Несчастный случай (СИ)

Танцы были всем для меня. Мои танцы были достоянием Кванджу, моей гордостью и моим глотком воздуха. Они заставляли меня жить, они…

— Рассинхрон сильный, ну же! — Воззвал к группе мой тренер.

Все остановились. И я замер в исступлении, шумно дыша. Взгляд отца и учителя был устремлен на меня.

— Хосок.

— Что…что такое? — Я невольно испугался.

— Ты выбиваешься. Сильно.

Я недоумевал. Как так? Я хорошо чувствую музыку и танец знаю лучше остальных. Я переглянулся с Джином. Тот тоже смотрел на меня недовольно. Тэхен обернулся на меня. Что это? Неужели жалость в его глазах?

Я опустил голову. Я не любил спорить.

— Простите. Я буду стараться усерднее, — сипло произнес я.

— Да нет, — тренер покачал головой. — У тебя какие-то проблемы? Давай сейчас прогоним с тобой это место.

Мужчина вывел меня вперед, взяв за руку. Впервые я чувствовал себя так неуверенно в танцклассе. Будто бы я ученик на буксире. Какой кошмар.

Я увидел, как Чимин ободряюще подмигивает мне. Он так добр ко мне. Чимин был моим лучшим другом. Казалось бы, я должен был в большей степени сплотиться со своими братьями. Однако иногда происходит такое, что чем больше ты знаешь о человеке во всей его разносторонности, тем меньше трепетной симпатии к нему испытываешь. Нет-нет! Конечно, я любил Джина и Тэхена. Да я семье Ким жизнью обязан, если быть честным. Но я могу объяснить свои чувства. Когда ты видишь танец Джина, а потом то, как дома он валяется на диване, переругиваясь с Тэхеном, это, по правде говоря, расстраивает и отдаляет от поклонения этому богоподобному существу. А в Чимине сохранялась загадка. К тому же мальчик никогда не срывался на меня, за что я очень благодарен ему. Я сильно расстраивался от криков и негатива. К Паку хотелось прислушиваться, любоваться им, говорить хорошие слова в ответ.

Я подрагивал и убеждал себя в том, что это всего лишь перенапряжение мышц и не более. Но на самом деле я очень сильно переживал!

— С этого момента. Хорошо?

Наверное, папа заметил, что я нервничаю. Он вздохнул и присел передо мной. Мне всегда было ужасно неудобно, когда тренер так делал. Я ведь не пятилетний кроха и в таком положении возвышаюсь над взрослым, а ощущать себя в превосходстве над старшим… Это кажется таким ответственным и опасным.

Учитель взял меня за руки, а я смотрел на мужчину широко распахнутыми глазами. Было очень страшно осознавать то, что я внезапно засомневался в своих способностях. Отец покачался с носка на пятку и начал свою речь:

— Тебе не следует волноваться. Может, ты просто устал. У тебя ничего не болит?

Я помотал головой.

— В том и дело, — тихо ответил я.

— Тогда… мы сейчас просто попробуем еще раз. И если не выйдет, то…

Я прижал руки к груди.

— Меня выгонят?.. — Я весь похолодел с головы до ног.

Тренер поднялся.

— Нет. Ни в коем случае, — таков был ответ папы. Я немного успокоился и послушно встал в свою позицию.

— Итак, — тренер встал напротив меня и задал темп счетом вслух.

— И-и… Раз-и! -два-и! -три-и! -четыре-и!.. Это движение резче, не укладываешься!

Я и сам понимал, что со мной сегодня что-то не так.

— Да, — подтверждал я слова мужчины. — Получается смазанно… Я исправлю, давайте еще раз.

И я повторяю все заново. И с каждым разом мне все меньше начинал нравиться танец, который раньше я так сильно любил.

У меня за спиной болтали ребята. Я отчетливо видел их в огромном зеркале на всю стену перед собой. Некоторые расселись на полу, начав играть в свои любимые игры, другие возвышались над ними, переминаясь с ноги на ногу и пританцовывая. Братья периодически поглядывали на меня, а Чимин так вообще надолго останавливал на мне свой взгляд. И впервые взгляды ребят заставляли меня так сильно смущаться.

Тренер шумно выдохнул. Он потер вспотевшие ладони друг о друга и загладил назад волосы на голове.

— Может, под музыку получится лучше, — Ким Хенгём не спрашивал меня, а убеждал самого себя в том, что я не растерял своего танцевального таланта.

