Знание-сила, 1997 № 04 (838)

• Находки из постройки последней четверти XIV века, исследованной в Шавыкине монастыре в 1990 году. Серая керамика, замок

Как показал В. А. Кучкин в своем исследовании «Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси», в этот период даже те княжества Северо-Восточной Руси, в которых в первой половине XIV века намечались тенденции к централизации, распадаются на мелкие уделы.

Однако Москву это миновало. Видимо, социальная система, сложившаяся в первой половине XIV века, смогла воспринять новое, не изменяя себе. Быть может, здесь кроется ответ на вопрос, поставленный в начале статьи.

Имена Звенигорода, Галича, Можайска, Вологды, Дмитрова и Радонежа. зазвучавшие на рубеже XIV и XV веков, неотделимы от взлета русской культуры в эпоху Андрея Рублева и Епифания Премудрого. Естественно задаться вопросом: что привело к этому взлезу? Какова роль Москвы в этом явлении?

Здесь надо напомнить, что памятники, свидетельствующие о художественных достижениях XIV—XV веков в иконописи, архитектуре и прикладном искусстве, стали известны лишь в нашем столетии. Характерно, что В. О. Ключевский, столкнувшись с необходимостью дать систематическое описание духовной культуры Московской Руси, отказался от введения этой темы в свои обобщающие работы. Сегодня мы знаем заметно больше, но все же еще недостаточно для того, чтобы ответить на поставленные вопросы однозначно. Гем не менее попытаемся предложить некоторые варианты таких ответов.

Процесс формирования на русском Северо-Востоке ХIV века особого варианта культуры проявился с особой силой именно в Москве и на землях Московского княжества.

Он протекал в условиях постепенной смены векторов внешних влияний. Как показали исследования Л. А. Беляева, с конца XIV века торговля Москвы начинает ориентироваться в большей степени на Запад. Этому способствовали походы Тамерлана, которые привели к опустошению Поволжья и упадку ремесленных и торговых центров Крыма. Таким образом, столетняя пауза в контактах с Западом заканчивалась. Но к этому моменту уже во многом сложился самобытный «московский стиль».

В храмовой архитектуре это выразилось в появлении на рубеже XIV—XV веков оригинального типа четырехстолпного храма со ступенчато повышающимися сводами, оформленными снаружи закомарами и кокошниками (соборы Андроникова монастыря, Звенигорода, Троицкий собор Троице-Сергиевой лавры). Широко распространялись — по мере расширения территории княжества — белокаменные надгробия с трехгранно-выемчатым орнаментом.

В Москве XIV веков ранее чем в других областях Руси аккумулировались новации. Приведу пример из области дипломатии. В отличие от Новгорода с его традицией свинцовых печатей, в Москве с середины XIV века получают распространение восковые печати. Исследователи связывают их появление с влиянием дипломатической практики Сербии, в которой с начала XIV века распространяется бумага, требовавшая применения печатей из воска.

Мне представляется симптоматичным, что первая московская берестяная грамота, найденная во время наших раскопок на Красной площади в 1988 году, — не что иное, как фрагмент правой грамоты или судного списка 1410—1430 годов (подробнее об этом можно прочесть в первом номере журнала «Российская археология» за 1997 год). Московская берестяная грамота не принадлежит к новгородской традиции письма на бересте. Она напоминает грамоты второй половины XIV века, написанные на пергаменных столбцах шириной четырнадцать — пятнадцать сантиметров. Чтобы придать берестяной грамоте подобную форму, исходный лист клали вертикально и писали поперек прожилок бересты. Традиция писания актов на бересте могла получить распространение в Москве уже после того, как свинцовые печати (они не совместимы с берестой) были сменены восковыми.

Мы вновь сталкиваемся с какой-то чисто московской самоуверенностью и, если хотите, самомнением. Вся Русь испокон веку пишет вдоль берестяного листа, а здесь взяли да стали писать поперек!

