Аттракцион (СИ)

Времени обдумывать все это не было, прямой эфир начался, а Мадс совершенно не слышал ни ведущего, ни его обращений к публике, ничего не слышал и не видел, кроме Хью, который сидел напротив в своем светлом строгом костюме. Хью, который, черт его дери, сцепил руки в замок и почти не ерзал на стуле. Тот самый Хью, который обычно так доверчиво жался к его плечу, если они сидели в ресторане?

Глаз он не поднимал. Даже когда ведущий озвучил его имя, намеренно подчеркнув его прошлую фамилию: Хью Миккельсен, более известный как Хью Данси, эксперт в области социологии. Даже в этот момент эксперт по социологии смотрел куда-то вдаль и сквозь, светлые глаза его едва заметно мерцали.

Мадс же смотрел на него в упор. Внутри словно смерзся угловатый кусок льда, влажно и неуклюже ворочался, унижение текло по венам, каждую секунду омывая сердце ядом. «Более известный как Данси». Других мыслей не было. Мадс смотрел в упор на своего омегу, который осмелился выступить против своего альфы.

Это был полный провал. Заготовленные слова выступления, фразы, которыми начальник пичкал его, мгновенно испарились в этой жаре. Мадс ничего не мог сказать сейчас ни о проблеме социальных лифтов для малообеспеченных граждан, ни об образовании, ни о ценности образования для работы на его предприятии. Сдерживая себя из последних сил, он мог разве что сидеть, стискивая кулаки. Три вещи, которые следовало сделать: подняться на ноги, схватить Хью за шиворот, разобраться с ним. Вся его сущность альфы стремилась к этому, инстинкты пели эту песню, кровь глухо и ритмично била в такт. Данное самому себе обещание: никогда не причинять боль своему омеге, казалось сейчас глупым и смешным, стыдным даже. Потому что вот к чему это привело. К тому, что вся страна в прямом эфире видела, что происходит. К тому, что его авторитет альфы, его гордость, его натура – все тупо, глухо болело, как после взрыва.

Ведущий явно сторонился Мадса, чувствовал, что не стоит задавать вопросов, держался подальше. Все это чувствовали, диалог неизменно изменил свое русло, проблемы взаимодействия полов оказались куда интереснее защиты труда, и программа превратилась в фарс.

- Скажите, Хью, вы не в последнюю очередь известны вашими работами по проблемам реализации омег в современном обществе.

Хью кивнул, рассеянно глядя в пространство, светлая капелька микрофона казалась назойливым насекомым. Это насекомое хотелось стряхнуть с его лица… а потом как следует встряхнуть и самого Хью. Стиснуть его нервно пульсирующее горло, услышать тихий, приглушенный хрип… просьбу о прощении… о том, что был неправ… услышать, а потом сдавить еще сильнее.

- Однако ранее ваша позиция была совершенно ясна, вы исключали возможность профессиональной жизни для замужнего омеги. Я помню, в одной из работ вы яростно отвергали идеологию подчинения партнеру, считая, что альфы эгоистично пользуются мягкостью и любвеобильностью омег, что все это не сочетается с успешной карьерой для омеги, подчиненного и зависимого от этих отношений.

- Д-да, - пробормотал Хью, вновь заерзал на стуле и на мгновение столкнулся взглядом с Мадсом, отчего вздрогнул, будто прочитал его мысли.

- И как же ваши суждения сочетаются с тем, что вы сегодня в студии совместно с вашим мужем… по разные стороны баррикад? – не удержался ведущий, мельком взглянув в стороны охраны, напряженно следившей за происходящим на сцене. Хью же выдохнул, облизнул губы – так, как он делал это раньше только дома и только с Мадсом, - и проговорил:

- На самом деле, очень многое зависит от альфы, - Хью вновь взглянул ему в глаза, на этот раз настойчиво и просящее, словно хотел, чтобы его выслушали, - только от него зависит, готов ли он увидеть в своем партнере действительно партнера, а не только сексуальный объект и собственность.

- Я так понимаю, - осторожно начал ведущий, - что вы, Мадс, являетесь сторонником современных либеральных взглядов?

