Daigaku-kagami (СИ)

И проблемы как-то невесомо отходят на задний план, о них и вспоминается с трудом, когда легкий ветерок раздувает ночную рубашку с гавайским узором, теребит волосы, играя с послушными прядями, когда солнце слепит глаза, открывая перспективы грядущего, когда мир — вот он, прямо перед тобой! — невинный и прекрасный в своей утренней чистоте, полный новых возможностей, готовый распахнуть тебе двери по первой просьбе. И грех не воспользоваться, грех не испытать себя, не приблизиться еще немного к этой пропасти под ногами, не раскинуть руки в наивном стремлении обнять этот прекрасный дивный мир, встречающий новый день во всей красе, не завопить во все горло, вторя птицам, разрывающим привычную тишину. Вот он я! Встречай, мир!

А когда силы оставят — обессилено отойти, чувствуя, как ветер, шурша древесной листвой, приветствует тебя, приглашая присоединиться к какой-нибудь абсурдной затее, если, конечно, есть сейчас что-то абсурднее разговоров с ветром. Счастье. Тихое, спокойное счастье, разливающееся внутри, прочно поселившаяся там надежда на мир и радость, улыбка на губах — и больше ничего не надо. Прекрасный рассвет — сиюминутный позыв природы — подарил все, что мог, отдал всего себя, сгорел, растворяясь в нежной пока еще голубизне, на благо тех, кто будет бегать под этим безумно синим небом, не задумываясь хоть на секунду остановиться и оглядеться вокруг. Мир прекрасен. Прекрасен.

Прошедшая ночь была для Альфреда одной из самых тяжелых ночей в его жизни. Он думал. Думать Альфред, конечно, любил, но когда мысли, назойливым роем жужжа в голове, мешали спать, а стоило только закрыть глаза, как мозг услужливо рисовал то жуткие картины из каких-нибудь триллеров, то не самые цензурные сцены с задворок подсознания, удовольствия это не приносило. Только головную боль, желание заняться хоть чем-нибудь, кроме отлеживания боков, и жгучий стыд. Он ворочался с боку на бок, ежеминутно вздыхал с особой тяжестью, с интересом разглядывал темный потолок, слушал сопение Мэттью, который, несмотря на очевидные угрызения совести, заснул более чем быстро, и думал. Думал, думал, думал… Думал! То о смысле жизни, то об Артуре, то о том, что на улице под окнами кто-то бродит, то о соседях, никто из которых, конечно, не мучился так же страшно, как он, то о том, что за ним могут прилететь инопланетяне, и как на подобное отреагируют остальные — тот же Уильямс, который, конечно, проснется от душераздирающих воплей. Инопланетян, разумеется, ведь он — герой — и звука не издаст: молча наваляет всем Чужим и скромно спустится на землю, чтобы забрать полагающуюся награду. Гамбургеры. О, да, по гамбургерам он уже успел соскучиться — не было возможности каждый день бегать за ними в соответствующее заведение. А потом Чужой вылез из его живота. Черт, только засыпать начал!

Решившись, Джонс бесшумно соскользнул на пол, огляделся по сторонам, пытаясь сориентироваться, и нажал на выключатель ночника. Комната озарилась неярким желтоватым светом, в углах залегли подозрительные тени, а на соседней койке заворочался Мэттью, видимо, проснувшийся от «бесшумных» передвижений и «слабого» освещения. Ал замер с книгой в руках и надеждой в сердце, что Мэтт, привыкший к смене обстановки, но не растревоженный никакими новыми шумами, снова погрузится в царство Морфея. Он даже дышать перестал: так и застыл, поджав одну ногу, приподняв руку с томиком — нет, не романа известного русского классика, а всего лишь комикса про супергероев. Чтения классики ему хватало и на уровне школьной программы, так ведь нужды драмкружка и без того требовали сверх еще пару рассказов в месяц, чтобы по ночам зачитываться Достоевским или Толстым.

— Альфред? — тихо позвал с кровати Мэттью слабым голосом, разрушая все светлые надежды Ала.

— Извини, разбудил тебя, — виновато отозвался он, наконец вдыхая и перемещаясь обратно на кровать.

— Ничего, — в голосе Мэтта послышалась улыбка. — Не спится? Обычно тебя не добудишься.

— Ну, что-то вроде, — кивнул Альфред и, нацепив на нос очки, погрузился в чтение.

