Фракталы городской культуры

«Я» как рекурсивное множество Других

Люди нередко стремились уйти от одиночества на Постаменте, или общаясь с прохожими внизу, или разделив его с кем-то другим – от плюшевых мишек до портретов близких. В этом же ряду стоят инсталляции, отсылающие к социальному фракталу «я – это мои друзья», вроде «дерева» с фотографиями близких людей или «маяка» из бумажных аппликаций – ладоней друзей и знакомых, или презентации, построенные на глубоко личных (вос)поминаниях умерших близких. Этот способ репрезентации Другого на Постаменте был связан с созданием фигуры Другого как коллективной личности, личности-фрактала. Силуэт Другого мог быть, например, собран из подвижно закрепленных светоотражающих пластин или из прикрепленных к проволочной фигуре человека фотографий «обычных людей, каждый из которых уникальный и особенный, потому что единственный» (Lu, 15.07., 9 p. m.). Такую мета-личность поставил с собой рядом молодой мужчина (Ian Russel, 25.09, 5 a. m.), собрав собственный «мозаичный» портрет в полный рост из фотографий друзей и знакомых как иллюстрацию своих слов о конструировании имиджа и о редукции образа к стандартному «силуэту». Примечательно, что изнанкой и, соответственно, подосновой портрета были кубики лего, эти материализованные «пиксели» современной культуры.

В темные часы Другим становилась тень «постаментщика» на стене Национальной галереи – архетипическое второе «я», спроецированное на все наследие культуры.

А может быть, Другим был сам Постамент, воспринятый кем-то как «A Plinth amongst men» (Постамент среди людей)… «Другое место», внутрь которого сворачивались все фрактальные рекурсии, место, где не просто стояли «живые статуи» и живые люди, но, словно на островке в океане Соляриса, проступали образы «я» как Другого – фрактальные паттерны британской и всей человеческой культуры.

Глава 4

Концептуальные фракталы городской культуры

Фрактальные лабиринты городской культуры

Город в городе: фрактальные складки культуры

Как уже отмечалось, фрактальные паттерны культуры транслируются не только в пространственно-архитектурных формах города В Новейшее время, когда город стал эклектическим пространством с дробной фрактальной размерностью, стремящейся к трем, главную роль играет концептуальная фрактальность города, и наиболее очевидными фрактальными паттернами культуры становятся городские социокультурные практики. В эпоху (пост)постмодерна концептуальными паттернами культуры являются коллажность, полицентричность, ризоматичность, складка, тиражируемость, игра во всех ее онтологических и экзистенциальных смыслах. С точки зрения фрактальной концепции культуры это состояние может быть описано в терминах самоподобия, фрактальных паттернов, рекурсивности, «динамического хаоса».

Примечательно, что городская культура породила особый тип визуальности, в которой зримое неизбежно превращается в зрелищное: «динамика городской жизни становится зрелищем, уводящим в бесконечность иллюзий и скрытых информационных подробностей» [143]. Точно так же в абстрактных формах фрактальной геометрии, в основе которой лежит непрерывное движение, проявляется гипнотическая бесконечность самовоспроизводящихся сюжетов и паттернов, раскрывающих в режиме zoom-приближения все новые – и такие похожие – детали и конфигурации. Концептуальная фрактальность города дает возможность декодировать социокультурные паттерны во всех текстах современной городской культуры – от вывесок и витрин до ночных огней мегаполиса, от уличных перформансов и праздничных хеппенингов до антропологической топологии повседневности.

Полицентричность большого города порождает фрактальные пространственно-концептуальные конструкции, выстроенные по образу и подобию города и одновременно являющиеся его частью. Самый простой тип семантической рекурсии связан с лексемой «город», например, «Чайный городок», ежегодно появляющийся на Красной площади. Фрактальная конструкция «город в городе» встречается на каждом шагу: магазины «Читай-город», «Город штор», «Спортград», «Цифро-град» и т. п., не говоря уже о риэлторских компаниях, сфера деятельности которых изначально включает в себя городскую семантику («Белый город», «Новый город», «Святоград», «Град-М», «Сити-XXI век» и пр.), в особых случаях в городское виртуально-маркетинговое пространство вмещаются даже кратные символические структуры (агентство недвижимости «Пять столиц»).

Элитные жилые комплексы – каждый уже в своем названии город в городе: «Янтарный город», «Солнцеград», на худой конец «Царское село» или «Итальянский квартал», встречаются даже государства в государстве вроде коттеджных поселков «Европа», «Резиденции Бенилюкс» или «Бельгийская деревня». Такого рода фрактальная техника сплавления пространств характерна для рекламного дискурса, создающего языковыми и визуальными средствами нелинейную фрактальную географию, в которой особым, «хаотическим» образом сминаются, пересекаются и умножаются пространства. «Европа» располагается в Подмосковье, там же раскинулась «маленькая Италия» и протянулся «Гранд Каньон» (в виде коттеджных поселков, разумеется). Благодаря рекламе «40 мин – и ты в Англии» (подмосковный коттеджный поселок «Английские дачи») и, если хочешь, «Иммигрируй каждый день» (коттеджный поселок «Бельгийская деревня» в 12 км от МКАД). Заметим, что фрактальный паттерн западной культуры в этих случаях имеет не только пространственную, но и концептуальную природу, так как транслирует специфические культурные практики повседневной жизни.

Фрактальные паттерны европейской культуры (Московский регион)

Особая значимость культурно-экономической западной модели для российского бизнеса в столичном пространстве выражается высокой символической валентностью лексемы «city»: международный деловой центр «Москва-Сити», торгово-развлекательные центры «Крокус-Сити», «Ramstore-City», «Авиа-сити», «УниверСити», «Макс-Сити», специализированные магазины и фирмы «Сити-Обувь», «Автоцентр Сити», «Дентал-Сити», «Эко Сити» и др. В рекламно-виртуальном пространстве существуют чудесный город Holstencity, зловещий «Грипп-таун» и «город развлечений» отеля и казино «Korston».

Физическое пространство мегаполиса становится многомерным, инокультурные географические подпространства пересекаются и вкладываются в чужой универсум, как матрешки друг в друга: возникают парки ледяных скульптур – знаковых зданий далеких стран (например, Биг Бен на Пушкинской площади, Собор Василия Блаженного на Трафальгарской площади, российское архитектурное «избранное» в Китае), Дисней-ленды, парки архитектурных миниатюр, подобные брюссельской «Мини-Европе» (см. раздел «Город как фрактальная модель мира» второй главы).

В современном мегаполисе постоянно возникают точки фрактального сопряжения культурных пространств и эпох: рестораны «Токио», «Венеция», «Прага», «Берлин» воссоздают на вербальном и визуальном уровнях стохастические фрактальные островки других регионов и иных культур. В соответствующих интерьерах, наполненных предметными, жестуальными, гастрономическими и символическими паттернами японской, итальянской или какой-либо другой культуры, образуются фрактальные складки планетарного пространства-времени, в которых опыт личного досуга эпохи постпостмодерна превращается в практику аутопойэзиса культур(ы). В полуигровой модальности в современной городской культуре воспроизводятся фрактальные хронотопы разных культурных «размерностей», образующих единый фрактал мировой культуры.