Не имея звезды (СИ)

Если бы он только посмел перейти на бег, его мигом скрутили бы хищники покрупнее. Он шел один, по чужому кварталу и был в праве лишь ползти, пытаясь не привлекать к себе внимания. Но все же Геб шел. Герои всегда приходят вовремя, но в реальной жизни, а особенно в жизни этого района, ты всегда опаздываешь.

Вот юноша миновал явочный бордель фараонов, открытый в том заведении, где когда-то держал бар Биг Толстоносый. Вот позади осталась улицу Баронов, где когда-то жили криминальный авторитеты, пока не развалился союз банд.

Мальчик шмыгнул за разваленный забор и направился к заброшенному рот дому. На стенах красовалось графити, по траве валялись шприцы. Здесь нельзя было ходить в обуви на сбитой подошве, иначе можно было подхватить такое, от чего член отвалиться и глаза вытекут. Но на ногах мальчика были лишь дырявые кроссовки. У Геба не было иной обуви. И тем не менее, если бы он смотрел тогда себе под ноги, то видел бы как под ногами остается лишь выжженная трава и опаленная земля. Но мальчик смотрел только вперед.

Вот он услышал девичий крик, а потом и гогот парней, переходящий в яростные крики. Девичий крик прервался яростным воплем парней и каким-то чавканьем. Юноша выглянул в оконный проем.

Там, у каких-то ящиков, маленькую Рози пинало четверо прыщавых парней с замасленными взглядами. Один из восьмерки валялся на полу, прижимая руки к паху из которого фонтаном била кровь, заливая спущенные штаны. Ланс присмотрел и увидел, что у Рози все губы и зубы в крови, а рядом валяется какой-то обрубок плоти. Чуть вдалеке, у других ящиков, лежали Кэвин и Гэвз, покрытые черными синяками и кровоподтеками.

Их было семеро, Ланс один. Тогда мальчик еще не знал, но молодой мужчина, идущий сейчас по коридорам Хога, понимал, что уже тогда в его голове закружилось то, что на озере с дементорами превратилось в песню. В блюз, который пока еще не слышал ни один из людей.

Четверо босот продолжали утрамбовывать девочку ногами, при этом что-то цедя сквозь зубы. Ланс зажмурился и присел, скрываясь за бетонной стеной. Было страшно, было очень страшно. Но за друзей было страшнее в десять, нет, в сотни раз.

— Давай, — говорил Геб, сжимая зубы. — Давай же.

Нет, все же было страшно, до дрожащих рук, до рвоты и кружащейся головы. Страшно от того, что могут не прибить, а сделать куда более худшее вещи, нежели какая-то там смерть. Проныра боялся. Он всегда боялся.

— Один.

Дыхание выровнялось. Сердце забилось быстрее, отмеряя какой-то новый, жгучий ритм.

— Два.

И руки расслабились, теперь сжимая оружие крепко, но и легко. Воздух показался чистым, а мысли прояснились.

— Три.

И горячий жар заструился по телу мальчишки. Он вскочил на ноги и ласточкой нырнул в оконный проем. Двое стояло на шухере. Им не повезло. Они заметили новое лицо в местной вакханалии из боли и крови и рванули на встречу, крича что-то неразборчивое.

Они были выше и сильнее мальчика, но тот был словно рассерженный кот, готовый сражаться с десятком собак. Геб чуть нагнулся и с жаром выкинул левую руку. Та стрелой метнулась к брюху первого прыщалыги, на мгновение завязнув в нем. Проныра расслышал глухое чавканье и почувствовал, как по руке заструилась теплая, даже горячая жидкость.

Но тут скула взорвалась от боли. Ланс отлетел назад и сильно приложился спиной о бетонный пол. Он ощутил, как из рассеченной кожи заструились алые змейки, как красные вишенки закапали на холодный пол. Но к нему уже бежало четверо и не было времени отлеживаться. Тот, что успел приложить мальчика, подошел слишком близко.

Ланс буквально взмыл в воздух, с силой погружая пятку в пах бандита. Тот взвыл, а потом буквально взорвался от крика, когда бабочка прошлась прямо по линии глаз, навсегда выключая свет для этих маслянистых глаз.

Осталось четверо. Они встали напротив юноши. У одного в руках доска с забитыми в ней ржавыми длинными гвоздями и закрученными саморезами. У другого наточенный по особому молоток с гвоздодером с другой стороны. Третий и четвертый сжимали арматуры.