Парадоксально, но эта возглавляемая Москвой группа православных княжеств, оторванная ордынскими владениями от своей духовном метрополии Византии, а языческой Литвой — от славянских стран Центральной Европы, существующая долгое время в изоляции, не деградирует, не становится культурной провинцией. Напротив, именно в XIV веке здесь складывается самобытная культура, закладывается фундамент, рассчитанный на многие столетия вперед.

Раскопки, образно говори, иногда задевают части этого фундамента, на которых иной раз так и не были впоследствии возведены стены. Ощущение такого фундамента первый раз возникло у меня в 1989 году, когда удалось отыскать в двадцати километрах к северу от Троице-Сергиевой лавры следы Успенского Дубенского Шавыкина монастыря, основанного Сергием Радонежским (как об этом повествует житие святого) в память о даровании победы на Куликовом ноле.

Это остров среди болот как бы создан природой для молитвы. Тишина здесь прерывается лишь осенью, когда над ним пролетают стаи журавлей. Силою обстоятельств (смерть Дмитрия Донского, переход игумена пустыни Саввы в Троицу, а затем в Звенигород) эта пустынь так и не стала крупным монастырем — таким, как Троица или Кириллов. Но масштабы замысла и его адекватность событию, которому оно было посвящено, а также избранному месту, поражают.

Итак, монастыри Сергиевского круга, монастырское движение. Как видится оно в плане этнокультурной истории Москвы? Все в нем необыкновенно характерно для изучаемого нами явления. Зарождается оно не без влияния того восприятия иноческого подвига, которое сложилось в московских волостях еще в первой половине XIV века. Провозвестником его оказывается выходец из Ростова, всю жизнь остававшийся далеким от державных устремлений московских князей. Проявляется оно в органическом единстве веры, жизни и созидания, в онтологическом осознании окружающей человека природы и форм его хозяйственного бытия. Воздействие же этого движения сказалось на развитии земель, вошедших в поле московской культуры на протяжении XV века.

Теперь, когда обозначены основные вехи общественных и культурных перемен, происходивших во второй половине XIV — первой половине XV столетия в Московском крае, естественно задаться вопросом: а что же представляла собой сама Москва в этот период?

Последнее десятилетие, отмеченное в городе многократным увеличением археологически исследованных площадей, по сути, открыло нам Москву этого времени.

Культурный слой второй половины XIV — первой половины XV веков фиксируется по находкам серой и красноглиняной грубой керамики, монет, ранних надгробий. Почвоведческие исследования, которые проведены уже более чем на тридцати участках, позволяют фиксировать распашку средневекового времени. Результаты этих работ отражены на публикуемой карте, составленной И. А. Бойцовым.

С построением в 1366—1368 годы белокаменных стен размеры Кремля выросли за счет посада. На вошедших в пределы Кремля участках были возведены Чудов и Вознесенский монастыри. Великий посад (на подоле) и Окологородье (северная часть позднейшего Китай-города) слились.

На территории, которая позднее вошла в пределы Белого города (до бульваров), княжеские, боярские дворы и монастыри перемежались массивами полей и лугов.

• Московская берестяная грамота № 1, найденная при раскопках Московской археологической экспедиции на Историческом проезде в 1988 году.

Фрагмент судного списка, датируемый, по палеографическим данным, 1400- 1430-ми годами. В первой строке читается: «+Се суд суди».

В Занеглименье, то есть за рекой Неглинкой («Неглимной»), застройка охватила пространство от Москвы- реки до Волсцкой дороги (улица Воздвиженка) и ручья Черторыя (нынешний Гоголевский бульвар). Севернее, в районе нынешнего дома Пашкова, зафиксировано поселение. В 1445 году Василий Темный, вернувшись из татарского плена в погоревшую незадолго до того Москву, поселился здесь «ста на дворе матери своей за городом на Ваганкеве».