Знание - сила, 2005 № 09 (939)

Лучше прибегну к метафоре противоположного толка — не водораздел (то, что разделяет), а нечто (я пока еще не знаю, что) объединяющее. Политики сразу бы заговорили о балтийско-черноморской идее. Но я не политик и хотел бы сказать о другом. Например, о Львовской канализации — речке Полтве: по ней каких-нибудь триста лет тому назад ходили парусники из Гданьска и Любека, и в водах ее голыми руками ловили змееобразных атлантических угрей. Исполнилось ровно сто лет с момента, как речку похоронили под землей. В этом отношении Львов полный антипод Венеции. Здесь так не хватает воды, что жители старинных кварталов поклоняются Тому, Кто превратил бы вино в воду. В августе эта иссушающая драма достигает кульминации. Единственное спасение — окрестные леса и парки со стародавней, действительно королевской растительностью, укромными озерами, кувшинками и таинственными целебными источниками, впрочем, их — лесов, озер, кувшинок, источников — остается все меньше.

Это дыхание Юга, которое с каждым шагом становится жарче. Архитектоника Львова все же латинская, романская, барочная. В советские времена именно во Львов отправлялись снимать фильм, когда требовалось, чтобы на экране предстал Париж или Рим. А вот если был нужен Лондон или Стокгольм — снимали в Риге и Таллинне.

Львов наполнен атмосферой средиземноморской культуры — только надо заставить себя ее отыскать. Крылатый лев св. Марка на доме венецианского консула Бандинелли (площадь Рынок), равно как и флорентийский двор или безупречная изумрудная coppola доминиканцев не выглядят здесь экзотикой. Начиная с XVI века черты города в значительной мере формировали итальянские изгнанники, проходимцы, бродяги и авантюристы, вдохновленные идеями Ренессанса — эпигоны высокого quattrocento, эти герои плаща и шпаги наподобие Пьетро ди Барбони, Павла Римлянина Доминичи, Амвросия Благосклонного или Каллимаха Буонакорси, все эти "куртуазные маньеристы".

Романский акцент обогащен или, вернее, уравновешен акцентом византийско-греческим. И дело не только в византийском обряде украинских церквей. Дело в особом византийском умонастроении, которое, возможно, основная преграда для нашего вхождения в Европу, но, вероятно, и основная наша защита от такого вхождения. Это умонастроение — как церковь Успения Пресвятой Богородицы с башней Корнякта: ничем его не стереть и не зачеркнуть.

Однако наше путешествие на Юг продолжается. Ведь я еще не упомянул об армянах, что реэми!рировали во Львов в основном из Крыма, где воинствующий ислам оставлял все меньше пространства для их лавок и храмов. Они положили начало ориентальному привкусу. Персидские ковры Львовского производства считались лучше настоящих персидских, не говоря уже о запахах, о разнообразии ароматов — имбирь, кардамон, шафран, перец, мускус, корица: именно армяне придали пряность львовской жизни. И никто, кажется, до сих пор не расшифровал и не прочитал надгробные надписи на старом армянском кладбище, несмотря на то, что по слухам, есть там абсолютно необходимые нам слова безбрежной мудрости. Конец армянской общине во Львове был положен в 1946 году, когда большевики упразднили армянско- католический епископат.

Что касается евреев, то они появились во Львове еще раньше, чем армяне, примерно в конце XIV века и были в их числе тряпишники, шинкари и ростовщики, которых из XVI века с благородным возмущением клеймил раздольным латинским виршем Себастьян Фабиан Кльонович:

Как ржа разъедает железо,

а моль одеянье,

Так и бездельник еврей все

разрушает вокруг.

Но находились среди них и ученые - талмудисты, и астрологи, и чернокнижники, и, надеюсь, знатоки халдейской мудрости, обладатели тайного знания. В сороковые их уничтожили фашисты, те же, что вскоре заполнили опустевшую нишу, были обычными, советскими, денационализированными. Исчезнувший тип Галицкого жидовства породил выдающихся писателей: это и Йозеф Рот, и ностальгический эссеист Юзеф Виттлин и, без сомнения, Бруно Шульц — загадочный, буйно разросшийся овощ, противоестественно-сладкий на вкус.

