Мальчик нарасхват (СИ)

Сердце мое застучало быстро, я почувствовал в ногах привычную слабость, как когда обычно сильно волновался. Изумленно глядя на несколько удивленное заплаканное лицо Олега, осипшим голосом ляпнул:

- Т-ты чего? Что-то случилось?

На что парень вяло замотал головой. Я услышал тихое «уйди», но заставить себя сделать хоть шаг почему-то не мог. Некоторое время нелепо мялся у двери, чуть ли не прилипнув к ней, а Олег все сидел на полу, возле кровати, спиной ко мне и старательно тер свои глаза. Пересилив себя, я все же неуверенно подошел. Подрагивающей рукой потянулся к сутулой спине, желая хлопнуть по плечу, чтобы утешить, но дотронуться до Олега так и не смог, замерев в нескольких сантиметрах от него. Неловко присев на корточки и слушая икоту, заплетающимся языком снова спросил:

- Ну ты чего? Может, скажешь?

Олег упрямо отвернулся. Мне было одновременно и любопытно, и неудобно, и боязно. Все же начал настаивать:

- Скажи!

- Нет.

- Ну скажи, пожалуйста! Обещаю, никому не расскажу, честное слово… Олег? Скажи?

Судорожный вздох. Чувствуется, что парень колеблется, решает, рассказывать ему или нет. Наверное, тяжесть случившегося все же перевешивает, потому что Олег резко оборачивается. Оказавшись близко, я вздрогнул, но решил не отодвигаться. В глазах напротив больше не было слез, но в них плескалось непонятное мне чувство. Едва взглянув в них, сердце сжалось, грудь сдавило, стало тяжело. Сдавленным голосом Олег недоверчиво, но с проскальзывающей надеждой спросил:

- Точно никому не расскажешь?

- Точно, - уверенно кивнул.

Глубоко вдохнув и выдохнув, парень, вроде бы уже успокоившийся, снова дрожащим голосом прошептал:

- У меня папа умер.

Сердце забилось еще быстрее, анализируя чужую беду. Видя, что плечи знакомого снова начинают вздрагивать, я шумно сглотнул, положил на его спину руку и также шепотом сказал:

- Соболезную.

Я не дождался ни ответа, ни даже кивка. Ощущая ладонью дрожь, у меня у самого в горле встал комок, который я всеми силами пытался сглотнуть. Понимая, что в таком состоянии любому человеку нужно выговориться, пододвинулся еще ближе. То похлопывая, то поглаживая по спине Олега, тихо спросил:

- А как твой папа… ну…

Посмотрев на меня одними глазами, не поворачивая головы, Олег горько усмехнулся. С его носа капнула слеза.

Остальное я помню не слишком хорошо. Помню, что очень долго сидел с Олегом, утешал его, а он все говорил и говорил. Вышел от него я, разумеется, один. На меня тут же налетели друзья, с негодованием вопя, где я там сдох и почему один. Бледный, не отошедший еще от впечатлений и чужого горя, попытался улыбнуться и ответил только:

- Олег не сможет выйти к нам.

Не помню, что отвечал на последующие вопросы и что сказал в свое оправдание.

Пришел к Олегу на следующий день. Открыла Таня, молча проследив, как я вхожу и прохожу в комнату ее брата. Олег больше не откровенничал, но лицо его все еще было измученное и усталое.

Так продолжалось несколько дней. Я просто ходил к нему в гости, мы сидели в одной комнате, редко обмениваясь фразами.

Прошли поминки, отца Олега похоронили. Нельзя смеяться над чужой смертью, но умер он нелепо, из-за несчастного случая. Поехал к другу на дачу, помочь достроить баню. Полез на чердак что-то делать, а когда закончил, как-то неудачно развернулся, сильно приложившись затылком о балку. Отец Олега упал с чердака, потеряв сознание. Вроде бы смерть была мгновенной, человек даже не почувствовал боли перед тем, как умер. По крайней мере, так говорили.

Спустя две недели Олег уже сам открывал мне дверь, стал более разговорчивым, иногда выходил на улицу, но улыбался все еще редко. А один раз, сидя вместе со мной на лавочке перед подъездом, он неожиданно подал голос:

- А знаешь, почему моей мамы никогда нет дома?

Я с сомнением покачал головой, смутно догадываясь, в чем дело. Шоркая босыми ногами по грязному асфальту, - его шлепки были откинуты на приличное расстояние, - Олег вскинул лицо к небу. Глаза его были полуприкрыты.

