Путь к Рейхстагу

Неустроев и Зинченко назвали старшего сержанта Сьянова.

Мы поднялись на второй этаж.

Мне казалось, что я должен сразу

узнать Сьянова—ведь художники

считают себя физиономистами.

И вот передо мной стоит высокий

воин лет под сорок, в старой

солдатской шинели. Внешне самый обыкновенный. Пожалуй, если бы мне не указали на него, я бы прошел мимо. Совсем не был он похож на героя.

Я присматривался к его суровому лицу, на котором отчетливо проступали следы пережитого напряжения. Он удивленно нахмурился, а потом добродушно и немного растерянно улыбнулся, когда мы сказали, зачем пришли.

Илья Яковлевич Сьянов еще на подступах к Берлину заменил раненого командира роты и одним из первых ворвался в рейхстаг со своими бойцами, лично уничтожив около двадцати гитлеровцев.

Тогда я еще не знал, что прошедшей ночью ему доверили участвовать в переговорах с представителями фашистского командования в Берлине. А это было более чем опасно.

К сожалению, времени оставалось в обрез — нас ждали в редакции.

Надо было срочно приниматься за работу. В полутемном коридоре беспрестанно сновали люди, и, чтобы нам никто не мешал, Сьянов распахнул дверь ближайшего помещения. В этой комнате рейхстага я и рисовал советского воина, который, пройдя тяжелейший путь Великой Отечественной войны, закончил его победителем.

Потом мы простились с героями рейхстага, и я, как драгоценность, уносил с собой рисунок—простое и мужественное лицо человека, которое увидят в газетах воины всей нашей армии.

Я ушел с мыслью, что скоро вернусь сюда опять.

ТРЕТЬЕ МАЯ

Едва дождавшись рассвета, я снова направился к рейхстагу, на этот раз с рядовым В. К. Ошеньком. Когда опять увидел знакомое здание, то удивился... Еще вчера здесь было безлюдно, а сегодня толпы народа заполнили изрытое пространство вокруг рейхстага.

Воины, пользуясь теплым весенним днем, отдыхали, делились впечатлениями, кругом стоял шум веселых голосов. Казалось, люди собрались сюда, чтобы поклониться месту, ставшему отныне символом мужества и славы советского народа. Сколько замечательного и волнующего было в этом стихийном празднике!

Конечно, как всегда в таких торжественных случаях, появились любители фотографироваться; группами и в одиночку они позировали перед объективами на фоне рейхстага.

Бурную деятельность проявляли запоздалые кинооператоры и фотокорреспонденты, задним числом пытаясь восстановить упущенные исторические кадры. Они командовали массовкой, заставляя скромных героев снова повторять то, что уже безвозвратно ушло в прошлое. Так были сняты эпизоды штурма рейхстага и другие «документальные» кадры, впоследствии получившие большую известность.

Здесь, у рейхстага, среди шумящей толпы, я нашел уголок, где можно было расположиться и начать работать. В этой своеобразной мастерской на открытом воздухе я нарисовал двух замечательных воинов — Кошкарбаева и Хабибулина.

Командир взвода Рахимжан Кошкарбаев, молодой лейтенант в кожанке, добежал до рейхстага в числе первых и укрепил над входом штурмовой флаг.

Артиллерист, сержант Николай Хабибулин сопровождал со своей пушкой наступающую пехоту и первым прямой наводкой открыл огонь по рейхстагу.

Герои позировали, стесняясь бойцов, собравшихся вокруг. Не менее смущался и я, слушая замечания зрителей по поводу моих рисунков. Но приобретенная на фронте практика помогала мне сосредоточиться и работать на людях. Признаться, в глубине души я даже был рад, что окружен таким вниманием. Но как мне было нелегко! Точность каждой линии, каждого штриха сейчас же проверялась десятками внимательных, требовательных глаз.

