Террариум черепах (СИ)

Один

Моя мать - робот. Серьёзно вам говорю. Она всегда

бодра, всегда красива, всегда трудоспособна, всегда жизне-

радоста и оптимистична. Мама не курит. Мама не пьёт.

Мама не бывает в депрессии. Мама не плачет. Мама не

грустит. Мама не выглядит невыспавшейся. Маме неведо-

мо отчаяние. Мама слишком хороша, понимаете? Она

необыкновенно хороша. Необыкновенно молодо выглядит.

На двадцать. В свои-то сорок шесть. Мама - женщина,

которой оборачиваются мужчины вслед. Мама - женщина,

которая привыкла к восхищённым взглядом, как к самой

удобной одежде. У мамы самый прекрасный на свете

смех. Негромкий, мелодичный, как классическая музыка.

Мамин смех можно слушать бесконечно. Мамин смех

удивительно заразителен. Мамина идеальная белозубая

улыбка удивительно заразительна. Мамин жизненный

оптимизм удивительно заразителен. Мамина жажда

деятельности, мамина игривость, мамина любовь ко

всему, что её окружает - удивительно заразительны.

Мама выглядит младше меня. Мне шестнадцать,

между прочим. Иногда мне кажется, что я - старая

больная женщина, уставшая от жизни и всего, что её

окружает. А она - моя весёлая умная дочь. Чего стоят

наши:

- Энни, какая ты у меня скучная! Сегодня суббота,

так пошли куда-нибудь развлечёмся. Пойдём в театр, в

клуб, на дискотеку, в кино. Пойдём куда-нибудь!

- Мам, я устала и безумно хочу спать. Непростая

выдалась неделя. Сходи одна.

На самом деле, она слышит это от меня каждую

субботу. Да-да, все недели даются мне нелегко. Я не

высыпаюсь, у меня бессонницы, мои соседи слишком

шумные, мои одноклассники слишком энергичные, мои

учителя слишком придирчивые, а я сама слишком быстро

выбиваюсь из сил. Сон. Больше ничего мне не нужно.

Никогда.

В итоге всё заканчивается тем, что мама машет на

меня рукой, мол, спи, амёба, надевает одно из своих

великолепных платьев, обувает туфли на тонком каблучке

и уходит, легонько хлопая входной дверью. Сама грация.

Не то, что я. Как шандархну, удивительно, что она ещё

с петель не срывается.

Тогда я подхожу к большому зеркалу с витиеватой

рамой в коридоре и смотрю на себя. Я выгляжу старше

своей матери. Наверное, всё дело в том, что я очень

мало ем и очень мало сплю. Ну и одеваюсь кое-как.

У моей мамы шоколадного цвета волосы, стриженные

под каре. Блестящие. Густые. Мягкие. Некрашеные. Мои

волосы какого-то неприятного землистого цвета. Тонкие,

непослушные, секущиеся на концах. Последний раз я

стригла их где-то года два назад. Обкорнала до плеч.

Сама. Мама тогда покачала головой и сказала, чтобы я

больше никогда в жизни не притрагивалась к своим

волосам. За это время они отросли едва ниже лопаток.

Длинна под названием "ни туда, ни сюда".

У моей мамы большие зелёные глаза. Они меняют

цвет. В зависимости от настроения. Иногда они бывают

насыщенно-голубыми. Очень красиво. А иногда такими

серыми, что кажутся прозрачными. Глаза мамы с сереб-

ристыми крапинками, которые ярко блестят на свету.

Мои глаза немного бледнее цвета карандашного грифина.

Чтобы понять, какого они цвета, нужно встать близко-

близко и всматриваться долго-долго. Моя подруга Верка

иногда смеётся: "Да нет у них цвета! Бесцветные! Анька,

ты приведение!"

И правда. Я приведение.

Два

Если долго-долго смотреть в одно и то же место,

например, сидеть уставившись в потолок, в глазах

начинает рябить, а грязно-жёлтый цвет потолка автобуса

становится каким-то интересным, занимательным, красивым.

- Женщина, катитесь к чёрту! - кричит тётка лет

сорока в джинсовом вылинявшем сарафане и чёрных кол-

готках в катышках. - Да-да, катитесь чёрту! Я заплатила

за этот хренов билет! Если вы не запоминаете людей в

лицо, это ваша личная проблема!

