Стон (СИ)

Это невероятно, но из нас двоих ревнивцем оказался именно Шерлок — тайным, имеющим железную выдержку, внешне непроницаемо хладнокровным. Но я-то всё вижу и всё понимаю.

Я познакомил Шерлока с Баком. Имел такую неосторожность.

Они не понравились друг другу с первого взгляда. Оно и понятно… Вот уж не думал, что когда-нибудь стану яблоком раздора для таких бесподобных мужчин. Я?! Потрепанный жизнью коротышка и два великолепия во плоти. Жизнь любит повеселиться — как видно, такие шуточки ей по вкусу.

При встрече Шерлок увидел всё: сияющие глаза, пробегающую по горлу дрожь… А может быть, он увидел гораздо больше. Для Бака тоже тайн не осталось. Меня притягивало к Шерлоку мощнейшим магнитом: любовью и страстью. Я помимо воли оказывался рядом, касался пальцами, задевал плечом. Сопротивляться этому бесполезно. Я и не сопротивлялся.

В итоге больно было обоим, а мне — невыносимо трудно. И очень жаль, что в тот вечер два замечательных человека совпали только в одном: жаркой, тщательно скрываемой ревности. Очень жаль. Но это единственное, о чем я могу сожалеть.

Они перебрасывались дружелюбными фразами, натянуто улыбались, но я уже знал: знакомство их ограничится этим вечером. Так и вышло.

Шерлок ни разу не озвучил своих нелепых терзаний, но когда я собираюсь встретиться с Баком Морсом, глаза его источают печаль. Он спокоен даже больше чем надо, он ухмыляется, предупреждая о вреде чрезмерных возлияний, а сам сжимается и холодеет душой.

Однажды я не выдержал: — Не ревнуй. Это смешно.

— Я не ревную! — вспыхнул он до самых корней своей потрясающей шевелюры. — С чего ты взял? — Но тут же скис и признался: — Ревную. Страшно.

— Ну и дурак, — сказал я и ушел.

Вернулся я очень быстро: извинился перед Баком, сославшись на неважное самочувствие, и поскорее убрался домой. К Шерлоку. Меня и в самом деле лихорадило и кидало в жар — черт его знает, что он там делает.

Он окинул меня изучающим взглядом. — Вечер не удался?

Мы провели одну из самых безумных своих ночей, и, лежа в его объятиях, с трудом отходя от шквала поцелуев и ласк, я подумал, что ревность не так уж и разрушительна.

Он продолжает меня хоть изредка, но ревновать. И этому парадоксу я не нахожу объяснения: как можно предположить, что тот, у кого при виде тебя начинают подгибаться колени, кто задыхается, целуя твои глаза, кто смотрит и насмотреться не может, в состоянии подумать о ком-то другом? Мне сложно такое понять. Вероятно, у гениев, каким нежданно-негаданно оказался Шерлок, мозги совсем набекрень. Пусть так, я готов к любому его заскоку. Лишь бы верил, лишь бы не сомневался во мне, в моей преданности и моей любви. А от ревности не умирают. Гарри вон тоже ревнива до белых глаз, но счастливее парочки, чем Клэр и она, я пока не встречал. За исключением парочки влюбленных, ненасытных маньяков, которыми оказались мы.

Черт возьми, мы и впрямь ненасытны. Каждое наше попадание в постель оказывается трепетно новым: словно впервые мы приблизились и прикоснулись друг к другу.

Меня от страсти мутит, а сердце выделывает такое, что до сих пор я недоумеваю — как оно справляется с этим диким накалом. Шерлок, его запах, его касания… Господи, как же это мучительно сладко! Я завожусь мгновенно, стоит только ему стянуть с меня майку и прижаться губами к шее. Что со мною творится!

Я был стеснителен в сексе: зажимался, не позволял себе лишнего. Контроль присутствовал так или иначе — нелюбимые руки не подобрали ко мне ключа и не выпустили на волю моих бесстыдных чертей.

С Шерлоком… Господи боже, как запредельно я пред ним открыт! Запредельно. Широко раздвигаю бедра, выгибаюсь навстречу — раскован, разнуздан, похотлив и развратен. Я шалею от страсти, прошу его трахнуть, взять в рот, вылизать яйца… Я говорю и делаю сумасшедшие вещи, а днём горю от стыда, прячу глаза, делая вид, что это не я трясся под ним, выше головы задирая ноги и подмахивая взмыленным задом. Я чертова шлюха, тонущая в любви.

