Место третьего (СИ)

Я обхожу Агацуму и направляюсь к выходу, но, когда уже тяну дверь за ручку, он, молниеносно оказавшись у меня за спиной, захлопывает её, придавливая рукой, и сбивчиво шепчет мне через плечо:

— Сэймей, прошу тебя. Я вовсе не имел в виду…

— Это уже неважно, — говорю я, глядя на дверь. — Ты хотел принадлежать, Соби. Так ты и будешь. В полной мере.

— Я не хотел обидеть тебя своими словами, прости.

— Ты не обидел, а всего лишь развеял пару моих заблуждений. Теперь я отчётливо понимаю, какой жизнью тебя следует наградить. Уверяю, тебе понравится.

— Сэймей, пожалуйста, послушай меня… — теперь он разворачивается и упирается в дверь спиной, так что наши глаза встречаются. — Я хочу подчиняться тебе. Я хочу тебе… принадлежать. Я всего лишь не хотел, чтобы ты волновался напрасно. Ведь я переживаю, когда ты…

— Тебе больше и не придётся переживать. Даю слово, Соби. Ты уже не раз доказывал свою веру в меня, теперь очередь за мной.

— Сэймей…

— Разговор окончен. Отойди.

— Но…

И его сгибает пополам, когда я от души бью по Связи. Оторвавшись от двери, он находит опору уже в стене, вцепляется в неё пальцами и задирает голову, глядя на меня не то с тоской, не то с болью.

— Да, и ещё одно, — усмехаюсь я, переступая порог. — Не смей умирать без моего ведома. Это приказ.

Хлопнув дверью, слетаю вниз по лестнице и иду к остановке. Вот и поговорили…

Как же меня достала эта агацумовщина, слов нет! Пытаешься с ним по-хорошему — получаешь вот это: не нужно ему ничего и никогда. Ну и ладно. Мне, что ли, это нужно? Мне нужно себе места не находить и губы грызть только из-за того, что он не хочет принимать моего беспокойства? Раз в нём желание покрасоваться перевешивает способность снять маску хотя бы передо мной, то пусть красуется и дальше. Чёртов идеальный Боец!

Да, каюсь, на какой-то очень мизерный момент закралось у меня подозрение, что в Бойце всё-таки и бойцовское, и человеческое уживается, но, похоже, ошибся я. Быть Бойцом ему важнее, чем быть человеком. А раз так… Да пошёл он к чёрту! С ним мне и самому проще быть Жертвой, чем человеком. Что очень даже неплохо. Слабость всех пар — именно их человеческая сущность, эта сентиментальная привязанность и — да, конечно же! — беспокойство друг за друга. А раз этого всего нет, то и слабостей нет.

Соби, а ты прав был. Пока идеальных пар не существует, но одна скоро нарисуется. В этом можешь не сомневаться. Я её сделаю.

Дома меня, уже просто до кучи, ждёт замечательный сюрприз — надрывающийся телефон, который слышен ещё с улицы. А снять его, конечно, некому: родители-то уже на работе. Даже не разуваясь, подхожу к тумбочке и поднимаю трубку.

— Слушаю.

— А… Это дом семьи Аояги?

— Да. Кто это?

— Вы ведь Аояги-кун, брат Рицки-куна? Хорошо, что я до вас наконец дозвонилась. Это Хаттори-сенсей, его учительница.

— Я знаю, кто вы, — хмурюсь, припоминая эту щупленькую худышку с мальчишеским телосложением. — Что-то случилось?

— Вам стоит приехать и забрать вашего брата. Ему стало плохо во время контрольной…

— Чёрт…

— Что, простите?

— Я сказал, что немедленно выхожу. Буду у вас минут через пятнадцать.

Она ещё что-то взволнованно щебечет, но я кладу трубку и выскакиваю из дома. Подробности послушать можно и на месте, сейчас на это времени нет.

Добравшись до школы почти бегом, проношусь по коридору и распахиваю дверь в Рицкин класс, но замираю на пороге. Тут сосредоточенная тишина и полная безмятежность: двадцать деток корпят над контрольными, склонившись к партам, учительница листает книгу, сидя за столом. При моём появлении все поднимают головы, Хаттори-сенсей встаёт и, махнув рукой, чтобы продолжали писать, выходит ко мне в коридор.

— Здравствуйте. Идёмте.

— Где Рицка?

— Хорошо, что вы так быстро приехали, но у класса контрольная — вы могли бы войти и не столь эффектно.

— Что с ним случилось? — пропускаю её замечание мимо ушей — уже не до правил приличия.