- Она тоже мертва. Умерла при моих родах. Я даже ее лица не помню.

Опуская глаза, я что-то сочувствующее пробормотал в ответ. Перестав шаркать пятками по асфальту, Олег вдруг серьезным голосом снова сказал:

- Теперь я, получается, сирота?

Это был скорее вопрос, неуверенный, со скрытым страхом. Хотя глаза Олега и оставались сухими, а голос твердым, видно было, что он не хочет мириться с этой мыслью. В ответ я лишь похлопал его по плечу. Чуть наклонив голову, Олег нашарил ногами шлепки, надел их и молча ушел домой, даже не попрощавшись. Я не обиделся.

Мы стали чаще проводить время вместе. Даже с братом, по-моему, я стал видеться меньше, чем с Олегом. Еще через какое-то время парень перестал так явно скорбеть по отцу. Наверное, смирился. Сам я о его родителях никогда не упоминал вслух, только если Олег сам о них заговорил.

Оказалось, что у нас немало общих интересов, было о чем поговорить. И вот так, общаясь день ото дня, мы и сдружились. О своих старых друзьях я, конечно, тоже не забывал, но сейчас речь не о них.

Как же так получилось, что Олег «присвоил» меня себе? Не думаю, что он специально. Обстоятельства так сложились.

Будучи человеком общительным и доброжелательным, Олег притягивает к себе людей, словно магнит. У него к каждому человеку найдется ключик. Твердо могу сказать, что и самому парню это нравится. Нравится настолько, что он едва ли не каждый день заводит новые знакомства. И неважно, на улице ли, по Интернету, с пятилетней племянницей тети Зины с соседнего дома – это уже мелочи, как говорится. Главное, найти подход к человеку. Вероятно, сам процесс и привлекает Олега.

Но и минусы от этой врожденной обаятельности, если это можно так назвать, тоже есть. Сейчас я не беру в счет завистников или какие-то другие неприятные «стычки» с людьми. Сам Олег, ввязнувший в нескончаемый круговорот подборов этих самых ключиков, начал терять свое лицо. В том смысле, что с каждым он ведет себя совершенно иначе, так, как того хочет его собеседник. Общаясь с кем-нибудь, он меняется так, что его и не узнать. Поведение, манера общения, даже взгляд. Он полностью подстраивается под того человека, с кем разговаривает. Становится таким, каким его хотят видеть. И так с каждым. Но это не так страшно, как то, что Олег делает не то, что хочет сам, а то, чего хотят от него другие.

Спроси его: «Чего ты хочешь?», а он в ответ скажет тебе: «А ты?» Ты спросишь: «Ну и как ты поступишь в этой ситуации?», а он снова скажет: «А ты думаешь, как бы я поступил?» Сначала это не бросалось в глаза. Когда кто-то интересуется твоим мнением, невольно радуешься чужому вниманию, что прочие нюансы просто не хочется замечать. Впрочем, может быть, я и не прав, и это только моя глупость.

Но после, когда очарование Олега начинает рассеиваться, начинает резать слух это его «а ты», «а ты». А затем, через какое-то время, приходит если не озарение, то досада точно – есть ли у этого человека какие-то свои желания и мысли? Да, это несколько приятно, когда под тебя подстраиваются, но всем со временем начинает это надоедать.

- Слушай, пацан, - внезапно перебили меня, - я понял, что этот твой Олег последняя многоликая и не имеющая своего мнения дрянь, какая раз в сто лет рождается, но можно уже, блин, ближе к делу, а?

- Ну так я и пытаюсь как-то логически перейти к этому, чтобы у вас, - «тупого взрослого», - все в голове не перепуталось!

- Эй, я почти слышал, как ты меня сейчас обозвал, - насупился Вадим, заставив меня изумленно задуматься, не вслух ли я сейчас назвал его тупым. – И вообще, я тоже когда-то был таким же подростком, как и ты, поэтому мне не нужны твои сюси-пуси, слюни, сопли, суицидные мысли. Ты мне просто скажи: каким таким мудреным хреном тебя «оголубили»?

Я поперхнулся.

- А нельзя называть вещи своими именами?

- «Огейлили» на слух не ложится.

Едва удержавшись, чтобы не шандарахнуть себя по лбу ладонью, я терпеливо вдохнул и выдохнул. Сосредоточенно хмурясь, продолжил свой рассказ, опустив «сюси-пуси» и переходя к самому главному.