И кто бы видел его довольную рожу!

Он улыбается. Он целует и шепчет: «Ночью ты был бесподобен. Чуть не сломал мне член».

Я вспыхиваю всей кожей, и готов убить его в этот момент. Но отвечаю на поцелуй…

Я люблю его. Я от него без ума. А он — от меня. Я не вру.

Мы долго изводили друг друга дурацкими плясками вокруг да около: кидали жадные взгляды, мучились фантазиями и мечтами, страдали. Но не переходили черту.

Почему? Ну, это понятно. Во всяком случае, относительно моих барьеров и страхов… Через них мне было не перебраться — никак. Да я бы и не стал этого делать. Конечно, хотелось дойти до конца, но даже то, что у нас уже было, устраивало меня более чем: после каждой ночи штормило.

Что останавливало Шерлока… Видимо, те же барьеры: следы насильственных проникновений не стерлись из памяти его тела.

Но нарушил неписанное табу именно он. И сделал это, как всегда, непревзойденно.

Мы завтракали.

— Чего ты ждешь? — спросил Шерлок.

Я непонимающе огляделся: кофе налит, тосты поджарены, и апельсиновый джем стекает с них янтарными каплями…

Что не так?

Шерлок смачно хрустнул и облизнулся.

— Всё равно ты меня возьмешь — рано или поздно.

Моё бедное тело расплавилось в адском огне, который стремительно взвился к потолку нашей кухни и бешено загудел вокруг меня, широко лизнув промежность и бедра.

— Я… Шерлок, какого черта?!

— Не обращайся со мной как с больным. Я хочу этого. Очень.

Сумасшедшая эрекция вздыбила и намочила мои штаны. В глазах заплясали яркие искры. Что он говорит?! Не может такого быть…

Заикаясь, я ответил: — Тогда… ты… первый.

— Я?

— Да. Ты трахнешь меня сию же секунду.

Шерлок поднес кружку к губам, пряча довольную и… черт бы меня побрал!.. плотоядную улыбочку. — Сию секунду я не могу. Видишь — завтракаю. Джон, тебе не кажется, что тостов несколько маловато?

Господи, как же мне стало легко! Воздушно. Радостно. Просто здорово.

— Пожалуй, — согласился я. — Поджарю ещё с десяток. А потом ты вставишь мне по самые яйца.

Шерлок закашлялся. — Ты грубый мужлан.

— Ага.

Иногда мне хочется быть грубым мужланом, потому что бушующая во мне нежность выходит из берегов и требует усмирения…

Конечно же, Шерлок всё сделал по-своему: первым стал все-таки я.

Мой первый раз… О, этот первый раз! Он ужасен. Для меня, потому что Шерлок-то был несомненно доволен: бороздил мою кожу горячими пальцами и дрожал с головы до ног. Но себя я ненавидел люто, и даже обжигающие волны ярчайшего облегчения не смогли эту ненависть смыть. Короче говоря, я себя не донёс. Конечно, ничего страшного в этом нет. Конечно… Каждый, кто терял разум, находясь на пике желания, меня поймет. Господи боже, да я готов был вытечь на первом же пальце! И Шерлок тоже хорош… Разве можно так льнуть к человеку, которого от страсти колотит? Так целовать… Так дразнить языком… Быть таким готовым. И шептать: — Не бойся, Джон… Не бойся…

Мои пальцы окутаны шелком — влажным, горячим. Я даже не пытался его растянуть — какой там… Под моей задубевшей, мозолистой кожей вмиг отвердела простата, и я потерял голову. Я почти отымел его пальцами — целуя стонущий рот, жадно глотая слюну. С меня градом катился пот, член дергался и горел, в висках молотило. Когда головка скрылась внутри, я понял: не смогу. Не выдержу.

Хватило меня на пять-шесть движений. Я вошел в него сразу — если бы продвигался осторожно и медленно, не хватило бы даже на это. Но кто виноват, что в Шерлоке всё так беспощадно пылает? На последнем движении внизу живота вспыхнуло и растеклось нестерпимое пламя: я кончил в Шерлока, и долго не мог прийти в себя.

— Прости, — еле выдавил я потом, чуть не плача с досады. — Даже не знаю…

Но этот ненормальный был счастлив. И когда спальня перестала кружиться, а злость на себя самого немного ослабла, я высосал из него всё, что скопилось — дочиста, без остатка и с таким яростным наслаждением, что сердце едва не выпрыгнуло.