Искатель, 1996 №5

— Так Кучера играет в шахматы. Это его стиль, — сказал Кори.

Он достал из кармана пальто маленький магнитофон на батарейках и поставил его возле радиатора отопления.

— Кучера думает, что Геслер жив, — вернулся Кори к их разговору.

— Они думают, что и Борман жив. Здесь вообще очень многие уверены, что знают, где и под какими именами скрываются уцелевшие нацистские преступники. Хаузер однажды получил в Бойконуре очень неожиданное письмо от одного пленного немецкого ученого, работающего на русских. Так вот, этот человек полагал, что Хаузеру известно, где живет Геслер. Если Хаузер и знал это, то никому ничего не сказал.

Даже в последние мгновения перед побегом Гиллеля все еще мучила память Хаузера.

Кори взглянул на часы. Восемь часов двадцать девять минут. Пора! Он включил магнитофон и направился к двери. «Я полностью контролирую свою волю, — зазвучал из магнитофона голос Гиллеля — Я перенес шок, когда вылетал в Копенгаген. Отдельные моменты не могу вспомнить…»

Гиллель вздрогнул, услышав свой голос, но, не теряя времени, последовал за Кори.

Значит, Слотер записывал их разговоры и в Копенгагене, подумал Кори. Нигде нет покоя от шпионов, их аппаратура способна слышать сквозь стены.

…«Какие действия? — услышал Кори свой собственный голос. «Желания и стремления Хаузера уходят корнями в его прошлое, которое теперь выдвигается на первый план», — продолжал магнитофон уже голосом Гиллеля.

Приоткрыв дверь, Кори выглянул в коридор. Никого. Он быстро пошел вдоль коридора. Гиллель тем временем закрыл за собою дверь. В комнате — теперь пустой — продолжал! звучать их голоса, вводя в заблуждение незримого охранника.

Ключ, который дала Кори горничная, подошел к двери в конце коридора. Дверь открылась, заскрипев на петлях. Гиллель и Кори вышли на маленькую лестничную площадку, закрыли дверь и заперли ее. В темноте рука Кори скользнула вдоль перил. На своем затылке он чувствовал дыхание Гиллеля. Снизу доносился неясный гул голосов и звон посуды. Когда их глаза привыкли к темноте, Гиллель и Кори начали медленно спускаться по ступенькам, заставленным старым инвентарем, заваленным кипами старых газет, какими-то ведрами и старыми метлами. Похоже, в этом отеле никогда ничего не выбрасывали. Гиллель оступился. Оба беглеца замерли и затаили дыхание. Голоса и звон посуды внизу стихли. Отель, казалось, прислушивается к ним в темноте тысячами невидимых ушей. И только оркестр в цокольном этаже продолжал играть.

Гул голосов вскоре возобновился, и Кори продолжил путь, наощупь двигаясь сквозь темноту, которая становилась все непрогляднее, чем дальше они спускались вниз. Кори предугадывал возможные препятствия с чуткостью слепого. Но вот ступеньки, наконец, кончились, стал виден тусклый свет, с трудом проникавший сквозь запыленные фрамуги. Наружная дверь оказалась запертой. Ее ржавая ручка не пришла со временем в негодность. Слышно было, как снаружи подъехал грузовик, потом загремели мусорные баки и перекликались чьи-то голоса.

Через некоторое время мусоровоз уехал. Внезапно дверь перед Гиллелем и Кори распахнулась. Падающий из окон отеля свет освещал служебный двор, в беспорядке заставленный мусорными баками. Где-то чуть ниже оркестр по-прежнему наяривал вальс.

Во двор задним ходом въехал маленький и какой-то обшарпанный фургон, похожий на те, в каких обычно возят хлеб. Задняя дверь фургона открылась.

— Быстрее! — позвал кто-то изнутри.

Гиллель сразу же вскочил в фургон, Кори забрался туда следом за Гиллелем и закрыл дверцы. Заскрежетали шестеренки коробки передач, и машина выехала из двора отеля.

В полной темноте Кори слышал рядом с собой чье-то дыхание, пахло черствым хлебом и выхлопными газами.

— Вы, надеюсь, не забыли включить магнитофон? — услышал Кори обращенный к нему вопрос.

Изысканный англо-немецкий акцент не оставлял сомнений — Вендтланд!

— Конечно, не забыл, — ответил Кори.