Кондукторша была явно возмущена, но почему-то

промолчала, будто каждый третий посылает её к чёрту.

На самом деле, тётка в джинсовом не заплатила за билет.

Я сама видела, она заходила в автобус вместе со мной.

Но какого это уже волнует? Время близится к восьми

вечера, и автобус переполнен уставшими пассажирами.

Наверняка, эта тётка тоже устала. И кондукторша тоже.

Неохота ей ругаться. Поэтому она устало машет рукой на

хамоватую пассажирку и садится обратно на своё высокое

кресло с потрескавшейся обивкой из искусственной чёрной

кожи.

Тётка с победоносным видом садится на сиденье.

Тут ей кто-то звонит и она начинает на весь автобус

орать на собеседника. Голос у неё громкий и скрипучий.

Отличная поездочка.

Две тётки далеко за пятьдесят сзади меня обсуждают

недавнюю потасовку:

- Хамка, - заявляет одна, - настоящая хамка. Я

прекрасно всё видела - она не платила.

- Ну что за народ пошёл, - возмущается другая, - на

каждом углу хамы и обманщики.

И правда. На каждом углу.

Три

Ирка заливисто смеётся и, наверное, Андрею её

смех кажется приятным. Но меня он дико раздражает. На

одну какую-то секунду мне кажется, что от звука её

хихиканья у меня течёт кровь из ушей.

- Анька! - восклицает она и я морщусь: какого чёрта

она так орёт, будто я глухая? - Вот скажи мне, Анька, во

сколько лет нужно лишаться девственности?

Я вновь морщусь. Какого чёрта Андрей с ней связался,

она такая идиотка. Но Андрея, кажется, всё устраивает. Он

довольно ухмыляется, будто Ирка спросила что-то

эротично-пикантное, а не глупо-озабоченное.

- Лучше вообще не лишаться, - бубню я недовольно,

будто мне шестьдесят и я сокрушаюсь над нравами

нынешней молодёжи.

- Анька ханжа! - кричит Ирка и Андрей вновь

ухмыляется.

Как глупо.

- На а если серьёзно? - уже спокойнее произносит

она. - Во сколько?

- В двадцать один, - бормочу я.

- Монашка, - усмехается Андрей.

Я кидаю на него взгляд. Он стоит в развязной позе,

рука лежит на заднице Иры.

Верка залетает в класс, запыхавшаяся, с нежно-

розовым румянцем на щеках. Она падает на стул рядом

со мной и улыбается.

Мне совершенно наплевать, почему она опоздала и

почему она такая счастливая, но человек - существо

социальное, так что...

- Что случилось?

- Георгий.

Мне становится плевать ещё больше.

- Чего он? - спрашивает Ирка, спасая меня. Я не в

состоянии изобразить и толики интереса.

- Целовались. Сейчас. За школой. - Верка счастливо

смеётся.

- Да ла-адно, - благоговейно тянет Ирка и усажива-

ется на парту.

Андрей закатывает глаза и уходит - ему тут ловить

больше нечего.

- Расскажи, - просит Ирка и в её глазах загорается

знакомый мне азарт. Ирка страсть как любит сплетни,

поцелуи и секс. В основном, почему-то, чужой.

- Очень романтично, - отвечает Верка и вновь

улыбается.

Ира смотрит с завистью и кидает взгляд на Андрея,

сидящего за последней партой и болтающего с друзьями.

Конечно. По рассказам Веры, Георгий просто бог. А

Андрей всего лишь глуповатый школьник. Ире тоже

хочется кого-нибудь постарше, поопытнее.

Вера рассказывает о поцелуях с Георгием за школой,

Ирка тяжело вздыхает, изредка мечтательно поднимает

глаза к потолку. Странно даже. По рассказам Веры

Георгию двадцать два, он на четвёртом курсе педагогичес-

кого, но при этом путается с какой-то малолеткой и

целуется с ней за школой. Может, и вправду, романтика?

Заходит Лера. Неспеша. Не торопясь. Лера всегда

опаздывает. Лере всегда на это наплевать.

- Если они опять трындят о Гоше, зарежь меня, -

вместо приветствия стонет она.

- У тебя с собой наверняка только пилка для ногтей,