно этого хотела. Она хотела этого, но как смерти боялась той минуты, когда начнётся ломка. Есть День, будет и Ночь, есть кайф, будет и тяжёлое похмелье. Прошли те дни, когда героин стимулировал, вызывал собранность, возвращал работоспособность. Потребность в наркотике стала уже физически необходимой. Раньше, почти в самом начале, Бируте становилась раздражительной и пребывала в подавленном состоянии, если наркотика не поступало. Но это было лишь вначале. В тот вечер она впервые испытала на себе все прелести наркотической зависимости. Она могла перенести учащённое сердцебиение, сухость во рту и слабость мышц, но потом началось нечто невообразимое. Мышцы вдруг напряглись и по ним электрическими разрядами побежали боли. Бируте с удивлением и отвращением смотрела, как нервно подёргиваются руки и ноги, и ей становилось легче оттого, что ни бабушка, ни Пашка, ни Виктис не видят этой ужасной, душещипательной сцены. Ещё долго Бируте не могла найти удобного положения, при котором боли не причиняли бы столько страданий. Найдя его, она несколько минут лежала, охваченная внезапной слабостью, а потом снова вскакивала и беспокойно двигалась по комнате. Состояние тревоги и страха лишь усиливало боль, и её начинало рвать, вывёртывая наружу внутренние органы, требующие, кричащие, умоляющие о наркотике. «Какая некрасивая смерть, когда человек захлёбывается в собственной блевотине!» – с отвращением подумала Бируте, но именно эта мысль придала ей решимости. У неё уже не было сил думать о Пашке или Виктисе – она в какой-то момент поняла, что делает это для себя.

Когда пришла от соседей бабушка, она лишь увидела, как внучка лежит, свернувшись клубочком под старым пледом. Она осторожно подошла к девушке и погладила её по голове.

Спокойной ночи, мой цветочек, - произнесла она по-латышски, окидывая Бируте ласковым взглядом, - тётя Вера тебе тут пирожки передала, завтра скушаешь, перед школой. Спи, мой птенчик.

Бабушка присела на край кровати и запела. Она знала много латышских песен, но эту Бируте любила особо. Бабушка часто пела именно её, и Бируте никогда не спрашивала, но догадывалась, что эту колыбельную бабушка пела и её матери. Голос старой женщины успокаивал и вызывал приятную дремоту, погружая в сладкий сон, но сегодня Бируте хотелось кричать: «Бабушка, не надо! Прекрати!» Бируте сжалась под пледом в комочек, пытаясь справиться с охватившими её чувствами, но рыдания против воли прорвались наружу и бабушка вздрогнула, услышав её плач.

Что случилось, внученька? – тревожно склонилась она над ней.

У Бируте не было сил сесть и прижаться к её груди, как она делала это раньше, и она лишь тихо, сквозь душившие её судороги произнесла: «Мне так плохо, бабушка, если бы кто знал!»

Плохо? – бабушка засуетилась, кинулась к аптечке, но Бируте остановила её.

Мне не нужны лекарства, я справлюсь, только не беспокойся, милая, родная бабушка!

Старушка снова присела рядом, но уже не с тем счастливо-благоговейным выражением лица, а её брови сошлись в горестном изломе. Она тяжело вздыхала и не знала, что сказать.

Может быть, Виктису позвонить? – с надеждой предложила она

Нет, бабушка, Виктис больше не придёт к нам. Никогда, - как можно твёрже произнесла Бируте, - у меня остались только ты и Алла. Позвони, пожалуйста, ей, бабушка, и скажи, что я её жду. Пусть приходит. Она мне очень нужна сейчас.

Бируте подумала о том, что сегодня она всё расскажет ей: и про Виктиса, и про наркотики, и про то, что она завязала со всем этим.

Бабушка вернулась с кухни, где у них стоял телефон, и сказала:

Аллы нет дома, внученька. Неужели она так сильно нужна тебе сейчас?

* * *

Время подошло к десяти, когда студенты начали расходиться. Расходились с трудом, словно у каждого что-то осталось невысказанным. Вопреки всем опасениям, тема настолько затронула души ребят, что после встречи у многих осталось чувство неудовлетворённости. Пашка тоже не скрывал этого, но был рад, что разговор закончился. Дискуссия подкинула ему пищу для размышлений, и теперь он торопился домой, чтобы остаться наедине со своими мыслями. Кое о чём ему стоило подумать серьёзно.

