Несчастный случай (СИ)

Учитель издал изумленный возглас.

— Что ты? — Он замотал головой. — Ты что, Хосок? За что ты извиняешься? Да разве я сержусь на тебя?

Я не мог сфокусироваться на глазах своего «второго отца» и тяжело дышал.

— Я не знаю…

Я растерялся в этой ситуации, но повернулся к своим новым опекунам, вспомнив о более важных вещах.

— Мне… можно будет ходить на танцы?

Я отчаянно цеплялся за возможность заниматься любимым делом, как за соломинку. Уже тогда я понимал, что забрасывать то, что дает мне глоток свежего воздуха в удушающей неизвестности будущего, это не вариант.

Сотрудники детдома переглянулись. Я так боялся, что сейчас мне запретят покидать пределы нового жилища. Но…

— Конечно. Это маленькие детки у нас обучаются внутри приюта. А ты сам и в школу ходить будешь, и на танцы.

Я выдохнул.

— Спасибо.

Работники детского дома поднялись с мест и вежливо оставили помещение, давая мне переговорить со знакомым, взрослым человеком, который и сам мог приглядеть за мной.

Больше мне ничего не нужно было узнать и я спокойно отпустил их, взглянув, наконец, на своего тренера по танцам. Тот смотрел на меня встревоженно.

— Хосок, — Он протянул руку к моим волосам, мягким движением растрепав их. — Ты такой маленький. Мне тяжело думать, что такой жизнерадостный мальчик, как ты, попадет в такое место. В Кванджу с этим делом все в порядке, но… дети в приютах совсем другие. И большинство из них живут здесь с младенчества. И мам у них никогда не было. А ты мягкий, добрый. Рано тебе становиться взрослым и учиться выживать.

Я молча кивал. Мне и самому было страшно. А тренер рассказывал такие жуткие вещи. Страшно…

-… и у меня к тебе предложение.

Я потряс головой и потер ушные раковины. Мои уши будто заткнули ватными тампончиками и я нечаянно пропустил часть речи учителя.

— Предложение?..

— Да, — взгляд мужчины прояснился. Он переминался с ноги на ногу несколько секунд, будто потеряв равновесие, хотя его пятки были плотно прижаты к полу.

— Пока ты был в больнице, я много размышлял над тем, чтобы усыновить тебя. Жена не против. Детей моих знаешь.

Я сам не понял, как оказался на ногах.

— Что вы… Что… — Я прижал ладони к своим щекам и с огромным сомнением и в то же время надеждой посмотрел на тренера. Нет, я совсем не презираю детей из приютов. Они, верно, тоже очень хорошие. Но я так сильно привык к жизни в доме, с семьей. Сейчас для меня не имело значения, что семья учителя — не моя родная семья. Ведь взрослый танцор заменял мне отца, которого, к сожалению, я никогда не видел. Или был очень маленьким, чтобы запомнить того, кто должен был воспитывать во мне настоящего мужчину. Однако, даже будучи еще 11-летним ребенком, я понимал — у моего горячо любимого учителя своя семья.

— У вас же Тэхен и Джин, нет, нет, я не могу, я буду мешать!

Мужчина взял меня за плечи.

— Они не против, вы же вместе занимаетесь. Им нравится, как ты танцуешь.

Я раскраснелся. Мне так хотелось вернуться в танцы.

— Правда?

Тренер уверенно кивнул.

— В нашем доме достаточно места для тебя.

Мои руки непроизвольно коснулись лица. Пальцы крепко переплелись перед губами. У меня сперло дыхание от восторга. Но я продолжал твердить, восхищенно глядя на мужчину:

— Вы очень добры. Это предложение слишком…оно слишком… — Я поджал губы, сглатывая.

— Ох, Хосок, начал говорить, как барышня, — засмеялся мой «отец», потряхивая меня за плечи. Он призывал меня взбодриться. — Хоть сейчас усыновлю. Документы все суну им, ох, и много же их собирать пришлось.

Я не выдержал.

— Вы столько для меня делаете! — Разревелся я.

Тренер крепко обнял меня.

— Потому что ты заслуживаешь этого.

