Элемент Водоворота (СИ)

Тело хотело жить, а упрямая душа, решившая по-другому, тянула его назад, царапая по дну ржавым якорем. По мере того как крепло тело, возвращался из незапланированного отпуска и вездесущий разум. Мозг шевелился непривычно вяло, пытаясь в одиночку растолкать весь организм, однако все же преуспевал, удлинял периоды шаткого сумбурного бодрствования. Он словно резким движением выныривал из-под воды, чтобы сделать несколько судорожных, так необходимых для дальнейшей борьбы вздохов. Впитывал как можно больше информации об окружающем мире: легкие шаги, дуновение ветра, скрип дверных петель, запах влажной листвы, вкус куриного бульона, тихие голоса.

Он не умер. Теперь в этом не было сомнений, хотя, вероятно, какое-то время балансировал на грани. Он понял это по неуловимому изменению того самого спокойного голоса, который все время был рядом: из него исчезло напряжение, интонации стали более расслабленными, более оживленными – опасность миновала. Он понял это и по своим собственным ощущениям. Тупая боль в груди почти не беспокоила, лишь временами заставляла заходиться в приступе кашля, но он уже не был таким сильным, да и кровь горлом больше не шла. Раскалывавшаяся поначалу голова оставалась тяжелой, но с этим можно было жить. Глаза доставляли беспокойство, но жжение почти исчезло, уступив место приступам ноющей боли. Все более продолжительными стали периоды бодрствования, да и между ними он уже не терял сознание, а погружался в глубокий сон, набирался сил, преодолевал накопившуюся за многие годы усталость.

Ему было безразлично, где он находится и на каких правах, зачем кому-то понадобилось его спасать в тот самый момент, когда он максимально приблизился к такой желанной смерти, когда ему ценой невероятных усилий удалось привести свой многолетний план в действие, добраться до финальной точки. Он все сделал так, как задумал, дотянул до схватки с братом, смог правильно распределить оставшиеся силы на все сражение, показал ему все свои техники в бою, предупредил о последствиях их использования, передал их брату последним касанием и даже успел попрощаться. Увидел, наконец, лицо Саске, пусть мимолетно, пусть в тумане, пусть не смог разобрать выражения его глаз, но он смотрел в них, последний раз в своей жизни и с улыбкой встречал смерть, надеясь на прощение.

Он упорно молчал, хотя к нему постоянно обращались, задавали вопросы, что-то рассказывали. Голоса доносились извне, как будто сам он был в раковине, а кто-то снаружи пытался достучаться, привлечь внимание. Он вникал в суть произнесенных слов, однако ответом все их вопросы не удостаивал, просто игнорировал, погруженный в свои мысли, упорно отрицавший свое существование. Единственный вопрос занимал все его мысли: «Что с Саске?» Пожалуй, только возможность получить ответ именно на него заставляла его всерьез размышлять о том, не стоит ли заговорить с ними.

Их было двое – мужчина и женщина. Спокойный и вкрадчивый голос принадлежал мужчине, который в основном и занимался его лечением. Женский голос был тихим и встревоженным, часто усталым. Мужчина чаще всего спрашивал о здоровье, в то время как женщина задавала много несвязанных друг с другом вопросов, чем ставила в тупик, а поняв, что ответа не дождется, принялась просто рассказывать. Она говорила обо всем: о погоде, о лекарственных растениях, о детских сказках, о том, что видела в лесу на прогулке, как трудно ей дается метание кунаев, как страшно пересекать пустыню в полдень, какой формы облака проплывают по небу. Она виртуозно перескакивала с темы на тему, не позволяла ему скучать. Ее речь была настолько красочной, что Итачи неосознанно все глубже погружался в ее рассказы, живо представив, как выглядит ее маленькая ферма, как переливается под солнечными лучами гладь реки, как темнеет лес. Она так умело затягивала его в мир своих рассказов, увлекая за собой, заставляя проявлять интерес, что он ловил себя уже с открытым ртом и готовыми сорваться с губ словами. Поспешно сжимал челюсти и упрямо отворачивался к окну. Она расстроенно вздыхала, желала ему хорошего отдыха и уходила. Он слушал, как закрывалась за ней дверь, и, упрямо поджав губы, отказывался признаваться самому себе, что уже ждет ее завтрашнего визита.