Я уже готовился приступить к очередному рисунку, когда появились корреспонденты нашей газеты и соблазнили меня поразительным предложением—посмотреть на... Геббельса. Вернее, на его труп. Мы уже знали, что он, боясь возмездия, покончил с собой, но увидеть его останки— казалось невероятным.

В помещении какой-то школы, на низком импровизированном столе лежал полу обгорелый труп того, кто многие годы был министром пропаганды Третьего рейха и отравлял ядом фашизма души своих соотечественников. Его высохшее, напоминающее мумию лицо было искажено судорогой.

Особенно поражала приподнятая рука с растопыренными пальцами, застывшими в цепком, хищном движении. Зрелище дополнялось находившимися в глубине комнаты трупами членов семьи Геббельса и последнего начальника штаба сухопутных войск генерала Крепса.

Получив разрешение нарисовать Геббельса, я, волнуясь,, принялся за работу. Эти отпущенные мне двадцать пять минут я провел в каком-то лихорадочном состоянии. Никогда моя рука так точно не работала: я стремился предельно правдиво передать облик одного из злейших врагов нашей Родины, мне казалось, что это необходимо сделать для истории.

Трудно описать, что я тогда чувствовал. Не верилось в реальность происходящего, в то, что после всего пройденного на фронте я уцелел и сейчас рисую Геббельса, имя которого мы с ненавистью и проклятием произносили все эти годы.

Время быстро текло, дорога была каждая минута, я боялся появления новых посетителей и неожи-

данных помех. Между тем в глубине комнаты работали наши разведчики, сюда привели в качестве свидетелей фашистского вице- адмирала Фосса и шеф-повара имперской канцелярии Ланге. Немцы называли имена, опознавали трупы и сообщали отдельные подробности.

Наконец рисунок был закончен.

Еще раз я оглядел место, принесшее мне столько необыкновенных переживаний, и, бережно прижимая папку, вышел на улицу. А там светило солнце, такое радостное, ласковое, и этот контраст был символичен.

ДВА «РЕЙХСТАГА»

3 мая я попал в редакцию только к вечеру и, усталый, принялся за текущую работу для очередного номера газеты. Но мысли мои все еще неслись по Берлину. Хотелось снова видеть радостные лица бойцов и рисовать без конца. К сожалению, это от меня не зависело; газета требовала ежедневного материала и без художника не могла обойтись.

И вот сегодня я опять у рейхстага. Перед зданием и внутри него— невиданное скопление людей, увеличивающееся ежечасно. Все стены вестибюля покрыты надписями, для новых трудно найти место, и некоторые автографы сделаны уже высоко на карнизах большими буквами, чтобы их можно было прочесть снизу.

Удивительно только, как это наши ребята ухитрились туда добраться.

Заглянул я и в подвал рейхстага.

По рассказам, во время штурма там засело много фашистов, капитулировавших только утром второго мая. Подвалы, действительно, были огромными. Гигантской длины коридор напоминал улицу,

по сторонам его находились помещения, где теперь разместились наши бойцы.

Уже несколько дней я бывал в рейхстаге и, конечно, очень хотел нарисовать его, но все не хватало времени. И вот сегодня я решил во что бы то ни стало осуществить это намерение.

Почти отовсюду рейхстаг был хорошо виден, но изобразить его мне хотелось с той стороны, где проходило основное наступление.

Я пошел по Королевской площади, выбирая место, и остановился около какой-то бетонной будки: с этого расстояния глаз мог охватить массив всего здания.

Здесь шли на штурм рейхстага наши воины. Путь им преграждал ров, который нужно было преодолеть под огнем фашистов. Сейчас через него был перекинут деревянный мостик, построенный нашими саперами, а прежде, как рассказывал Михаил Егоров, здесь лежала длинная труба, которую и использовали при штурме бойцы; по ней же перебирались через ров Мелитон Кантария и Михаил Егоров с завернутым в чехол знаменем.