Загадочная Шмыга

А еще — он был благодарен своей «Маленькой» за чистоту и честность. За то, что она не была предательницей.

С Борецким они разошлись достойно, без громких выяснений отношений. Единственное, что ее «убило», — сама процедура развода. Пришли они в суд, а там сидят какие— то бабушки и начинают копаться в их личной жизни. «Ты красивая, он красивый, что вам еще надо?» — говорили они. Выйдя из суда, она разрыдалась, настолько все это выглядело омерзительно. И даже Рудьке сказала: «Ты никогда не женись больше». Конечно же она имела в виду регистрацию брака.

С родителями все было намного сложнее. Когда они узнали о том, что дочь уходит к Канделаки, человеку, который годится ей в отцы, — они пришли в ужас.

Со временем страсти улеглись. С первым мужем ей удалось сохранить хорошие отношения, Канделаки обаял ее маму и расположил к себе папу. Казалось бы, живи да радуйся! Поначалу так и было. Она любила и была любима. Они вдвоем стойко переносили то, что происходило в театре. И если про нее просто сплетничали и пытались обвинить в корысти, то Канделаки грозили партбилетом. Лишь однажды не выдержала. «Господи, — плакала она после спектакля в своей гримерной, — ну что же мне теперь — разлюбить его за то, что он главный режиссер?»

Разлюбила она его лет через пять. Поначалу все списывала на притирку характеров. А потом поняла, что это обыкновенный мужской эгоизм. Частенько их разговоры заканчивались одним и тем же: «Мое мнение единственное, и потому оно верное». Интересно, а есть ли вообще мужчины, которые считают иначе?

— Ты куда? — Канделаки стоял около входной двери.

— Володя, у меня сегодня репетиция и сегодня же нам представляют нового художественного руководителя. Вечером, как всегда, спектакль.

— Я приеду за тобой.

— Не надо.

— У тебя кто-то есть? Поэтому ты не хочешь уходить из театра?

— Владимир Аркадьевич! Опять вы за свое. Пустите меня, мне нужно на репетицию!

— Я тебя отвезу!

— Делайте что хотите. — Голос опять сел. Она устало прислонилась к дверному косяку. Что поделать, если иногда ее отношения с Канделаки напоминали сценку из самой пошлой оперетты.

— Боже, что я делаю? — услышала она. — Знаю ведь, что все равно уйдешь от меня. Боюсь этого.

— И именно поэтому, — прошептала она осевшим голосом, — ты меня оскорбляешь своей ревностью? Или ты хочешь сказать, что все эти годы я жила с тобой только потому, что ты главный режиссер? А теперь ты мне стал не нужен? Мало мне тычков от так называемых коллег, от которых я на протяжении десяти лет выслушивала подобное? Да, вы сделали из меня актрису, — от волнения она вновь перешла с мужем на «вы», — и за это я вам благодарна, но если бы я не была вашей женой, вы не стали бы занимать меня в своих постановках? Договаривайте, Владимир Аркадьевич. Но только смею вам заметить, что я играла еще до вашего прихода в НАШ театр и буду играть после вашего ухода.

Все… Пошлейшая оперетта. Комедия положений. Театр абсурда. Все, что угодно, но только не семейная жизнь.

Она уже знала, что ждет ее вечером: бесконечные разговоры, придирки, подозрения, выяснения отношений. Уйти? Сколько раз эта мысль приходила ей в голову. Но как мама переживет ее уход от Канделаки? У нее больное сердце.

Вот она — опять та же самая воронка. Вдохнула, нырнула и… резко в сторону. Будь что будет. Ей надо беречь голос. Сегодня репетиция. И сегодня же приходит в театр новый руководитель. Оставит он ее в театре или предложит поискать другое место работы? Что ей делать с Элизой Дулитл? Как играть вечерний спектакль? Бог мой: Чана! Нет, все-таки прав Канделаки — она еще маленькая девочка, верит в талисманчик.

Каблучки застучали по коридору. Она скрылась в спальне. Вот она — ее Чанита, маленькая резиновая куколка, ее талисман. Как-то после спектакля «Поцелуй Чаниты» она обнаружила куколку в букете цветов. Подарил кто-то из поклонников. А через некоторое время та Чана пропала. Она расстроилась, а потом вновь в одном из букетов обнаружила почти такую же куколку. И вновь назвала ее Чаной. С тех пор она не расстается с ней, всегда берет на спектакль, репетицию, гастроли…

— Ну что, Таня, поехали? — Голос мужа звучал спокойно.