Саюри как обычно вошла в комнату Итачи и уселась в небольшое уютное кресло, стоявшее в ногах кровати больного, которое уже давно облюбовала. Отсюда она могла хорошо видеть его бледное бесстрастное лицо с повязкой на глазах, его руки с длинными изящными пальцами, безразлично лежавшие поверх одеяла.

- Сегодня с утра идет дождь, поэтому тренировку мы отменили. Возиться в грязи не большое удовольствие, – начала свой монолог девушка, внимательно изучив его лицо. – Завтра уходит очередная партия в Суну, хорошо, что основную часть мы собрали еще вчера, сегодня добавим только то, что растет в теплице, так что дождь не испортит наши планы. – Она немного помолчала, затем пересела удобнее, повернувшись вполоборота к окну, и продолжила: – Кабуто говорит, что Ваше состояние с каждым днем все лучше и лучше. Последствий схватки почти не осталось, если не считать ситуации с глазами, – она помолчала, – а легочная болезнь уже значительно лучше, но лечение займет еще какое-то время. Через пару дней Кабуто отменит постельный режим, надо будет выходить на прогулки, это очень полезно для легких.

На бледном лице не дрогнул ни один мускул, руки все так же расслабленно лежали поверх одеяла, голова была чуть опущена, словно он смотрел на свои пальцы. Саюри вздохнула.

- Я помню, Вы были отличным мастером метания кунаев и шурикенов, – вновь начала она как можно более безразличным тоном. – Вы не откажетесь дать мне пару уроков, когда будете чувствовать себя лучше? – Опущенная голова немного дернулась, выдав удивление, и Итачи мысленно отругал себя за несдержанность. – Видите ли, Кабуто не очень силён в этих техниках. – Она помолчала, ободренная произведенным эффектом. – Помню, мы всей академией бегали смотреть на Ваши тренировки в АНБУ. Особенно девчонки, конечно.

Итачи почти физически ощутил, как поставленный в тупик разум лихорадочно принялся копаться в воспоминаниях, выуживая лица и события: «Она училась в академии ниндзя в Конохе, на один-два года младше». К сожалению, при всей своей прозорливости, он не мог найти ответа. Он помнил только тех, кто был силен, обладал выдающимися способностями или владел редкими техниками, остальные не были достойны его внимания и не стоили того времени, которое требовалось на общение с ними.

- Вы вряд ли меня помните, Итачи-сан, – словно в подтверждение его мыслей проговорила Саюри, – а вот я Вас помню хорошо. Вас всегда ставили в пример, как лучшего ученика академии. Особенно когда Вы поступили на службу в АНБУ. – Девушка помолчала, проводив взглядом стекавшие по стеклу капли дождя. – Я понимаю, Вы не хотите со мной говорить. Я просто хочу сказать, что... Как только Кабуто Вас подлечит, Вы вольны покинуть этот дом, – она вздохнула, – или можете остаться. Как пожелаете. Мы просто хотим помочь Вам.

- Мне не нужна помощь, – неожиданно для самого себя ответил Итачи, голос был хриплым, горло пересохло и саднило.

- Там на крыше… Вы… могли погибнуть… – Саюри быстро повернулась и посмотрела ему в лицо прищуренными глазами.

- Я должен был погибнуть.

- Но… – она растерянно моргнула.

- Таков был план, – процедил Итачи, отвернувшись. В голосе прозвучала досада, и Саюри не знала, как ее трактовать.

- Кроме нас с Кабуто никто не знает, что Вы живы, – быстро ушла в защиту девушка, – для всех Вы мертвы. Мы сделали фальшивый труп. Нам пришлось оставить… Ваши глаза… для убедительности. – Саюри зажмурилась, ожидая бури.

Итачи молчал. Он все равно был почти слеп. К тому же, по плану его глаза должны были достаться Саске, чтобы тот использовал их для получения вечного Мангекьо-Шарингана.

- Что с Саске? – задал он основной вопрос.

- Саске жив. Он теперь в Акацки. – Саюри увидела, как его длинные пальцы побелели, сжав в кулаки одеяло.