*

Мой моментальный переезд с самого порога детдома в новое жилье представлялся мне немного иначе. Подумать только, мое будущее вроде бы уже решилось, когда заведующая покашляла и начала водить ручкой по бумаге о моем приеме в приют, и вот, линия судьбы снова сделала крутой изгиб, ведя меня в дом тренера по танцам. Учитель много ворчал насчет того, что меня тут же пришлось выписывать из приюта обратно на свободу. Им с женой пришлось порядком повозиться. Половину того времени, что тренер с моей будущей приемной матерью вызволяли меня из детдома, я провел на прежнем месте, сжавшись комком на стуле и почти засыпая под действием таблеток. Но потом кто-то удосужился вспомнить о том, что я маленький ребенок, и меня нужно чем-то занимать, хотя сам я хотел остаться рядом с новой семьей.

Меня с милыми уговорами на уровне детского сада повели прогуляться по коридору. С детьми — главными обитателями детдома — контактировать не было смысла, ведь меня забирали. Так что единственный контакт, какой нам удалось установить, был беглым зрительным контактом.

Сначала мне показалось, что дети здесь такие же, как в моем детском саду, такие же, как в любой школе, такие же простые ребята, каких я вижу на занятиях по танцам. Но постепенно я начал осознавать, что же все-таки у этих детей не так. Не посчитайте меня глупым и неспособным хорошенько собрать в кучу все свои мысли, но я постараюсь объяснить вам на пальцах, что я понял тогда.

Отличается взгляд. То есть, к примеру, когда я говорил со знакомыми ребятами — своими друзьями, то они всегда спешили похвастаться тем, что они умеют и что у них есть. Чимин любил танцевать перед большим скоплением народа, а Джин гордился своей внешностью. Когда Чимин и Джин делали то, чем гордились, они всегда смотрели на тебя жадно и требовательно. Они хотели твоего внимания или даже одобрения. Ребята были уверены в своем успехе и упивались тем, что им давали в награду за их преимущество. Так вот взгляды этих детей были чем-то похожим. Жители детдома смотрели на тебя так, словно им что-то было нужно от тебя. Но при этом они не собирались давать тебе что-то взамен. Ты просто должен это дать им, потому что их право — не достоинство, а недостаток. Они приютские дети, и только поэтому ты обязываешься быть для них чем-то большим, чем ты есть на самом деле.

В общем-то, вскоре я позабыл о всех детских домах на всем белом свете. Как только я оказался в машине рядом с новой семьей, я начал мечтать о таком же новом для себя доме.

Да, я представлял, что стою на тротуаре перед большим домом, крепко сжимая ручку чемоданчика на колесах в руке, а навстречу мне выбегают Тэхен и Джин и…

Я совсем позабыл о том, что дом — это квартира — не менее крупногабаритная, но все же квартира. Причем я неоднократно бывал в ней на днях рождения тех же Тэхена и Джина. А мой чемоданчик на колесах — это маленький рюкзак с тем, что мне разрешили взять из дома, когда я был в нем последний раз в период своего несовершеннолетия.

Никто не выбежал ко мне навстречу из многоэтажки, что было логично. Мой тренер и его жена ввели меня за руку в красивый, чистый лифт, и тот, плавно тронувшись, помчался к верхним этажам. Я дрожал, но не от холода, а от сильной радости. Я был так взбудоражен. Неужели я буду жить с друзьями в одной квартире? Так здорово. Мне уже нравилась моя вторая мама, мой второй отец — для меня он, правда, являлся первым. Но наверняка придется привыкать к новым порядкам чужой семьи. Ой-ой-ой. Вот будут заставлять меня делать зарядку каждое утро, запрещать таскать еду из холодильника и чистить зубы прямо в ванне, если, конечно, такие запреты бывают. А вдруг? Что-то страшно.

Двери лифта тихо разъехались в стороны. Обычно мне было неспокойно в лифтах. Любое сотрясение кабины воспринимается мной как тревожный звоночек. Будто бы сейчас оборвутся тросы или лифт внезапно поедет не вверх, не вниз, а вбок. Я думаю, все это объяснялось тем, что я очень редко пользовался этим способом подъема куда-либо.

Мы с моим тренером — Ким Хенгёмом, — теперь уже моим законным отцом, подумать только, — подошли к двери квартиры. Внутри меня царило немое торжество. Я думал тогда о том, что моя мама точно спокойна за меня там, на небесах. Меня здесь не обидят.