Северус Снейп и Возникшая Волна (СИ)

Северус вздохнул снова и подошел ближе. Каждая эмоция отражалась на его лице, а Гермиона растерянно смотрела на него. Он улыбнулся, а потом крепко обнял ее.

— Я думал об — газета, Минерва, моя бабушка… все остальное… — прошептал ей на ушко.

— Да? — спросила она, немного испуганно, не смея крепче обнять его.

— Думаю, сложно будет держать это в секрете от них. Я о Минерве и Лакс вместе с Альбусом.

— Это? — Гермиона подняла на него глаза.

— Да, это. Ты и я.

— Что это значит?

— За все мои годы в Хогвартсе, и я имею в виду все — с одиннадцати лет, мои комнаты видели всего две женщины. Нет, подожди, три, если посчитать те годы, когда я учился, потому что у Амадеуса Ливингстона была девушка, которая спала в нашем общежитии. Не могу вспомнить ее имени, но она была третьей. Еще — Минерва.

— А еще?

Северус драматично вздохнул.

— Иногда ты самая непонятливая ведьма своего поколения, всезнайка.

— О, — понимающе ответила она. — И что ты мне пытаешься сказать?

— Я бы не приглашал тебя сюда, если бы… хм… это, — он показал на себя, а потом на нее, — ничего не значило.

Северус внезапно прервался. Как ему выговорить такое?

— И?.. — через секунду спросила Гермиона.

Северус закатил глаза и глубоко вздохнул.

— Гермиона…

— Да?

Он прижал ее к себе и прикоснулся губами к виску.

— Я должен это сказать?

— О, — Гермиона поняла. Он думает, что между ними что-то серьезное. И это после первого свидания. Она не ожидала, но, разумеется, после статьи в «Ежедневном пророке» все поменялось. Она посмотрела в его темные глаза и нежно улыбнулась. — Конечно, ты не должен.

Он глубоко вздохнул и улыбнулся в ответ.

*

Лакс слушала с восхищением. Такие слова от Северуса приравнивались к «я люблю тебя». Ее мальчик скрывался в ракушке, когда речь шла о чувствах. Он был совсем как его мать. Ни больше, ни меньше. Эйлин ненавидела прикосновения, как и ее маленький Северус. Но сейчас он прижимал к себе милую девушку и не отстранялся, когда Гермиона прослеживала кончиком пальца его губы, подбородок, брови, и снова губы. Они не разговаривали, но общались — так это выглядело со стороны — взглядами. Глаза Северуса — Лакс со своего портрета видела — были более выразительными, чем когда бы то ни было. Точнее, с того самого времени, как он вырос. Он так нежно смотрел на Гермиону, гладил ее щеку и шею. Миссис Принц едва сдержалась, чтобы не попросить их, наконец, поцеловаться, но вовремя закрыла рот рукой. Не в ее правилах было вмешиваться в столь романтичные мгновения.

— Мне нужно на урок, — услышала Лакс бормотание Гермионы.

— Как всегда, — ответил Северус, поправляя ее волосы.

— Потому мы и здесь, Северус. Мы учим, у нас есть уроки, мы…

Лакс сильнее прижала руку ко рту, когда увидела, как ее внук поцелуем заставляет Гермиону замолчать. Такие страстные поцелуи миссис Принц переживала только с Квинтусом. Лакс подавила вздох, у нее уже не оставалось сомнений, что их чувства настоящие и смогут выдержать все испытания. Северус и Гермиона — прекрасная пара и поступают правильно.

Лакс спряталась за рамой, когда они оторвались друг от друга.

— Не снимай слишком много баллов, Северус, — прошептала Гермиона.

— Кто бы говорил, — усмехнулся он и добавил, будто бы только что вспомнил: — Держись, всезнайка.

Она засмеялась. Это прозвище уже не казалось оскорбительным. Он произносил его так вкрадчиво, соблазнительно, что Гермиона не могла дождаться вечера. Тогда они смогут провести больше времени вместе. Может, и всю ночь.

— Ты тоже, — ответила она, легонько поцеловала его в губы и выскользнула из его объятий и комнаты.

Северус откашлялся, поправил мантию и расправил плечи.

— Можешь выходить, бабушка Лакс, — протянул он. — Или лучше иди сразу к Минерве и Альбусу. Покончим с этим.