— Кратковременный обморок. А потом жаловался, что кружится голова. Я отвела его в санчасть, он сейчас там.

— То есть вашему ученику стало плохо на уроке, вы отвели его к медсестре и бросили там?

— Послушайте, Аояги-кун, у меня ещё двадцать учеников. Я же не могла отменить урок, потому что у одного из них закружилась голова. Всё, что я была в состоянии, я для него сделала. Я ведь не врач.

— И как давно вы его там оставили?

— Около получаса назад. Да не волнуйтесь вы так — и старшеклассники падают в обморок на экзаменах. Всего лишь лёгкое волнение.

— Вот как? Откуда вам знать? Вы же сами сказали, что не врач.

Хаттори-сенсей недовольно поджимает губы и останавливается возле белоснежной двери с матовым стеклом.

— Я и сама вижу, что в последнее время здоровье Рицки-куна резко ухудшилось. Как учитель я должна заботиться о благополучии своих учеников. Но у него есть родители и старший брат, которые смогут сделать это куда лучше меня, я полагаю. А если вы думаете, что…

— Извините, сенсей, но раз вы больше ничего не можете сделать, то хотя бы не мешайте делать мне. Не задерживайте меня, пожалуйста.

— Как угодно. Всего хорошего.

Скупо кивнув на прощанье, она разворачивается и возвращается к классу, а я захожу в санчасть. Это совсем маленькая комнатка, куда уместилось несколько шкафов, стол и отгороженная ширмой кушетка. Свет из окна рисует на бежевой ткани вполне узнаваемый силуэт с большими торчащими Ушками. Больше тут никого нет.

— Рицка.

Отодвигаю ширму, готовясь увидеть что-то вроде того, что видел в первый раз, когда Рицке стало плохо, но, к счастью, нет. Забравшись на кушетку с ногами, он мирно решает примеры по математике. Заметив меня, оживляется и виляет хвостом.

— Кот, что произошло? — присев с ним рядом, машинально глажу его по голове.

— Хорошо, что ты пришёл… Я не знаю, что случилось. Просто голова закружилась, а очнулся я уже здесь.

— Учительница сказала, у тебя был обморок.

Он пожимает плечами и принимается складывать тетради и ручки в сумку.

— Я не помню.

— А где медсестра?

— Измерила мне давление, сказала, что всё в порядке, и куда-то вышла.

— Мне нужно с ней переговорить и где-то расписаться, или мы можем идти?

Рицка воровато оглядывает комнату, потом морщится и быстро шепчет:

— Да ну её. Пошли.

Когда мы отходим от школы, я подробно расспрашиваю Рицку о случившемся, но ничего нового он мне сообщить не может. Я вижу, как усердно он вспоминает, сводя брови и глядя перед собой, но ни к чему это не приводит. Он действительно не помнит тех минут, в которые случился приступ.

Чтобы отвлечь его от неприятных мыслей, я перевожу разговор на другие темы — интересные ему, чтобы он побольше говорил, а я побольше думал, — и так за болтовнёй мы сами не замечаем, как сворачиваем не к дому, а к аллейке, упирающейся в станцию метро. Только очутившись под сенью деревьев, защищающих от знойного солнца, Рицка останавливается и с сомнением косится на меня.

— Сэймей, мы не туда идём.

— А это зависит от того, куда мы хотим попасть, — усмехаюсь я. — Вот ты, например, хочешь домой?

— Я хочу мороженого.

— Значит, вопрос решён. Пошли уже к станции, посидим в кафе.

Выйдя к Йоге, мы сталкиваемся с некоторым противоречием в нашем дружном тандеме. Я нацелился на суши-забегаловку на углу, а Рицка упорно тянет меня к уже знакомому «Старбаксу», несмотря на все мои уверения, что и мороженое мы найдём там же, где и пообедаем. Этот «Старбакс» навевает не самые приятные воспоминания, а с нынешнего утра — уж тем более. Рицка, однако, неугомонно тащит меня за руку, тарахтя при этом, что, по словам Осаму, именно здесь самое вкусное мороженое. В итоге приходится сдаться и пойти за моим котом, уже ускакавшим вперёд.

С каждым шагом по направлению к кафе чувство дежавю всё крепнет. Прохожу летнюю веранду, случайно глянув на тот столик, за которым меня ждал Соби. Сейчас он пустует. Войдя внутрь, щурюсь, привыкая к рыжеватому полусумеречному освещению, и нахожу Рицку, который уже занял нам место в центре зала у окна. За столом в углу, где мы с Соби сидели в прошлый раз, устроилась молодая парочка.