Он сел в машину, включил зажигание и тут увидел Виталика. Надвинув кепку на лоб, он шёл вдоль тротуара и не смотрел по сторонам. Пашка впервые видел его отрешённым. Он нагнал его и притормозил рядом:

Смелков, тебя подвезти?

Виталик посмотрел на него долгим взглядом, ничего не ответил и продолжил путь. Пашке стало неловко. Он вообще слышал его?

Виталик, что случилось с твоей машиной?

Она сломалась, - безучастно ответил он, не останавливаясь.

Пашка обогнал его и открыл дверцу, преграждая путь. Виталик удивлённо взглянул на него, но взгляд Пашки был ещё твёрже. Тогда Виталик покорно занял место рядом с ним, и Пашка снова не знал, что сказать. Однокурсник был сегодня каким-то другим и с этим другим Виталиком Пашка не знал, как себя вести.

Скажи, ведь у тебя есть кто-то, кто принимает наркотики? – вопрос был настолько неожиданным, что Пашка еле справился с управлением. Он-то решил, что его тайна останется только его.

Почему ты об этом спрашиваешь? – резко ответил он.

Ты был неестественен, когда этот вопрос прозвучал в клубе, - невесело усмехнулся Виталик, - но если не хочешь - не говори. Я спросил просто так. – Он немного помолчал и продолжил. – У меня был друг… Его звали Артём. Мы с ним вместе ходили в садик, все десять лет сидели за одной партой, посещали одни и те же кружки и вместе поступали в этот университет. Но я не знал, что он сидит на игле. Я бы непременно узнал, продлись это в течение хотя бы нескольких месяцев. Но исход наступил слишком быстро. Ты знаешь, среди уважающих себя героинщиков существует определённая этика. Например, никто не возьмёт на себя ответственность сделать новичку первый укол. Это всё равно, что переспать с девственницей. Но плохих примеров гораздо больше, чем хороших. Артёма угостили бесплатно. Хотел на халяву вкусить кайфа. А потом началось: «Я тебя угощал – теперь твоя очередь». Но Артём погиб не из-за того, что стал наркоманом. Он не успел им стать. Он погиб от передозировки. Сегодня ровно год со дня его смерти. Поэтому я и выбрал эту тему.

Я не знаю эту девушку, - после недолгой паузы отозвался Пашка, - она учится в одиннадцатом классе вместе с моей сестрой. Они не дружат, поэтому мне ничего неизвестно о её жизни. Лишь случайно я услышал, что она продаётся за наркотики. Но как я могу проявить участие?! – в отчаянии добавил он.

Она тебе нравится?

Это вопрос личного плана или ты задал его безо всяких задних мыслей? – подозрительно посмотрел на него Пашка.

Виталик сделал попытку улыбнуться.

Ты можешь не опасаться меня. Я не способен на насилие, кто бы там что ни говорил. Ты слишком много общаешься с Полетаевым. Но я буду честен с тобой – меня задевает твой интерес к этой девушке. Правда, если она тебе нравится, ты можешь реально помочь ей.

Когда мы жили в Англии, у меня не было проблем в отношениях ни с девчонками, ни с парнями, а здесь я уже успел запутаться в определениях, что правильно, и что – нет. Ты ревнуешь меня к этой девушке, и говоришь об этом так, словно это естественно, в то время как я испытываю стыд и смущение.

Но это на самом деле естественно, - спокойно возразил Виталик, - я не пропагандирую, я лишь заявляю, что я такой, какой я есть, и хочу, чтобы никто не пытался изменить мою ориентацию. Я, Виталик Смелков, сколько себя помню, всегда испытывал влечение только к лицам своего пола, и мне это не мешало. И никому не мешает. Называйте это болезнью, извращением, как угодно – я от этого не стану ни лучше, ни хуже. Неужели я интересен только своими наклонностями? Если на то пошло, наркотики представляют куда больший интерес, чем гей.

Я не знаю, чем я могу помочь той девушке, - сухо сказал Пашка, - это слишком сложно сейчас для меня. – Он затормозил у дома Виталика. – Но одно я могу обещать – я не останусь равнодушным.