*

— Получилось, Альбус! Сработало! — Лакс почти подпрыгивала от радости, и Дамблдор усмехнулся, отправляя в рот очередную лимонную дольку.

— Все проблемы тают, как лимонные дольки, — сказал он нараспев.

— Что это значит? — спросила Минерва, входя в кабинет.

— Они наконец вместе! — Лакс ухмыльнулась.

Минерва счастливо захлопала в ладоши.

— Значит, Сибилле больше не понадобится зелье, изменяющее голос.

Альбус искренне засмеялся, обнимая Лакс, и не заметил грустного взгляда Минервы.

— Да уж, скажи, пусть выбросит. Кажется, что двое самых уравновешенных, рациональных и скептично настроенных к пророчествам детей наконец поверили, — счастливо промолвил он.

— Но ты не скажешь им? — быстро спросила Лакс.

— Что сказать? — МакГонагалл подмигнула и занялась бумагами для Министерства, пытаясь не обращать внимания на непрекращающееся хмыканье Альбуса и хихиканье Лакс.

*

Следующие две недели оказались очень трудными для Северуса. Каждый вечер Гермиона приходила к нему, а пару раз он навещал ее в ее комнатах. И каждый вечер они становились чуть ближе, хотя пытались сохранять дистанцию весь день. Время от времени на трапезах в Большом зале ее ладошка опускалась на его бедро или же его рука — на её, но только если они были уверены, что никто не видит. К статье в «Пророке» отнеслись именно так, как предполагал Северус. Никто, кроме Минервы и портретов, не поверил. Ни ученики, ни учителя. Только Фиеско был ошеломлен, когда после двух недель отсутствия Снейп снова пришел контролировать его уроки. Конечно, в неудобное для неудачливого зельевара время. Профессора Снейп и Грейнджер стали лучше ладить с учениками — за первые несколько дней сняли совсем мало баллов. И все вздохнули с облегчением, когда песочные часы начали снова заполняться драгоценными камнями. Как раз перед Рождеством.

Но не поэтому эти две недели оказались такими трудными для преподавателя ЗОТИ. Нет, все дело в том, что вкус поцелуев Гермионы был таким сладким, ее тело таким мягким, таким идеальным для него, когда они обнимались и танцевали. И он знал — она совершенно неопытна, если дойдет до более близких отношений, а у него совсем нет опыта в соблазнении девственниц. Но он все равно хотел большего, и она не была против. Но нет. Слишком рано.

Они говорили, подразнивали друг друга, целовались, танцевали, обнимались. Однажды он читал ей. Гермиона чувствовала, что ей становится все труднее. Не находиться рядом с ним, разумеется, а его благородное отношение. Он никогда не позволял себе ничего лишнего, и Гермиона не знала, что с этим делать. Она не сомневалась, что он хочет ее так же сильно, как и она его — от них обоих просто веяло желанием. Почти осязаемым, но он никогда не поддавался ни на один ее неловкий намек. Ничто не могло изменить мнения упрямого Северуса.

Приближалось Рождество, и поскольку почти все ученики разъехались, Северус и Гермиона решили проводить больше времени вместе, хотя бы просто сидеть рядом, проверяя домашние задания. Она находила это занятие очень романтичным, но Северус боялся, что будет отвлекаться. И ей все труднее становилось это терпеть. Вот только он, похоже, настроился на долгое ожидание. А Гермиона не была уверена, сможет ли ждать. Мягко говоря, это было неприятно, и хотя она знала, как успокоить себя, это не очень помогало. Через пять минут ее мысли опять возвратятся к нему, и она останется разгорячённой и неудовлетворенной. Гермиона удивлялась, как он может выдерживать это.

На самом деле он не мог. На протяжении этих двух недель перед Рождеством Северус проводил много времени под ледяным душем, даже больше, чем тогда, когда был подростком. То, что эта женщина делала с ним, Северус не мог разумно объяснить. И теперь по ночам, когда совсем не спалось и приходилось разговаривать с бабушкой, он всё-таки понял. И как не видел этого раньше? Почему не заметил, а ведь никогда не пропускал ни одной детали? Гермиона подходит ему идеально. Умная, сообразительная, красноречивая, с теми же интересами, что и у него, с чудесной душой и умопомрачительным телом. Северус знал, что скоро взорвется, если она не позволит или, точнее, он себе не позволит прикоснуться к ней.