Террариум черепах (СИ)

рамы и кидаю бычок в окно.

- Куда?

- В Краснодар. У мамы там сестра.

- Тебе оно надо?

- Я не против, - пожимает плечами Лерка. - Пора бы

уже что-то менять.

- Могла бы просто перекраситься.

- Надо что-то кардинально менять.

- А как же Макс? - спрашиваю и ничего не

испытываю. Всё так, как и ожидалось. Весь наш спектакль

- бессмысленная постановка, ведущая в никуда. - Он вон,

убивается по тебе.

Лера ухмыляется и пожимает плечами.

- Пусть. По мне все убиваются.

- Кроме Георгия.

Лера сухо улыбается и качает головой.

- Теперь и Георгий.

Я не знаю, как Лере это удаётся, чёрт возьми. Но

факт остаётся фактом. Ей упиваются, по ней убиваются

все парни нашей школы. И других школ тоже. И вообще

все парни.

Шестьдесят два

Вера позвонила в восемь вечера. Быстро, чётко,

спокойно, без истерик и лишних предисловий, она сказала,

что Ирка с Андреем попали в аварию на его байке.

Назвала номер больницы и попросила приехать. Я так

же быстро и спокойно собралась, заказала такси и приехала.

В палату нас не пустили. Рядом с дверью дежурят

родители Ирки, наши кучкуются чуть поодаль. Лера,

Вера и даже Макс. Надо же. Подхожу к ним.

- Ну что? - спрашиваю.

- Сказали вроде, жить будет, - говорит Лера. Они с

Максом друг на друга даже не смотрят. Как дети, ей-

богу.

Мы долго сидим, сидим, ждём непонятно чего.

Макс сидит рядом со мной. Я чувствую, что он

хочет что-то сказать. И наконец говорит, тихо, чтоб

никто не услышал:

- Ань, это ведь была глупая затея, верно? Ну, ты

и я…

Я киваю.

- Да, Макс. Увы, но да. Бессмысленная и глупая.

- Но мы ведь неплохо провели время?

Я чуть грустно улыбаюсь.

- Это да.

- Мы не друзья?

- Никаких друзей.

- Отлично.

Я киваю. Вот всё и разрешилось. Слава богу.

Сначала в палату Ирки заходят родители. Потом мы.

Она вся в синяках и ссадинах. Особенно на лице и

руках.

- Выглядишь ужасно, - говорю.

- Ты тоже, - не остаётся в долгу Ирка.

- Но я-то всегда так выгляжу, а тебе личико авария

изрядно подпортила.

Верка тыкает мне локтем в бок.

- До свадьбы заживёт, - беспечно отзывается Ира.

- С кем из этих троих? - спрашивает Лера.

На этот раз локоть Веры прилетает в бок ей.

Ирка смеётся, но её хриплый смех тут же обрывается.

- Чёрт, спина, - сипит она.

Ирка - везунчик, если в данной ситуации это слово

вообще применимо. Она отделалась лёгким сотрясением,

ушибами и ссадинами. А вот Андрей сломал ногу.

Мы сидим у Иры часок, а потом собираемся по

домам.

Когда я возвращаюсь, мама тут же строго спрашивает:

- Ты где была?

- Ирка на мотоцикле разбилась. Я в больницу ездила,

- говорю я и снимаю кеды.

- С ней всё хорошо? - обеспокоенно спрашивает мама.

- Да что с ней сделается. Пара ушибов и сотрясение.

Ирка, зараза, живучая, как собака.

Мама с большим неодобрением смотрит на меня, а я

пожимаю плечами, мол, это же правда.

- Ладно, пойдём поедим, - говорит.

Мы сидим за столом, едим, и я всё-таки решаюсь

спросить:

- Мам, а что там у тебя с отцом Макса?

- Хорошо всё, - пожимает плечами она.

- Вы знакомы… сколько? Три месяца?

- Четыре.

- Вот. И что у вас?

Мама тепло улыбается.

- Хорошо всё у нас. И я бы тебе советовала в это

не лезть.

- Ну, секрет, так секрет.

Дальше мы сидим молча, наслаждаясь уютной тишиной.

Мне комфортно и спокойно. Я знаю, что мне ни с кем

и никогда не будет так хорошо, как с моей замечательной,

всепонимающей мамой.

