Беседы об искусстве (сборник)

Этот провозвестник возник из глубины былых времен, чтобы явиться нам так властно! Он современнее, чем мы сами, в нем больше жизни, свежести, энергии.

В своей позе посланца он немного склоняется вперед, и это напоминает движение ястреба, готового ринуться в полет. По этой детали узнается дорогой готическому искусству наклон, то благоговейное движение, которое дают кроссы. – Профиль изменится во времена Возрождения, чтобы выразить желание и негу. С Микеланджело он из аскетического станет пышным, обильным…

Готика оставляет ему грандиозную простоту спокойного порядка, эту восхитительную неспешность, это очарование танца и архитектуры. Простота придает величие, глубокое чувство всем жестам фигуры, всем деталям композиции. Ангел воистину небесный, светило сам по себе, он и циферблат держит, как светило. Глядя на него, думается, что время – равнодействующая безмолвного хода светил по небу.

Прекрасное бесполое существо, сирена, Ангел, ты прелестен своей грацией, ты обладаешь гибким, наклонно-уравновешенным силуэтом, это почти танец, равновесие, которым взгляд восхищается с грустью, говорящей о скованности и неустойчивости!

Ты был задуман героическими умами, ты последний пережиток возвышенного века.

Он еще там. Надолго ли?

В этот раз я лишь приблизился к собору… Издалека видно, как это Существо собирается с силами и восстает в своем цветущем единстве.

Этот шедевр, озаряющий безразличный город, заимствует у воздуха, в котором трепещет, некую новизну, нескончаемое возрождение. Каждый час дня по-своему облачает, украшает и превозносит его.

Какой неистощимый источник чудес, французский дух! Я узнаю кроткое упорство крестьянского гения нашей нации. С этим гением заодно климат. Французская душа и французский климат действуют согласно одним и тем же принципам. Оба обволакивают великий монумент легкой пеленой: именно этот мощный прием не позволяет деталям нарушить, усложняя их, главные линии, и эта прелестная каждодневная дымка поднимается утром, возвращается вечером и порой не рассеивается весь день.

Две Шартрские башни, одна романская, другая готическая. Внизу изукрашенной башни у контрфорсов имеется всего лишь один выступ; у второй, простой, они могучие и дерзкие.

Украшение – серебро, нагота – золото.

Мой взгляд различает перекрестья каменных деревьев, соединяющихся в вышине, словно ветви зачарованных лесов, словно руки, скрестившие свои пальцы, оберегая дарохранительницу…

Неужели Шартрский собор может погибнуть? Не хочу в это верить. Он ждет другие поколения, достойные понять его.

Он ждет, гордо возвышаясь в своей уверенности, свидетельствуя нам, что в некоторые великие минуты человеческий дух оживает, обращается к ясному, спокойному порядку и тогда творит непреходящую Красоту.

11

Декор

Убранство наших церквей – творение веков, труд неспешный, вдумчивый, совместное действие многих течений. Человек словно подчинялся здесь неким таинственным влияниям, законам, которые не могпреступить. Он создал эти произведения искусства, как пчела свой мед, – со счастливой неизбежностью.

Однако есть различие. Человек разнообразит заданную тему, но исчерпывает себя. Сладкие же насекомые неустанно повторяются. Когда человек подходит к рубежу одного из своих путей, наступает упадок, естественная ночь; она так же необходима, как и сам день. Человечество погибло бы, если бы постоянно направляло свой гений в одну и ту же сторону, если бы не знало отдыха перемены, если бы не испытывало чередований смерти и возрождения; свидетель – наука нашего времени. Тем не менее неоспоримо, что человек отдыхает в изнурении, а мы в нашей истории достигли как раз такой фазы. – До чего же медлит возрождение!

Скольких трудов стоит отыскать былую мысль в ее чистом виде! Это настоящие раскопки, но не в земле, а в небе, в том, что у всех перед глазами, погребено на самом виду глубже, чем в недрах земли. Можно подумать, что свет сегодня стал саваном всей этой красоты.

Самое трудное – это думать не с примитивной детской наивностью, а с традицией, с приобретенной силой, со всеми накопленными результатами мысли. Однако человеческий ум может далеко пойти только при том условии, что мысль отдельной личности терпеливо и молчаливо присоединяется к мысли поколений.

Но современный человек больше не считается с мыслью поколений.

Искусство Средневековья как в своих постройках, так и в их украшении исходит из природы. Стало быть, к природе и надо обращаться, чтобы понять его.

Взгляните на Реймсский собор: в его гобеленах мы обнаруживаем те же краски, листья и цветочки, что и на его капителях. То же самое во всех соборах.

Доставим же себе радость изучения этих цветов в природе, чтобы получить правильное представление о средствах, которые искал в них украшатель живых камней. Он проник в жизнь цветов, рассматривая их формы, изучая их радости и страдания, их достоинства и слабости: это наши достоинства и страдания.

И цветы даровали собор.

Достаточно отправиться в деревню и раскрыть глаза, чтобы убедиться в этом.

Вы на каждом шагу получите урок архитектуры. Люди былых времен смотрели прежде нас и поняли. Они искали растение в камне, а мы теперь заново находим их бессмертные камни в вечных растениях. И (разве это не самая большая почесть из тех, что они сами могли бы пожелать?) природа, которой, без сомнения, нет никакого дела до наших дат, беспрестанно напоминает нам о XII веке, о XIII, о XIV… XVIII… Это она берет на себя труд защищать безымянных мастеров тех великих эпох от любого критика.

Для меня эти прекрасные занятия на свежем воздухе благотворны. – Комната давит на меня, как слишком тесные башмаки давят ногу.

Цветочные поля Верьера.

Я словно брошен в этот огромный сад, в это прекрасное солнце и собственными глазами чувствую, что живу какой-то новой, более насыщенной, доселе неизведанной жизнью. Но столько великолепия сразу ошеломляет меня. Эти цветы, которые садовод выращивает на семена в квадратных грядках, густо засеянных однородными растениями, эти соседствующие друг с другом красочные полотнища наводят на мысль о витражах и заставляют меня жить вместе с ними.

Это слишком ослепительно. Мне не хватает сил. Я не могу вынести сияние этой красоты, этой неподвижной красоты! И спешу укрыться, найти убежище среди простой зелени, где свежий ветерок, зефир, ласково треплет листы моего блокнота…

Тем не менее мои испуганные глаза получили и хранят впечатление этого поразительного великолепия. Лишь две недели назад была еще почти зима, и вдруг все зацвело – облака, деревья, цветы. Какое безумное изобилие, какой бурный натиск юности! Ослепительная роскошь. Я не осмеливаюсь что-либо выбрать из стольких сокровищ. Для изучения требуется более ограниченное поле.

В одном цветке содержатся почти все прочие. За время самой короткой деревенской прогулки мы встречаем всю природу целиком, и все тропинки в траве – пути в рай.

…Наверняка я неудачный ботаник. Все же я кое-что понимаю, на свой лад. Пока «авто» шумят и пылят на дорогах, я, склонившись, изучаю цветы своей тропинки.

Сколько любопытной, разнообразной, неисчислимой выразительности в распоряжении художника!

В неравных планах все цветы равны; и у маленьких, и у больших одна и та же гордость.

Кажется, что поутру различаешь их лучше на концах стеблей. В эту пору они все так грациозно поворачиваются к нам спиной!

Некоторые начинают роскошно лосниться, расправив убранство своих лепестков. Ах! Цветочное убранство! Бесценный совет для скульпторов!

Многие растения подражают птицам и летят на месте. – Листья порхают довольно далеко от стебельков.