Последняя арена Тигрис (СИ)

— Госпожа Президент! Граждане. Друзья. Соратники. Да будет память… Память о Корнелии Негри, память о Труде Эйнардоттер, память обо всех… — настолько четко, насколько он мог, прознес Бьорн отрепетированную фразу, двусмысленность которой, как он рассчитывал, простится ему ввиду плохого владения чужим языком. К тому же на его слова наступали издаваемые миниатюрным инструментом звуки. Усиленные электронной системой, они переключили на себя всеобщее внимание публики.

В заоблачном краю есть тайная скала

Её вершина от снегов всегда белым бела,

Вокруг сияют льды под солнечным дождем,

Проходит время сквозь неё неведомым путем.

Этот хорошо знакомый ему ещё до времён его Авантюры зонг, оказалось, был известен и в Панеме, в том числе, Корнелии, и Бьорн, решивший для себя вернуться к роли майстерзингера, попытался начать его в её манере, то есть подчеркнуто скромно и бесхитростно, что мгновенно поняла Эмма, перейдя на простейшие аккорды своей подруги, отказавшись от своих любимых фиоритур и модуляций.

Уносит ветер поколений прах,

Уносит в пропасть горе и беду,

Только радость вечно остается

Тех, кто превозмог свои сомнения.

Пришло время зазвучать проигрышу, в котором Эмма, наконец дала волю своему мастерству, а Бьорн переводил дух, и тогда он почувствовал, что кто-то взял его за руку.

— Можно следующий куплет я? — это была госпожа Мелларк, и её вгляд многое напомнил валльхалльцу. Точно так же пронзительно и категорично смотрела она на Труде во время их первой встречи на капитолийской вечеринке, почти заставив тогда переводчицу «поплыть». Но ради чего она сегодня пользуется своими чарами? Ради четырех строчек соло? Об этом он думал, уступая микрофон…

— Прошу, Сагиттария.

— Спасибо, Урсус.

Несколько мгновений спустя Акессон понял, что ничуть не прогадал, а потом и вовсе готов был благодарить Кэтнисс за её вторжение:

Немногие найдут путь на вершину ту —

Немногие достойные взойти на высоту…

Лишь сердцем добрые и скромные душой

Сумеют счастье обрести, блаженство и покой.

На родине адмирала в этом куплете пели другие слова, и знакомый ему дословный перевод здесь могли бы счесть неуместным… Знала ли Мелларк об этом? Но оказалась кстати.

Пускай же ветер грусть уносит прочь,

Печаль растает пусть как злая тень

Перед вечным светом лучезарным,

Тем, что смертным дарован любовию.

Последние четыре строки они допели вместе, не перебивая и не соревнуясь друг с другом, как это частенько делают майстерзингеры на песенных турнирах, но смирившись перед словами неизвестного автора и игрой безгласной гитаристки. Финальный аккорд прозвучал в полной тишине, но в молчании слушателей не было никакого презрения, пренебрежения или ярости. То было молчание скорби… Поднятую в глубине толпы руку со сложенными пальцами валльхалльский гость заметил моментально. Этот жест ему не нравился, сколь он себя ни помнил — ему чувствовалось в нём нечто неискреннее и наигранное, особенно теперь, когда его часто можно было видеть в официальной обстановке. И поначалу Акессон в знак почтения и благодарности собравшимся сложил, по валльхалльскому обычаю, перед собой руки в замок и поклонился. Но сложенных пальцев становилось всё больше и больше, вот их подняли и стоящие на эстраде. Вслед за Кэтнисс, которая, конечно, сделала это одной из первых в числе вип-персон. Вот и Руне поддалась общему настроению, и тогда Бьорн уступил…

— Послушай меня, Сагиттария! Сможешь ли узнать, какой жестокий пересмешник принёс к вам эту песню про нас и нашу страну? И скажи мне правду, достойны ли мы таких песен…?

-???

— Ты хотела убить Сноу. Ты выстрелила в Койн. А надо было в Хольгара. Но Хольгар… Хольгар никогда не бывает там, где в него могут выстрелить…

— Ты прав, Урсус…, все именно так…, но ведь и ты не стал капитаном «Золота Рейна».