Это был последний день, когда я видела Леру. Тогда

был июнь, все экзамены сданы и она уехала. Никому

ничего не сказав, не попрощавшись. Только прислала нам

троим SMS-ки: «Не скучайте, сучки». Конечно же, мне

было грустно, я сожалела. Но что такое моё сожаление

по сравнению с огромным всепоглощающим чувством

облегчения? Всё, наконец-таки, встало на свои места,

вернулось на круги своя, и я не могла этому не

радоваться. Если бы я знала, как сильно ошибалась…

Шестьдесят три

Утро первого сентября встретило меня прижжённой

утюгом блузкой, пролитым кофе, порванным шнурком

кеда и, наконец, маминым истеричным:

- Опоздаешь ведь, Энни!

Сама знаю. Быстро скидываю кеды, напяливаю балетки.

Они жмут и натирают, за что опять же спасибо маме,

купившей это адское творение без меня.

Поворачиваюсь к зеркалу и застываю. Вроде всё так

же, но что-то изменилось. Волосы всё такого же неприятно

землистого оттенка, глаза бесцветные, безжизненные, под

ними серо-коричневые круги, слишком тёмные, чтобы я

могла их замазать, губы изодранные, иссушенные, бледные,

кожа тоже бледная. Но эта не та фарфоровая

аристократическая матовая белоснежность. Это неприятная, с

едва заметным сероватым оттенком, мертвенная бледность.

Господи Боже мой, ну и лицо.

Мешковатые чёрные брюки, свободная белая блузка,

застёгнутая на все пуговицы под самое горло, и пучок

на голове дополняют картину. Аня нынче просто писаная

красавица.

В коридор выходит мама, идеально красивая, одетая

с иголочки. Я фыркаю. Может, меня в роддоме подменили.

- Чего стоишь, Энни? - восклицает она. - Опоздаешь.

Я киваю, взваливаю на плечо тёмно-серую джинсовую

сумку. Мама тепло улыбается и говорит то, что говорила

каждый год первого сентября на протяжении десяти лет:

- Всё, любовь моя, иди.

Я вновь киваю, открываю дверь и выхожу, вовремя

вспомнив, что надо прикрыть её тихо и аккуратно, а

не шандарахнуть, как обычно, потому что мама этого

терпеть не может.

Когда я подхожу к зданию, линейка уже вовсю

идёт. Наши стоят в самом конце. Подхожу к Вере с

Ирой. Они молча оглядывают меня с ног до головы и

в один голос произносят:

- Ужас.

Я киваю.

Мы стоим на линейке ещё минут десять, затем

расходимся по классам.

Далее начинается привычная программа, Арина

Викторовна что-то рассказывает о предстоящем годе и

обо всём прочем.

Ирка неожиданно спрашивает:

- Как там у твоей мамы и отца Макса?

Я закатываю глаза.

- Не спрашивай. Они собираются жить вместе.

- Ты не рада?

- Да не то, чтобы… Просто, торопятся они слишком.

- Я бы поставила тысячу на то, что дело в Максе,

а не в том, что они торопятся, - говорит Вера и

усмехается.

Ира согласно кивает.

Я здесь каких-то пятнадцать минут, а уже понимаю,

что без Леры мне будет ой как не сладко. Эти идиотки

меня доконают.

Шестьдесят четыре

Дальше день пролетел быстро, без происшествий. Мы

с Максом не сказали друг другу ни слова, хотя, наверное,

это глупо, ведь месяц-два, и мы будем жить под одной

крышей…

Математика была сегодня последним уроком. Из класса

я выхожу позже всех. На четвёртом этаже ни единой

души. Из женского туалета слышны приглушённые всхлипы.

Мне бы, дуре такой, просто пройти мимо, но нет. Я

какого-то чёрта останавливаюсь, пару минут пялюсь на

дверь, решая, зайти или свалить, и всё-таки захожу.

Юлиана Смирнова сидит на подоконнике и рыдает

в голос. Ну и картина. Она даже не сразу меня замечает.

А когда всё-таки поднимает затуманенный от слёз взгляд,

я вижу тонны потёкшей косметики. Ну и зрелище. Не

такая она, кстати, и красивая. По крайней мере, сейчас.

Первой мыслью было просто развернуться и уйти, потому

что плевать я хотела на её душевные терзания, меня

даже любопытство здесь не держит, мне неинтересно,

почему она ревёт, но я всё равно спрашиваю: