Daigaku-kagami (СИ)

Пропасть. Между ними разверзлась такая пропасть, через которую невозможно было не то что перекинуть мост — докричаться.

Отчаяние? Смешно! Артур не был наивной девчонкой, он устал — устал постоянно мучиться, постоянно терзать себя, постоянно беспокоиться за Франциска, ненавидеть его и страдать от осознания, что он сам подписался на эти муки. Зная Бонфуа достаточно долго, он знал так же, что тот способен бесконечно увиваться за предметом своей любви, пока не получит физического удовлетворения. Артур боялся, что и он для Франциска такая же игрушка — цель, которую нужно достичь и бросить, чтобы двигаться дальше. Но год шел за годом, их отношения казались нерушимыми и он поверил. Поверил в искренность, отдал всего себя! Но потом…

На плечи легла тяжелая рука, которую Керкленд попытался сбросить. Не поддалась. Обреченно вздохнув, он прикрыл глаза, отчетливо ощущая, что на ресницах скопилась влага. Слезы?

— Поплачь, — тихий спокойный голос над ухом, так непохожий на обычный голос Альфреда.

— Я не собирался плакать, идиот, — лениво огрызнулся Артур. — Он еще приползет на коленях и будет просить прощения.

— Конечно, — улыбнулся Ал. — И все у вас будет замечательно, — улыбка стала немного грустной, но Артур предпочел этого не заметить.

— Я беспокоюсь за Мэттью. Он слишком добр, чтобы отвергнуть Франциска. Боится, наверное, ранить его чувства, — скептически добавил Артур, выражая тем самым свое мнение о наличии таковых у Бонфуа.

— Йонг Су позаботится о нем, — возразил Джонс. — Ему можно доверять. Меня больше беспокоишь ты, Артур. Можешь говорить что угодно, но ты уже давно не счастлив.

— Я в порядке, Альфред, спасибо за заботу, — резко оборвал его Керкленд.

— Вы переспали, да? Поэтому все так изменилось? — не отставал тот.

— Это не твое дело! — вспыхнул Артур, заливаясь краской. — Хватит уже этих вопросов, ты и сам все прекрасно понимаешь, — устало выдохнул он, опуская глаза. — Ты не такой дурак, каким хочешь казаться.

— Я не такой проницательный, как ты думаешь, — улыбнулся Альфред. — Просто такое невозможно не заметить. И после этого все началось?

— Некоторое время все было волшебно, сам видел, — хмыкнул Артур. — А потом… — он поднялся с места.

— Ты куда? — Ал удивленно проследил за Артуром, открывающим подсобку, а тот вышел оттуда с небольшой бутылкой в руках. — Что?

— Ром, — довольно улыбнулся Керкленд. — Напиток богов.

— И пиратов, — добавил Джонс, подозрительно косясь на бутылку, из которой Артур наливал себе содержимое.

— Будешь? — без особого энтузиазма предложил тот.

— Не пью, — вежливо отказался Альфред.

Керкленд пожал плечами, отнес бутылку обратно в темную каморку, где она хранилась до этого дня, и сделал первый глоток. Потом еще один. И еще. Альфред молчал, понимая, что сейчас лучше ничего не говорить, что слова могут все испортить, что вот именно в этот момент Артур пытается ему довериться, сам идет навстречу, позволяя видеть себя таким. И в какой-то мере Ал был благодарен ему за это.

— Знаешь, — Артур допил остатки спиртного и после долгой паузы продолжил, горько усмехнувшись, — на самом деле я не верю, что дальше все будет хорошо.

— И я, — тихо признался Альфред, избегая смотреть на Артура.

— Франциск не возвращается к тем, с кем спал. Никогда, — добавил тот. — И ко мне не вернется.

— Значит, он просто не тот человек, не твой, — предположил Джонс, неловко улыбаясь.

— А я люблю его, — проигнорировав слова Альфреда, продолжил Керкленд. — Ты когда-нибудь любил? По-настоящему — долго, полно, с самоотдачей? Чтобы до абсолютной откровенности, до полного доверия? Любил когда-нибудь так, что был готов отдать все за свою любовь? Все, что он потребует, все для него! Обнажал перед кем-нибудь свою душу настолько, что растворялся в том человеке? Альфред, я же… Я не смогу без него.

Когда в Альфреда уперлись два зеленых глаза, в которых плескалась искренняя боль, не скрываемая более за маской безразличия, презрения и гордыни, Ал подумал, что лучше бы Артур плакал. Он не мог отвести взгляда, хотя смотреть в его глаза было страшно, так страшно и мучительно невыносимо, будто все чувства, которые Артур так долго скрывал, вот-вот обрушатся, снося все преграды на своем пути, ломая его, Альфреда, терзая его, испытывая его. Потому что ну не могло все это умещаться в одном человеке! Это длилось не больше минуты, но Джонсу хватило на всю жизнь.