Мадс не ответил, молча взглянув на него, он чувствовал, что лицо словно превратилось в ничего не выражающую маску. Казалось, что ведущий спросил у него: вы позволяете своему омеге унижать вас публично? Вам это нравится? Вы согласны делиться вашим омегой с кем попало, если он так решит? Готовы подставить вторую щеку? Вы точно альфа?

- Мы прерываемся на рекламный блок, - быстро объявил ведущий, а потом вновь обернулся к Хью, - и все же, разве можно так резко изменить взгляды на жизнь?

- На данный момент, - начал тот, не спуская взгляда с Мадса, - совместно с еще одним компетентным человеком я работаю над книгой, где хочу четко выразить свою позицию. Эпоха толерантности, в которой мы с вами существуем, заставляет альф задуматься, изменить себя…

Мадс не выдержал, поднялся на ноги, но вместо того, чтобы прикоснуться к Хью, он просто покинул студию.

Это было меньшее, что он мог сделать. Эпоха толерантности, в которую он существовал, несомненно, осудила бы его за попытку придушить собственного строптивого омегу, однако ни одна сила в мире не могла заставить его и дальше сдерживать себя. В конце концов, он чувствовал, что все еще остается альфой даже после этого публичного позора, просто потому что не мог иначе. Потому что если у альфы отобрать все, что составляет его сущность – он просто перестанет существовать, вот и все.

========== Часть 20 ==========

- Вы куда, господин Миккельсен? Съемка еще не окончена…

Мадс молча оттер плечом охранника, отмахнулся от ассистента и прошел на лестницу, на ходу вынимая сигареты из кармана. Телефон принялся вибрировать, норовя вывалиться из кармана, и, судя по настойчивости, это был Эйнарсон, наверняка следивший за переговорами. Вот уж он удивился, когда увидел это зрелище по телевизору! Интересно, не подавился ли он сигарой во время просмотра?

Трубку Мадс снимать не стал.

И без того было понятно, что Эйнарсон недоволен, что не для того он ему платит такие деньги, чтоб в ответственный момент Мадс потерял дар речи и толком не сказал ничего о самом главном. Вернуться назад и попытаться исправить положение? Пытаться делать хорошую мину при плохой игре и оправдываться, наступив на гордость, которая и без того изрядно пострадала… нет. Мадс отчетливо понял, что политика из него не выйдет. Для этого требовалось иметь иммунитет к обливанию грязью и получать от этого удовольствие. Черт возьми, да даже Хью чувствовал себя более уверенно в обществе этих болтунов!

Мадс молча пошел вниз по служебной лестнице, даже не собираясь дожидаться Хью. Раз он смог добраться сюда в одиночку - сможет и до дома добраться. Или в ближайший бар, отметить успешно проведенный эфир. В итоге-то победа осталась за ним, как ни крути, Мадс от злости толком ничего не заявил.

У выхода на парковку его окружили, ослепили вспышками фотокамер и ткнули микрофоном в ухо.

- Поделитесь с нами подробностями вашей удивительной личной жизни!

- Как вы считаете, остальные альфы согласятся с вашей позицией?

- Что вы собираетесь сделать…

Мадс выплюнул окурок, оттолкнул от себя микрофон и пошел напрямик, вынуждая журналистов расступиться.

- Это мое дело, - прорычал он, понимая, что только раззадоривает оживленную толпу, но не соображал, как ему выйти из ситуации. Преследуемый чужим любопытством, Мадс шел к автомобилю, отворачиваясь от ярких вспышек. Его схватили за плечо, и он развернулся, собираясь ударить наглеца в ответ - но это оказался не журналист, а Хью, который, оказывается, следовал за ним в кильватере.

- Мы едем домой? - спросил Хью тревожно, как будто снова не понимал всего, что натворил. Велико было искушение оставить его здесь, чтобы подумал о своем поведении посреди агрессивно-любознательных, охочих до сплетен журналистов, но слишком лакомым этот кусочек был для них, слишком много они могли узнать, слишком оторванным от мира сего был идиот Хью, который печально покусывал губу, надеясь на лучшее. Мадс молча распахнул дверь заднего сидения, едва сдержался, чтобы не затолкать Хью головой вперед, как непослушного щенка, а потом уселся за руль и выехал с парковки.