Элемент Водоворота (СИ)

Кабуто кивнул, признавая ее правоту. Он был такой же темной лошадкой, как и Учиха. Она имела равное количество оснований, чтобы доверять им обоим. Говоря откровенно, ровно ни одного сколько-нибудь правдоподобного основания. Но она доверяла ему и доверяла Учихе. А значит, справедливости ради, ему придется тоже поверить Итачи. По крайней мере, пока он не скомпрометирует себя.

- Сейчас он болен, даже не выходит из своей комнаты, так что вряд ли представляет опасность для нас или для Конохи, – продолжила Саюри миролюбивым тоном, пытаясь сгладить свою импульсивную реакцию. – И все, что мы слышали до сих пор, – это острая необходимость увидеть Саске, убедиться, что с ним все в порядке. Пока ничего криминального. – Девушка пожала плечами.

- Верно. – Кабуто снова кивнул.

- Давай подождем, пока он поправится? Может быть, что-то прояснится?.. – Она устремила умоляющий взгляд на собеседника.

Кабуто молчал. Именно под действием этого взгляда за последние несколько недель он совершил больше сумасбродных поступков, чем за все прошедшие до этого двадцать пять лет. Он осознавал, что не может ей отказать, и это его раздражало и удивляло одновременно. Сейчас он не предлагал ничего конкретно. Он не понимал, какого решения пытается от нее добиться. В конце концов, вышвырнуть на улицу человека в таком состоянии, как Итачи, он не мог, и личное отношение тут не имело никакого значения. Конечно, оставался вариант сдать Учиху в Деревню Скрытого Листа, чтобы его судили по всей строгости закона, как беглого шиноби и преступника. Но и этой судьбы Якуши ему не желал, ведь именно ее они могли с ним разделить.

- Это твой дом, – бессильно проговорил Кабуто, не глядя ей в глаза, поднялся и исчез в темноте коридора.

Саюри проводила тяжелым взглядом его ссутуленную спину. Именно эти слова сказал ей Якуши, когда неуклюже опустился на доски террасы и закрыл лицо руками, предварительно разместив Итачи в отведенной ему комнате и убедившись, что его жизни ничто не угрожает.

Девушка вздохнула, ополоснула чашки и поставила их в шкаф. Спать не хотелось. Беззвучными шагами она пробралась по коридору и остановилась у входной двери, прислушиваясь к царившей в доме тишине. Послушная дверь не скрипнула, поддавшись легкому давлению и выпустив девушку на террасу. Ливший весь день дождь кончился, оставив в воздухе приятную свежесть. Теперь небо было безоблачным. Словно умывшись, оно сверкало как никогда яркими звездами. В бархатной синеве висел бледный диск луны, освещавший небольшую лужайку перед домом. На самой нижней ступени ведшей в дом лестницы сидела черная ворона. Встретив взгляд хозяйки, она склонила голову набок, изучая девушку немигающим взглядом, затем дважды хлопнула крыльями, не поднимаясь со своего места, и, издав гортанный звук, напоминавший урчание, улетела.

Кабуто тоскливо посмотрел в окно, рассеянным взглядом прослеживая водяные дорожки на стекле. Дождь, вообще-то нехарактерный для августа в этих краях, лил с самого утра, превратив уже полюбившийся ирьёнину пейзаж в мрачно-серую однообразную картину. Он никогда не мог представить, что отсутствие солнечного света будет так расстраивать его. Но ведь он многое не мог представить, хотя всегда считал себя прагматичным и трезвомыслящим. И сейчас, разглядывая свое отражение в испещренном дождевыми каплями стекле, он пытался сформулировать, что же именно в нем так разительно изменилось, оставив при этом все на своих местах.

Он, несомненно, оставался собой, он уверенно узнавал себя в этом худощавом, немного сутулом человеке с легким загаром на лице и руках, в чужой, не подходившей по размеру одежде и круглых очках. Кроме загара и одежды было и еще одно изменение, гораздо более фундаментальное – его глаза. Взгляд былого Якуши Кабуто был внимательным и цепким, чуть прищуренным, глубоким, но… бесцветным. Все в этом взгляде было искусственным, ненастоящим: интерес к придуманным ценностям, привязанность к не принадлежавшим этому миру людям, страх потерять то, чего у него никогда не было. Но теперь… Теперь по утрам в висевшем над раковиной зеркале он видел взгляд человека, смотревшего на мир своими глазами, реально оценивавшего себя и окружение.