Кто же еще плыл на этом корабле?

Немцы, или, как их тут называли, "швабы", оставили след в искаженных названиях Львовских предместий. Так Лычаков происходит от Luetzenhof, Замарштынов от Sommerstem, Клепаров от Klopper, Майоровка от Majer, Кульпарков от Goldberg и так далее. Еще был владелец винного магазина в Замарштынове с выразительным прозвищем Макольондра (Коноплянка), а еще Иосифа Кун, монахиня-бенедектинка, автор книги стихов "Lemberg schone Umgebungen", то есть "Премилые околицы львовские".

Кто еще очутился тут, в каютах и трюмах, на палубах и мачтах?

Может, достаточно одного только перечисления?

Итак: сербы, далматинцы, арнауты, аргонавты, татары, турки, арабы, скотты, чехи, мавры, баски, скифы, караимы, хазары, ассирийцы, этруски, хетты, готы, белые и черные хорваты, кельты, анты, гунны, курды, эфиопы, циклопы, агриппы, лестригоны, андрогины, ариане, цыгане, кинокефалы, элефантофаги, африканцы, мулаты и метисы, малороссы, москвофилы и мазохисты. Францисканцы, капуцины, кармелиты босые и — соответственно, прошу прошения — обутые, бернардинцы, клариски, урсулинки, сакраментки, цецилиянки. Доминиканцы, василиане, растафариане, редемптористы, а еще иезуиты, а до них тринитарии, что выкупали из восточного рабства невольников-христиан. Розенкрейцеры, студиты, тамплиеры, раскольники, православные и левославные.

Я убежден — все они побывали тут. Я вспомнил лишь о немногих, и перечень мой не полон.

Ведь Львов лежит посреди белого света. Того Старого Света, что был плоским, держался на китах, или, по другой версии, на черепахе, а самой дальней его околицей считалась Индия, о берега которой разбивались волны Дуная, Нила или, возможно, Океана.

Даже растительность Львова хранит неоспоримые признаки этой всепричастности. Балтийская сосна и крымский кипарис мирно соседствуют в львовских садах, любой из которых можно смело назвать ботаническим.

Мы, люди — создания безрассудные и неблагодарные, мы обречены на постоянные потери. Мы не ценим того, что у нас есть, того, что даровано нам свыше.

В одной из любимых моих книг — "Исторических прогулках по Львову" Ивана Крипякевича — есть печальный раздел об исчезнувших святынях. Иногда я задаю себе вопрос: если бы книга была написана не в 1931 году, а теперь — насколько более длинным и гнетущим сделался бы этот раздел? Мне не хватает во Львове синагоги Золотая Роза. Мне не хватает татарской мечети и татарского кладбища, что находилось где-то под Высоким Замком — в XVII веке его еще показывали заезжим коллекционерам впечатлений. Мне много чего не хватает — и ежегодных львовских карнавалов, и воскресных угощений для нищих, и полуфантастического звериниа в окрестностях Погулянки.

Некоторые из нас хотят спасти их строкой стихотворения. Но, как правило, они не даются и ускользают. Ибо Львов — это, действительно, корабль-призрак.

Идиллическое и безболезненное наслоение культур — миф. И, скорее всего, миф вредный. В конце концов, доверимся классику — вот как он написал об этом наслоении: "Те, кого по ночам в нашем городе мучит бессонница, могут понизиться в ночные голоса. Отчетливо и тяжело бьют колокола на католическом кафедральном соборе: два часа ночи. Проходит чуть больше минуты и вот голосом, что звучит слабее, но зато глубже проникает, отзывается колокол православной церкви, он также возвещает два часа ночи. После небольшой паузы — чуть хриплый, далекий звук часов на минарете, однако они бьют одиннадцать, таинственное турецкое время, подчиненное чужедальнему диковинному счету. На башне у евреев часов нет, и одному Богу известно, который час показывают их хронометры сефардам, и который ашкенази".