Две стороны одной монеты (СИ)

Эрик думает, что это немного необычно: он считал, что богачи не ходят по таким местам, как центральный парк.

Чарльз фыркает, услышав эту его мысль, и кладет фото обратно в книгу.

«Еще немного, и я решу, что ты предвзято относишься к успешным людям».

«Прости».

— Это странно, но моя мать любила прогуляться по Центральному парку. Иногда мне казалось, что в нашем доме она чувствует себя слишком одинокой, несмотря на то, что у нее были мы с Мойрой… — Чарльз бездумно смотрит на огонь в камине. — Они с Мойрой не ладили в последние месяцы перед тем, как все случилось. И Мойра очень редко вспоминала о ней… Видимо, я не слишком хорошо знаю свою сестру.

Эти два дня он усердно тренируется, пытаясь то найти умиротворение, то очистить свой разум от мыслей, то прощупать свою силу изнутри так и эдак, то представить, как он сам тянется к разуму Чарльза, как взламывает блоки Церебро и его телепатии, как открывается навстречу чужим попыткам контакта. Он умиротворяется буквально до бешенства, и все заканчивается одинаково, приводя их с Чарльзом в отчаяние.

Время утекает сквозь пальцы, и Эрик думает, что они упустили свой единственный шанс: попробовать связаться телепатически, пока Эрик был в Церебро под действием подавителей.

Он слышит в мысленном голосе Чарльза нотки отдаленной паники, но они оба заставляют себя держаться. Время есть. Что-то стопорится в работе ученых, и Церебро еще не готово. Но рано или поздно день Икс наступит, и эта дата неумолимо приближается.

В один из дней Чарльз остается ночевать в разуме Мойры.

— Иногда мне нужен нормальный сон, а не тот бред, который я вижу, когда сплю в Церебро.

— Ты умудряешься еще и спать в этой штуке?

Эрик спрашивает скорее для проформы, чем из реального интереса. Он занят мыслями о том, что еще можно придумать и как совладать со своим проклятым разумом, при этом не привлекая внимания Шоу и его надзирателей.

Страйкер истек ядом, то и дело выводя Эрика из себя и из комнаты, в которой он не мог заниматься подготовкой. Обычно Эрик выбирал чью-нибудь пустующую палату или комнату отдыха, иногда сидел в конце коридора за цветком, отстраняясь от шума, создаваемого другими пациентами.

— Если бы я не спал, я бы свихнулся за несколько дней.

Чарльз нервно расправляет и снова скручивает одеяло. Он уже в постели, и Эрик сидит на стуле у кровати. Сегодня Страйкер дежурит, и у него нет желания возвращаться к себе.

Теперь Эрик понимает, почему эта комната поделена надвое. Несложно было догадаться, но в прошлый раз у него были другие цели помимо рассматривания интерьера спальни.

— Мойре и так приходится мириться с чужим сознанием в голове и уступать свое тело. Она предпочитает иметь личное пространство. Для нас комнату разделили так, чтобы в одной половине жила Мойра, в другой я, когда нахожусь в ее теле.

Эрик всегда был собственником и не смог бы ни с кем делить ни свою комнату, ни свое тело. Если бы Чарльз был его братом — туго бы ему пришлось.

«Может, в этом и проблема? Ты не хочешь пускать чужой разум в свою голову?»

«Хочешь сказать, что я просто не хочу, поэтому ничего не выходит? Да я смерть как хочу избавить тебя, себя и весь мир от этого дерьма!»

Он мысленно рычит, и Чарльз кладет ладонь на его сжатый кулак в успокаивающем жесте.

— Ладно. Думаю, ты не нуждаешься в колыбельной на ночь, так что я пойду в свою комнату и буду надеяться, что Страйкер сдох сам по себе…

— Эрик… — Чарльз пытается его остановить, но тот уходит, плотно закрыв за собой дверь, оставляя телепата в одиночестве.

«Я не хотел тебя обидеть. Не будь ребенком!»

Эрик все-таки находит в себе силы ответить, чтобы не чувствовать себя еще более отвратительно завтра.

«Знаю. Спи. Поговорим утром».

К счастью, Страйкеру надоело глумиться, и динамик молчит. Эрик ложится спать, но на душе так погано и плохо, что он не уверен, что сможет расслабиться даже просто для того, чтобы задремать.

Все плохо.