— Надо же, сам красавчик из «св. Фредерика» к нам заглянул! — сплюнул долговязый.

Все они были на одно лицо для Геба — прыщавые (при экологии Скэри-сквера и том образе жизни, что вели здесь малолетние, без красных пятен на лице было сложно обойтись) и с замасленными взглядами.

— Небось он подумал, что нам одной рыжей не хватит. Что ж, ты тоже вполне сгодишься.

Мальчик тогда еще не знал, что так растянуло его губы. Но сейчас, молодой мужчина, зажегший сигарету, вполне осознавал, что это был его первый пиратский оскал.

— Погнали, — сплюнул тогда Ланс и бросился в самую гущу.

Он колол — кололи, он бил — его били, он рвал, царпал, вгрызался, разрезал и дотягивался до врага всем, чем мог дотянуться — его убивали. Кровь взлетела в воздух, как ленты цыганки зашедшейся в танце. Боли было столько, что её хватило бы на весь квартал. Бутылка давно выпала из рук паренька, остался только кулак и остро наточенный нож, порхающий то тут то там.

Но вот все закончилось. Правая нога Геба изогнулась в колене под неправильным углом, а в районе щиколотки напоминала собой какую-то кривую загогулину и болела от одного взгляда. Лицо мальчика напоминало переспелый инжир, смоченный в красном вине. Левая рука почему-то обвисла плетью, хотя возможно это из-за белой палки, торчащей из плечевой зоны. Дышать было больно, с каждым новым движением изо рта вырывались пузырьки крови.

Геба тошнило, но вовсе не от адовой боли, а от взгляда на четверку, лежащую на земле. Все они были продырявлены, но дышали. Не могли не дышать. Герберт Ланс не шел по мокрому. Герберт Ланс не мог позволить себе стать отморозком. И все же его рвало от этих маслянистых глаз, даже сейчас покрытых пленкой моряка, добравшегося до борделя после длительного плавания. Гею не мог на них смотреть и не хотел. Четырежды сверкнуло лезвие. Четырежды вскричали бандиты. Четыре пары глаз навсегда погрузились в беспросветную тьму.

— Чего так долго? — сквозь боль прохрипел Гэвз, пытающийся скинуть веревки, стянувшие его запястья и ноги.

— Мы уж заждались, — промычал Кэв.

— Простирнулся... перед... выходом... — попытался пошутить мальчик, но говорить получалось с трудом.

Потом его мир так же начал медленно погружаться во мрак. Но перед потерей сознания, мальчик четко различил фигуру, словно покрытую дымкой. Она стояла у противоположной стены, и мальчик откуда-то знал, что никто больше не видит её. Но все же он четко различил перебитый нос, редкие волосы, длинный посох, тканевое пальто и замызганные джинсы.

Когда мальчик очнулся от побоев смотрительницы, которая не могла простить ему «попадание под машину» (в таком ракурсе, после визита врача, поведали историю друзья), то не мог винить мужчину, за то что тот не бросился на помощь. Никто не должен и не обязан решать чужие проблемы.

Конец интерлюдии

Проныра докурил, и забросил бычок в один из рыцарских доспехов, стоявших на этаже. Да, мальчик Геб не мог винить того человека. Но юноша Геб-Проныра, не мог простить волшебника, Аврора, пусть и в отставке — Алостора Хмури! Плевать на все эти пакты о Секретности и соглашения о невмешательстве.

Нахрена нужна эта клятая магия, если с её помощью нельзя спасти одну девочку от полугода кошмаров и рвоты по утрам, потому что ей казалось, что она что-то чувствует во рту. Трех парней от тех же кошмаров, связанных с подругой и сестрой, и целыми неделями боли по всему телу. И если нельзя с её помощью помочь семи дуракам, оставшимся без глаз и одному идиоту, который стал инвалидом. Для чего нужна красная мантия и значок «А» на левом борту, если ты все такой же фараон из Скэри, который хрустит грязными «банкнотами» в кошельке.

Нет, Герберт мог понять человека, но не мог простить волшебника.

— Эй, Геби, чего нос повесил? — толкнула юношу в бок Изабель МакДугалл, за лето ставшая очень милой девушкой.

— Да я пр...

— Он небось расстроен, что не сможет принять участие в Турнире, — хихикнула Лаванда Браун, чьей четвертый размер в четырнадцати летнем возрасте потрясал воображение и что-то даже будоражил.