Я уже и сам чувствовал, что все тщетно. Наверное, сегодня в танцклассе было душно. Или я просто расстроился из-за того, что меня выдернули из нирваны сообщением о том, что я витаю в облаках и танцую какой-то свой собственный танец, известный только мне. Ох, Хосок, тебе не говорили такого… Сейчас зазвучит твоя любимая песня и ты забудешь обо всем на свете.

Так я решил про себя и, прикрыв глаза, затаил дыхание. Чимин, верно, волновался за меня. Да и сам я не мог не волноваться в тот момент. Я изо всех сил старался держать себя в руках, но и в них самих не унималась дрожь. Так люди подергиваются, когда пытаются сдерживать сильное внутреннее раздражение или терпят мучительное ожидание.

В таком состоянии я прослушал легкое и задорное вступление. Наконец, воздух в комнате сотрясли гулкие басы. Раз…два…три…четыре…

Я резко распахнул глаза и сделал четкий, отточенный выпад. Я оказался прав. Музыка расслабила мой напряженный мозг. Да, я занимался именно умственной деятельностью, поскольку одной моторной памятью, как оказалось, совершенного танца не сотворишь.

Вправо… Резче рассечь руками воздух… Влево… Самое важное сейчас, хоть бы снова не напортачить…

Таким образом я старался контролировать себя. Я и не заметил, как мое дыхание сбилось, а в ушах нарастал неприятный писк.

— Хосок, остановись.

Остановиться? Только не сейчас, когда я не мог заставить себя остановиться. Держать ногу, только бы не упасть…

— Хосок, стой…

— Хосок, ты сейчас упадешь! — Услышал я тоненький голосок Чимина. И на его крик я уже среагировал, хотя его голос певчей птички ни в какое сравнение не шел с низким, требовательным голосом моего отца.

Еще несколько секунд назад я думал, что не могу остановиться. Но теперь осознал, что одно все же способно меня остановить. И это было падение.

Сначала я просто почувствовал себя совсем нехорошо. Затем машинально схватился за голову, которая раскалывалась от боли. А после этого я просто потерял равновесие и полетел на пол со всей высоты своего роста.

В самый последний момент я был подхвачен на руки своим папой, а рядом со мной материализовался перепуганный Чимин. Джин и Тэхен тоже направлялись ко мне. Я никак не мог отдышаться и на моих глазах даже проступили слезы беспомощности. Надо мной маячило взволнованное лицо учителя.

— Перенесем занятие на шесть часов, хорошо? Это будет всем удобно?

Нестройный хор тихих голосов затвердил, что им будет удобно снова прийти в шесть часов вечера, а я ясно понял, что сорвал занятие.

— Простите… — Это все, на что меня хватило. Меня, похоже, не услышали. Отец причитал:

— Заболел, наверное. Или переутомился. Во всяком случае, Джин, Тэхен, мы идем домой, Хосоку плохо. Ох, не стоило его мучить.

— Может, вызвать скорую?

— Может…

А может, просто музыка сегодня отравляюще действовала на мой мозг.

*

Мне снился кошмарный, мучительный сон. Вы, наверное, догадываетесь, какой. Одной из деталей моих страшных снов стал беспрерывный ливень, который не давал видеть, слышать, дышать. Но через несколько вымученных шагов я все же начинал различать в потоках воды, низвергающихся с небес, смутные силуэты. На этом моменте из мглы внезапно вырывалась маленькая фигура. Я отшатывался назад, но не успевал уйти от опасности. Почти перед самым моим лицом возникало мертвенно-бледное лицо мальчишки. По его коже струились ручьи дождевой воды, длинные ресницы были слеплены друг с другом, а узкие глаза еле-еле приоткрывались и их взгляд был направлен прямо на меня. Мальчишка хватал цепкими пальцами мои плечи плечи, заставляя меня шататься и, криво ухмыляясь, твердил мне:

— Поймай меня… Да, поймай меня, если сможешь, давай, Хосок! — Ребенок срывался на крик. Его лицо жутко перекашивало. — ПОЙМАЙ МЕНЯ!

Сильные порывы ветра трепали его темные волосы, вспышки молний освещали лоб в мелких ранках и искусанные губы. Вдруг что-то влетало в меня со всего размаху, отгораживая мальчишку от меня. Я помню только резкий удар и море желтого цвета…