Прошло столько дней, а они не сдвинулись с мертвой точки. И все, что помогает Чарльзу поддерживать с Эриком связь, — гнев и использование силы. Эрик крутит в пальцах монетку, чтобы телепат мог разговаривать с ним постоянно. Медперсонал, очевидно, считает, что у него развился обсессивно-компульсивный синдром…**

Эрик измучил себя мыслями о том, что будет, если у них не получится. Он напуган до чертиков и с ужасом понимает, что Чарльз тоже. То, что они храбрятся друг перед другом, поддерживая боевой настрой, — маска, обман… самообман…

Он ощущает себя все тем же ребенком, запертым в клинике…

Эрика ведут природное упрямство и страх потерять жизнь, которая у него была. Чарльза ведут лишь остатки надежды на то, что Эрик ему поможет. И от этого еще тяжелее. Слишком большой груз он пытается поднять…

Он закрывает глаза, чтобы представить, каким будет их будущее, если Шоу падет. Как он выберется из этой клетки, и люди, доселе державшие оружие в руках, будут убегать от Эрика в ужасе. Как Чарльз сможет воздействовать телепатией на правительство, заставить их раскрыть людям правду о заговоре, о сотнях жертв, о мутантах…

Он не хочет думать о том, как на самом деле это всколыхнет общество. Возможно, начнется война… Это не то, что нужно ему сейчас.

Эрик представляет, как они смогут поехать, куда захотят. Почему он раньше так мало путешествовал? Может, прыгнут с парашютом, покатаются на верблюдах у египетских пирамид или нырнут на дно Тихого океана с аквалангом. Он снова промчится на мотоцикле по ночному городу, пообедает в ресторане с матерью, и они смогут заказать ее любимый десерт. И наверняка получится раздобыть результаты исследований Шоу, которые он проводил над мутантами. Им с Хэнком будет над чем поработать. И может, он даже найдет Магду, чтобы объяснить ей, почему ушел тогда…

Сладкие грезы уносят его все дальше, заставляя забыться дремотой.

Он идет по Центральному парку. Он гулял здесь все детство, почти каждый выходной. Мать уже не водит его за руку. Они просто идут рядом, неторопливо минуя палатки с мороженным и сахарной ватой. Он хочет покормить уток и поиграть с другими ребятами в футбол, но мать хмурая и задумчивая, и он не может оставить ее одну.

«Что делать? Этот Джейсон Таккер не хочет подписывать соглашение… Я могу потерять деньги… Чертовы адвокаты ничего не делают… А если обратиться к Мари? Она может надавить на кого нужно… Ненавижу бюрократию… Нельзя показывать слабость! Они уничтожат меня, если я дам слабину… Стивенсон не побоится пустить в ход грязные методы…»

Эти мысли роем кружат в ее голове, и он не может просто оставаться в стороне.

— Мама, ты всегда можешь положиться на меня, ты же знаешь, — он смотрит снизу вверх на мать, надеясь найти на ее лице одобрение.

Но та выглядит растерянной.

— О чем ты, Чарльз?

— Твоя работа. Я могу помочь, если нужно, — он берет ее за руку, сжимая ее тонкие холодные пальцы.

«Бестолковый ребенок. Рос бы ты побыстрее, вот была бы помощь. Заменил бы отца…»

Он хмурится.

— Я не могу расти быстрее, но я могу лучше! — он с улыбкой касается пальцами виска, и все дети на площадке застывают.

Мать в ужасе. Ее рот открывается и закрывается, но она не говорит ни слова, осматривая замерших людей.

«Нет-нет-нет… Прекрати! Боже, за что мне все это! Как он это делает? Я схожу с ума?»

— Я просто хочу тебя защитить от плохих людей на твоей работе. Ты всегда думаешь о них, — он опускает руку, и люди продолжают свои действия как ни в чем не бывало.

— Чарльз! Не делай так никогда, ты понял?! Никогда! Идем отсюда! — она хватает его за руку и тянет прочь из парка, к машине, в которой Чарльза ждет водитель, чтобы отвезти домой.

— Но я просто хочу помочь!

«Если кто-то узнает… Это тебе нужна помощь, Чарльз… Не мне…»

Картинка начинает ускользать, оставляя за собой лишь послеобраз обиды и страха. Эрику сейчас нужна помощь! Как никогда! Он не может нести этот груз в одиночестве, не знает, что сделать, не знает, где найти силы… Он тот, кто в отчаянии готов продать душу дьяволу за помощь и подсказку.