Снова повисла пауза. Артур думал о чем-то своем — жалел о сказанных словах и о том, что доверился Альфреду с его сияющей улыбкой и ясными глазами. Ал собирался с мыслями и искал подходящие слова. Все зависело от того, что он скажет Артуру, и он просто не мог его подвести. Не задумываясь о мотивах, он просто хотел снова видеть улыбку на его вечно хмуром лице, снова хотел слышать его смех. А больше всего он хотел, чтобы тот навсегда забыл о своей боли. Поэтому Альфред просто не мог подвести Артура. Он должен был спасти его сейчас, ведь он же был героем, черт побери!

— Знаешь, забудь, — снова подал голос Артур, натянуто улыбаясь и придавая лицу прежнее выражение. — Правда, не стоило мне…

— Артур… — Джонс пытался его перебить, но тот упорствовал.

— Да ладно тебе, не беспокойся. Что-то я совсем…

— Помолчи и выслушай меня, — повысил голос Альфред, твердо встречая усталый взгляд. — Я никогда не любил, как ты, поэтому мне очень сложно понять, что чувствуется в такие моменты. Но я прекрасно вижу, как ты страдаешь. И я не могу этого допустить, Артур. Понимай, как хочешь, но ты слишком важный для меня человек, чтобы я мог спокойно смотреть на твои страдания. Ты мой друг, — скорее себе, чем ему, но звучало вполне убедительно. — И я знаю, что ты на самом деле сильный. Ты справишься. Ты все преодолеешь, — он положил руки на плечи Артуру. — И все у тебя будет хорошо, я знаю. Не с Франциском — возможно, хотя одна ссора еще совсем не значит конец отношений, — но счастлив ты будешь. Я обещаю. Ты всегда можешь на меня рассчитывать, если тебе вдруг снова станет плохо и захочется просто выговориться. Я выслушаю тебя, не потому, что я герой и должен всем помогать, а потому что я хочу снова видеть тебя счастливым. Я же говорил, что у тебя замечательная улыбка — ради нее можно постараться, поверь. Я не оставлю тебя, что бы ни случилось. Это я тебе тоже обещаю.

— Альфред… — Артур, покраснев, сморгнул подступившие слезы. — Не говори такие смущающие вещи, идиот! — он фыркнул и отвернулся, пряча улыбку.

Джонс рассмеялся, чувствуя, как в животе разливается приятное тепло, а сердце бьется немного быстрее. Он смог. И Артур даже не послал его ко всем чертям. Теперь-то он мог с уверенностью сказать, что все обязательно будет хорошо — уж он, Альфред, постарается.

__________

¹Le cri du Coeur (фр.) — крик души

²Matthieu, le bébé (фр.) — Мэттью, малыш

³Mon cher (фр.) — мой дорогой

⁴mon doux (фр.) — мой сладкий

========== Действие пятое. Явление VI. От рассвета до заката ==========

Явление VI

От рассвета до заката

Ранним утром — когда первые птицы только-только проснулись, готовые завести свою вечную песню; когда небо, еще не окрасившись ядовито-голубым, только начинает покрывать серое полотно теплыми рыжими, розовыми и сиреневыми цветами с востока; когда в воздухе звенит новизна, свежесть; когда для таинственности и зловещих предзнаменований уже нет места рядом с нами — мир прекрасен. И не нужны здесь яркие краски, они ведь только портят, только режут глаза, лучше пусть мягкий желтоватый луч пронзит небесный свод, озаряя все вокруг своим сиянием, привнося в извечный покой начало безумия, разрубая нежность одним взмахом. Только так — и никак иначе. В этом пастельном коктейле хочется раствориться, приравнять себя к природе, к небу, взмыть вверх вместе с шумными птицами, стряхнуть росу с листьев вместе с деревьями, прорости маленькой травинкой где-то возле дороги, пронестись с ветром над миром — чтобы насладиться умиротворением, чтобы принять себя, чтобы увидеть там, на востоке, где солнце встает, с каждой секундой посылая все новые и новые лучи, красящие разноцветный холст в голубой, на борьбу с серостью неба, надежду на будущее, надежду на свет, на хороший исход. И хочется, хочется, чтоб его, верить в лучшее, стремиться, мечтать! Хочется исполнять свои желания, приносить в мир счастье и гармонию, такую же, как нещадно разрушающее их сейчас солнце приносило в первые мгновения рассвета. Хочется жить.