— Да, Володя, я готова!

Скорее бы вечерний спектакль. Она выйдет на сцену и забудет обо всем, что произошло. Сцена лечит.

Глубокий вдох, прижатые друг к другу ладони подняты к лицу. «Все будет хорошо!» С этой мыслью она открыла дверь служебного входа Театра оперетты. Что ждет ее за ней?

«Изменить» своему театру, в котором проработала пятьдесят пять лет, она смогла лишь не так давно. И нисколько не пожалела об этом. Поддалась на долгие уговоры главного режиссера Театра имени М. Н. Ермоловой Владимира Алексеевича Андреева.

Володя Андреев. Сколько же лет они знакомы? Страшно сказать, еще со времен ГИТИСа, в котором учились в одно время. Пусть на разных курсах и факультетах, но ведь в одном здании. Их дружба, пронесенная сквозь годы, зародилась именно тогда.

Когда в самом конце 90-х годов теперь уже прошлого века прекрасный драматург Леонид Зорин написал пьесу «Перекресток», продолжение знаменитой «Варшавской мелодии», Володя тут же позвонил ей и предложил участие в постановке на сцене театра, который он возглавлял. Несмотря на всю заманчивость перспективы, она тогда отказалась. Андреев был настойчив. Уговаривал на разные лады. Убеждал, иногда сердился, но она твердо отвечала: «Нет». Однажды, чтобы хоть как-то разрядить напряженную атмосферу, она произнесла: «Да не выучу я столько текста!» — и звонко рассмеялась. Андрееву ничего не оставалось делать, как капитулировать. Ну кто еще из актрис так откровенно признается в том, что не сможет выучить текст? Только Татьяна Ивановна Шмыга. Все знал мудрый Андреев: и что Шмыга не может без своей оперетты, что, слава богу, играет на сцене театра и именно те роли, которые хочет играть: Джулию Ламберт, Катрин, Джейн…

И… отступил. Она подумала, что навсегда, но, как выяснилось, на время. В спектакле «Перекресток» вместе с Владимиром Андреевым сыграла Элина Быстрицкая.

Пройдет несколько лет, и Андреев позвонит вновь. И снова предложит выйти на сцену Ермоловского театра.

— Танечка! — вкрадчиво начал он. — Я, конечно, понимаю, что ты не выучишь столько текста, но попробовать— то можно?

В ответ услышал серебристый колокольчик, так знакомый ему еще со времен студенчества.

«А почему бы и нет, в конце концов, — подумала она. — Прекрасный текст Леонида Генриховича, что ни слово, то золото, произносить одно удовольствие». Продолжение некогда знаменитой «Варшавской мелодии», в постановках которой блистали ее любимые актрисы Юлия Борисова и Алиса Фрейндлих.

— Татьяна Ивановна! — Из задумчивости ее вывел голос искусителя Андреева. — Хватит заниматься самоедством.

Ох уж этот Владимир Алексеевич! Как всегда, попал в точку. Она всегда была ужасной самоедкой. Впрочем, такой и осталась. Вот показалось ей однажды, что для классических оперетт у нее не хватает голоса, и все костюмные роли прошли мимо нее. А сейчас она думает, что это было глупо с ее стороны и она многое пропустила. Но все равно были же у нее интересные роли. Пусть советские девочки в маечках, в тельняшечках, в юбочках, в носочках — этакие золушки. Она ничуть не то что не сожалеет и не критикует тот период актерской жизни, наоборот, считает, что те золушки очень много дали ей как актрисе.

Либретто порой были такими, что иногда можно было голову сломать, пока придумаешь, как все это сыграть. Да еще так, чтобы не было стыдно ни на сцену выходить, ни после спектакля на поклоны. В общем, «скрипеть мозгами» — эта фраза с ее легкой руки пошла в народ — приходилось иногда очень долго.

А не так давно сцену родного театра заполонили мюзиклы. Сама она играет от силы дай бог два раза в месяц. И то, если очень повезет. По-прежнему играет Катрин, Джейн, выходит на сцену в спектакле «Большой канкан» — исполняет романс Жермон из кинофильма «Гусарская баллада» и дуэт Сильвы и Эдвина, знаменитое «Помнишь ли ты?».