В комнате вновь стало тихо: только шелест страниц от читаемого Альфредом комикса, да шорох белья, когда Мэттью ворочался, пытаясь утроиться поудобнее. Чтение не помогало отвлечься — оно только наталкивало на старые мысли какими-нибудь мелкими деталями. У героев, как оказалось, не только спасение мира от какой-нибудь необычной опасности на уме — они ссорились из-за мелочей, влюблялись, решали дела по работе, жили обычной человеческой жизнью. Джонс устало прислонил книжку к лицу, вдыхая горячо любимый запах типографской свежести, горьковатый, но нисколько от того не теряющий своего обаяния. Нет, с этим точно нужно было что-то делать!

— Мэтт? — тихо позвал он, бросив взгляд на сжавшегося на кровати Мэттью, но тот никак не отреагировал на призыв Альфреда, отчего тот решил все-таки не будить несчастного и попытался вновь вернуться к комиксу.

— Мм? — слабо протянул из-под одеяла спустя некоторое время Уильямс, а потом послышался зевок и едва уловимый скрип матраца, говорящий о том, что он приподнялся над теплым ложем.

— Можно с тобой поговорить? — неловко улыбнулся Ал, откладывая том в сторону и серьезно глядя на Мэтта.

— Конечно, — вернул улыбку тот, поудобнее устраиваясь у себя в постели. — Кажется, я догадываюсь, о чем… — заметил он, тяжело вздохнув и не снимая с лица улыбки, кажущейся теперь вымученной.

— О Франциске, — кивнул Альфред, подтверждая догадки Мэттью. — Ты сказал, что не знаешь, нравится ли он тебе… Но я не понимаю. Если нравится — то нравится, если нет, то ты либо равнодушен к нему, либо он тебе противен. Как можно сомневаться?

— Альфред, — Мэтт посмотрел на него внимательным, долгим взглядом. — Я знаю, что он тебе не нравится, и ты желаешь мне добра, поэтому начнешь всячески отговаривать. Не нужно, я знаю все, что ты скажешь, я не такой уж глупый и наивный. Мне и правда нравится Франциск, — Джонс со страдальческим стоном упал на подушки, закрывая лицо руками. — Но не так, как тебе… — Мэттью оборвал реплику на полуслове, решив, что сегодня не лучший день для иронии, — как ты мог бы подумать, — быстро поправился он.

— Погоди, что ты хотел сказать? — напрягся Ал, тут же снова подскочив на кровати.

— Ничего, — невинно округлив глаза, честно прошептал Мэттью.

— Да нет же! Ты как будто хотел сказать, что-то обо мне… — Альфред прищурил один глаз, нахмурившись.

— Тебе, наверное, показалось, — грустно предположил Уильямс.

— Быть не может, — категорично тряхнул головой Ал. — И как же тогда тебе «нравится» наш любимый француз? — тут же переключился он.

— Ну… — Мэттью смущенно покраснел. — Как пример для подражания, — прикрыв глаза с вдохновенной улыбкой, выдохнул он.

— Франциск? — Альфред чуть не упал с кровати, поперхнувшись удивленным вскриком. — Но он же… Он же… ну! — жестами попытавшись изобразить, что именно «он же», Джонс взглядом потребовал объяснения.

— Альфред, — тихо рассмеялся Мэтт, пряча улыбку в подогнутых коленках. — Что в этом такого? Он очень красивый, изящный, его манеры просто на высоте! А голос? Я мог бы слушать его часами. Думаю, он тоже занимался пением, потому что его интонации, эмоции, глубина — все это непередаваемо. Всегда стильно одет, ухожен. Его внешний вид — это тоже нечто, я никогда не смогу выглядеть хотя бы на треть таким же элегантным и по-настоящему мужественным. А как он ведет себя? Аристократичная вежливость, всегда идеальная осанка, походка — к нему не придерешься. Неудивительно, что он очень уверен в себе, может вести себя так раскованно и дерзко, поддерживать светскую беседу на любые темы. И знания. Да он же почти отличник, Альфред! Человек, который при его красоте не забывает о содержании — находка. Мне бы так хотелось когда-нибудь стать немного на него похожим… Стильный костюм, который подчеркнет мою индивидуальность, уверенная походка, притягивающая взгляды, связная речь, приятный голос… У Франциска все это есть, он всегда неотразим, всегда безупречен! Я теряюсь, что он мог найти во мне, чтобы обратить свое внимание, и понимаю — в общем-то, ничего. Ведь он такой удивительный! Его глаза… Ты видел, как?..