Знание - сила, 2005 № 09 (939)

Работы, помещенные в сборник, переиздавались и раньше. Они даже собирались вместе — в собрании сочинений Жирмунского, но то было уже очень давно. Теперь читатель получил возможность охватить все это единым взглядом, а заодно и увидеть, как развивался подход исследователя к своему предмету.

По существу, автор представлен в книге в двух лицах. Первое из них — Жирмунский 30-х годов, молодой и очень категоричный. Здесь он — уже весьма серьезный и самостоятельный исследователь — еще, однако, упорно вписывает себя в рамки. Во-первых, он заявляет себя как благодарный, хотя и критичный, ученик германской фольклористической традиции: постоянно ссылается на своих учителей- немцев и выстраивает свою методологию фольклористических исследований, опираясь на их работы. Что такое предлагаемая им методика "социальной географии" и как она работает, он объясняет прежде всего на основе немецкого материала и опыта. Во-вторых, заявляет он себя и как подчеркнуто-правоверный марксист. В полном соответствии с духом времени и места он дает жестко-социологическую, классовую, интерпретацию явлений языка и фольклора. Более того, своему предмету исследования Жирмунский предрекает в будущем полное исчезновение — по его мнению, оно уже и началось.

Фольклор в его тогдашнем представлении — "совокупность реликтовых культурных образований, характерных для бытового уклада культурно-отсталых" или "пережиточных" социальных ipynn, прежде всего — для крестьянства, которое он считает "реликтовым классом". То есть — в своем роде шлак исторического развития, идущего не иначе как вперед и вверх по линии npoipecca, отстойник отживших свое культурных форм. Поэтому, разумеется, никакого пролетарского фольклора быть не может. А то, что может таковым показаться — это вывезенные рабочими из родных деревень крестьянские же песни; мещанские романсы, полученные в конечном счете оттуда же, и фольклор "деклассированных элементов", занесенный в рабочую среду при "бытовом соприкосновении". Эпоха же социализма, уничтожая классовые различия, "снимает и самое понятие фольклора, основанное на противоречиях в развитии классового (в особенности капиталистического) общества". Фольклор вымрет "с уничтожением различий между городом и деревней" в процессе индустриализации и коллективизации, и грядущее бесклассовое общество прекрасно обойдется без него, поскольку в нем не будет "культурных отставаний", обусловленных классовым расслоением и эксплуатацией.

Все это, слава Богу, не мешает автору виртуозно сопоставлять, например, сюжеты немецких и французских солдатских песен XVI — XX веков, выявляя в них следы исторических взаимодействий между двумя народами ("К вопросу о странствующих сюжетах: Литературные отношения Франции и Германии в области песенного фольклора", 1935).

Затем следует временной разрыв: до конца 1940-х годов и далее — до конца 1950-х. И мы видим уже совсем другого Жирмунского. Не остается не только никаких следов от ученичества: верности идеологическим авторитетам вкупе с соответствующими декларациями тоже все меньше и меньше. Остается точное и основательное исследование сходных мотивов в героических преданиях разных народов — от старофранцузских сказаний до русских былин и армянского, киргизского, узбекского эпоса, дохристианских корней сюжетов и образов "Калевалы". А также общих черт в азиатских сказаниях об Алпамыше и в "Одиссее" Гомера, славянских фольклорных мотивов и испытанных ими многообразных влияниях. В самом начале своей послевоенной статьи о "Литературных отношениях Востока и Запада и развитии эпоса" Жирмунский еще, для надежности, ссылается на Ленина. А далее классики марксизма либо не цитируются вообще, либо занимают свое скромное место в библиографическом списке наряду с прочими авторами.

Завершает книгу в качестве приложения статья К.В. Чистова о том, что В.М. Жирмунский был "духовным отцом" "Исторических корней волшебной сказки" В.Я. Проппа и первым сочувственным рецензентом этой уникальной книги.

Вот только жаль, что составители такого основательного, тщательноакадемичного издания как-то ухитрились упустить из виду, что родился Виктор Максимович все-таки в 1891 году. А не в 1881, как это почему-то написано в книге аж в двух местах.

Ничего случайного

Оксана Булгакова. Фабрика жестов.

— М.: Новое литературное обозрение.

Исследование, которое предприняла Оксана Булгакова — киновед и исследователь русской и советской визуальной культуры из Стенфордского университета, — даже не в первую очередь о кино, хотя, казалось бы, здесь только о нем и речь. На самом деле оно — лишь способ увидеть настоящий предмет исследований: историю телесного поведения и его значений. Кино важно постольку, поскольку впитывает пластику времени, оказываясь слепком с его душевных движений и смыслов. По этому слепку их можно реконструировать с величайшей точностью.

Булгакова открывает возможности нового взгляда на кинематограф. Она видит фильмы своего рода "боковым зрением", обращая внимание на то, что обыкновенно остается незамеченным: на движения, жесты, позы, из которых лепятся образы. И, как лицо — по черепу, берется воссоздать "внутреннюю", смысловую, обертоновую историю советского, а затем и постсоветского общества через историю движения и жеста, запечатленных на пленке.

В том, как человек распоряжается собственным телом, считает она, во-

(Исходный скан заканчивается на 124 стр.)