Остались прежними его основные черты – интеллект, осторожность, любопытство. Однако спектр его чувств резко расширился, как будто раздвинулись границы его восприятия, он снял шоры, о существовании которых раньше не догадывался. И то, что эти самые шоры скрывали от него, неожиданно органично вписалось в его прежнюю действительность. Не было ощущения подмены или прозрения, но… Кабуто нетерпеливо снял очки и потер переносицу, формулируя крутившееся на языке сравнение. Да! Словно он жил в долине и думал, что ею ограничивается мир, а потом ему посчастливилось подняться на вершину горы, и он увидел, что мир огромен, безграничен, многоцветен. Но при этом та самая долина является его органичной, неотъемлемой частью. Аналитический склад ума требовал более четких формулировок, однако сказать еще четче Кабуто не мог.

Нет, он не искал причину. Причина – это единственное, что было очевидным. Кабуто улыбнулся. Причина имела на редкость упрямый характер и вездесущую интуицию, заразительный смех и временами острый язычок, непослушную копну пепельно-серых волос и огромные выразительные ярко-зеленые глаза. Она была его личным солнцем, которое согревало его, освещало его путь, оберегало его от самого себя. И в настоящее время она шуршала на кухне, заглядывая поочередно во все шкафы в поисках чего-нибудь, что согласилась бы съесть загадочная ворона.

Кабуто нахмурился. Присутствие этой птицы ему не нравилось. По его мнению, ворона была шпионом Акацки и следила за Итачи, а теперь и за ними. Появление коллег Учихи по организации казалось ему только вопросом времени, а дальше по сценарию случался апокалипсис с вороной в главной роли. Была бы его воля, птицу бы отвадил хоть каким-то способом, но Саюри упрямо верила, что ворона «просто беспокоится об Итачи». Довольно эмоционально девушка объясняла товарищу, что если бы ворона действительно шпионила в интересах Акацки, то они в полном составе уже давно были бы здесь. В том, что в маленьком доме на опушке леса им практически никто не сможет противостоять, они могли убедиться еще несколько дней назад, когда птица впервые появилась на пороге дома. Конечно, в ее словах была доля истины, как и всегда. Но что важнее, Кабуто не находил в себе сил ей противостоять. Снова нацепив очки, он пошел на кухню.

- Ты представляешь, она ничего не ест. – Саюри стояла на коленках перед открытым шкафом, наполовину скрывшись в его недрах. – Я уже предлагала ей все виды круп, хлеб, сыр, фрукты и ягоды. Без толку! – Она вынырнула из шкафа, устало села на пятки и посмотрела в глаза Кабуто.

- Наверное, она питается самостоятельно. – Якуши не мог скрыть улыбки. – Может, охотится.

- Охотится?

- Ну да! На грызунов или каких-нибудь червяков. – Кабуто присел за стол. – Если ты считаешь, что эта птица – домашний питомец Итачи, почему бы тебе у него не спросить, чем он ее кормит?

- Ты же знаешь, он со мной не разговаривает. – Саюри захлопнула шкаф и уселась на соседний стул.

Первая беседа с Итачи состоялась несколько дней назад, в тот самый день, когда прилетела ворона. Собственно, первая беседа до сих пор была единственной. С тех пор Итачи не сказал ни слова и выражал свои эмоции и отношение к происходившему скупыми, но красноречивыми жестами. Эмоций, впрочем, было не так много. Выделить можно было, пожалуй, две: тотальное безразличие, в котором он пребывал основную часть времени, и крайнюю степень раздражения, проявлявшегося чуть вздернутым подбородком и поджатыми губами.

Поначалу он отказывался от еды, однако эту проблему смог решить Кабуто, пообещав кормить его внутривенно, если потребуется. Теперь Учиха послушно принимал пищу три раза в день, но ел очень мало, без аппетита, а выражение его лица при этом было таким, словно он боролся с тошнотой. Состояние больного позволяло ему подниматься с постели и даже ненадолго выходить на улицу, однако он этим не пользовался. Прогулки, свежий воздух и солнечный свет, несомненно, пошли бы ему на пользу, но никакие уговоры не действовали, а применять силу Кабуто не хотел. Во-первых, потому что не видел в этом смысла, а во-вторых, не был уверен, что они смогут справиться с пусть худым и больным, но рослым Учихой. К тому же, это, очевидно, унизило бы достоинство представителя гордого клана и могло спровоцировать новый виток противоборства. А хотелось решить вопрос полюбовно.