— В нашем распоряжении один час. Столько продлится воспроизведение вашей записи. Я полагаю, вы догадались позвать официанта убрать со стола? Иначе он может вернуться в ваш номер и доложит кому следует о вашем исчезновении.

— Некогда было, — сказал Кори. — Мы слишком долго ждали, пока нам принесут заказанный ужин, и я не решился снова вызвать официанта.

— Грубая ошибка, — сказал Вендтланд. — Не поручусь, что нам остался этот час. Мне пришлось немало потрудиться, склеивая ваши диалоги. Я использовал каждый клочок ленты, каждый дюйм, даже если они не подходили один к другому по смыслу и содержанию.

— Выходит, вы начали записывать нас давно, еще в Калифорнии, сказал Гиллель.

— Мы организовали прослушивание из квартир, соседних с вашими, но ваши записи, доктор Мондоро, не пригодились, потому что там слышен женский голос.

— Карен, — сказал Гиллель. Он произнес это имя не сразу и, кажется, впервые с тех пор, как улетел из Калифорнии. — А почему вы следили за нами?

— У нас не было другой возможности, а мы не хотели упускать ни единого шанса.

— Но вы получили их, прибыв в ЧССР, — сказал Кори.

— Слотер не захотел, хотя это его работа. Он сказал, с моим немецким акцентом не такой уж это риск — путешествовать с группой голландских туристов. А теперь я начинаю сомневаться в этом. — За мной ведь должны были следить, а я не вышел из отеля с этой группой. Как ни старайся, а все равно оставляешь за собой следы. Остается надеяться, что те, кто за тобой следит, не сумеют расшифровать твоего кода.

— Удастся ли нам пересечь границу в этой машине? — спросил Гиллель.

— Мы пересечем ее воздушным путем, у нас есть самолет и разрешение лететь за границу ЧССР. Это четырехместный аппарат, чешский, копия американского «апача». Мы купили его за деньги, вырученные от показа кита.

— Кита? Какого кита?

В темноте послышался вздох Вендтланда.

— Я не очень надеюсь на то, что вы поверите мне, но есть такое чучело кита, которое путешествует по всей Европе в тягаче длиной сто футов. Кит уже старенький, я, помню, видел его, еще когда был маленьким. Но благодаря ежедневной обработке формальдегидом он хорошо сохранился. Его возят из одного города в другой, и люди собираются толпами, чтобы поглазеть на него. Вы не поверите, сколько сходится зевак, буквально — миллионы! И ежедневная выручка — просто фантастическая! В Чехословакии только больше тридцати тысяч крон, или трех тысяч долларов! В одном лишь Попраде сборы превысили двести тысяч крон, а Попрад — всего-то маленький городишко на границе с Польшей. Владелец этого кита тратит выручку на покупку вещей, которые можно потом без особых хлопот перевезти через границу и выгодно сбыть. Он скупает лошадей, охотничьих собак, изделия из стекла, ну, и так далее и тому подобное. Вот так нам и достался этот самолет, — Вендтланд хмыкнул. — Конец киту, если дознаются…

— Кит! — отозвался Гиллель, выдавая в одном этом слове сомнение не столько в правдивости слов Вендтланда, сколько, кажется, в его умственных способностях, а, может быть, наоборот, — уверенность в том, что Вендтланд дурачит его и Кори.

— Я же говорил, что вы мне не поверите, — еще раз вздохнул Вендтланд.

Фургон резко свернул вправо и остановился. Вендтланд открыл дверцы, и Кори увидел перед собой какую-то деревенскую хату. Вдаль простирался большой луг, сменявшийся сосновым лесом.

Здесь их уже ждала «шкода» с заведенным двигателем. За рулем «шкоды» сидел вышколенный водитель. Всем своим видом он давал понять, что все происходящее его не касается и он ничего не замечает вокруг и будет нем, как могила.

— Вы тоже играете в шахматы, — сказал Вендтланду Кори.

Но Вендтланд не понял, что Кори имеет в виду.

— Скорее по местам, — сказал, он, не обращая ни малейшего внимания на водителя «шкоды» и даже как будто вовсе не замечая его. — Через десять минут мы должны быть в Руде. Там нас подберет самолет.

Проселочная дорога казалась пустынной.

— Если они переправят вас в Россию, вам уже никогда не вырваться оттуда. Русские не то, что чехи, — сказал Вендтланд. — Чехам не нравятся русские, чехам нравятся только они сами.