Север помнит (СИ)

Гренну не нужно было думать ни об этом, ни о чем другом. Они нашли место, где можно было более или менее сносно стоять и откуда удобно поливать упырей смолой и швырять в них бочонки и камни. Две копьеносицы, злобные старые стервы, которые могли бы устрашить даже Аллисера Торне, по приказу Железного Эммета за последнюю пару недель забирались сюда несчетное множество раз, чтобы приготовить площадку для будущей битвы. Раньше Гренн удивился бы тому, что женщины столь бесстрашно занимаются делом, от которого все мужчины, которых он знал, впали бы в уныние, но теперь он не удивлялся. Они были из вольного народа, сперва сражались против Дозора, а теперь делают то, что должно быть сделано. Они носили черные плащи, чтобы согреться, и теперь Гренн не замечал различий.

К тому же, мы все умрем одной смертью. Их участок Стены был очень опасным, и даже не столько из-за оживших мертвецов, сколько оттого, что факелы плавили лед, который становился скользким и прозрачным, как стекло. Один из одичалых, совсем еще мальчишка, - кажется, сын одной из копьеносиц, - разбился насмерть, не успев нанести врагам ни одного удара. Гренн гадал, каково одичалым защищать Стену, отдавать за нее свою жизнь, ведь единственной целью их народа было пробить ее, перебраться через нее, разрушить ее. Но так уж вышло, теперь они здесь. Вот почему одичалые так стремились за Стену. Они, поджав хвосты, бежали на юг, чтобы Стена оказалась между ними и теми тварями.

Мне и невдомек было, что так все обернется. Я-то думал, грамкины и снарки бывают только в сказках. Гренн родился и вырос на убогой ферме в Речных землях. Он делил соломенный тюфяк с шестью братьями и сестрами; болезнь унесла двух младших сестренок, а его мать родила еще по меньшей мере трех детей раньше срока. Они работали от рассвета до заката, выращивали картошку и свиней, возделывали пашню, рубили дрова и залечивали раны. Время от времени они собирались с другими крестьянами на свадьбу или на праздник урожая или чтобы отстроить заново сгоревший амбар или ждали странствующего септона Мерибальда, который благословлял детей и отпускал грехи, преклонив колени в маленькой септе с земляным полом и соломенной крышей.

В этом мире не было места уединению; чтобы выжить, нужно было держаться друг за друга. Гренн впервые узнал, что существуют спальни, предназначенные для одного человека, только когда приехал в Черный Замок. Однажды, когда он был не старше того парнишки, который недавно сорвался со стены и разбился насмерть, он увидел горделивого высокого лорда с развевающимися медно-рыжими волосами и невероятно белыми ровными зубами. Лорд ехал на огромном жеребце, а одет он был в красно-синий дублет с пряжкой в виде рыбы. Мать Гренна пихнула его, чтобы он упал на колени, и велела склонить голову и смотреть в землю. Это Эдмар Талли, сказала она, молодой наследник, сын самого лорда Хостера. Он живет в Риверране, в огромном замке и однажды будет править всеми ими, так что лучше делать, что он говорит, и не лезть ему под ноги. Когда Гренн спросил, почему, мать надрала ему уши. Когда он проявил упорство, заявив, что так нечестно, она снова отлупила его, на этот раз сильнее, и сказала, что подобные разговоры могут свести его в могилу.

«Она была не так уж и неправа», - уныло подумал Гренн, заледеневшими пальцами накладывая стрелу на тетиву. Он продрог и выбился из сил, он устал сражаться. Все равно они не могут остановить врага или хотя бы замедлить его продвижение. Если упыри появятся здесь, в Бочонке, это значит, что они захватили Сумеречную Башню, Восточный Дозор у моря и Черный Замок. Говорят, что Марш, продолжая принимать блестящие решения, велел запечатать проход под Стеной и не отправлять разведчиков, а это значит, что Дозор теперь не сможет заранее узнать о приближении мертвецов. И только благодаря Эммету, который настоял, чтобы они всегда были начеку, как будто решающая битва уже завтра, им удалось подготовить все необходимое и организовать наблюдательные посты. Джон поступил бы именно так, сказал Эммет, и никто не решился с ним спорить.

Гренну казалось вдвойне странным, что все они – Эммет, копьеносицы, мальчишка-кукольник, крестьянский сын и Скорбный Эдд – оказались здесь один на один с бесчисленной армией Иных. И где же герои? Где те, о ком поется в песнях? У Гренна не было возможности проверить, но ему казалось, что стрелы уже на исходе. А это был единственный способ, которым удавалось посеять смятение среди упырей. Как только закончатся стрелы, останется огонь. Как только погаснет огонь…

Тогда я погибну. Я умру как муж Ночного Дозора и рыцарь. Такую честь Гренн даже не мог себе представить, но когда Эммет призвал всех к оружию, он сказал, что поскольку враг у ворот, каждый человек в замке может стать рыцарем, если произнесет слова. Поэтому они все вместе принесли рыцарские обеты, прямо как будто провели бессонную ночь в септе и какой-нибудь благородный лорд ударил каждого по плечу красивым мечом. Только Пип открыл рот, чтобы выдать какую-нибудь дурацкую шутку про «сира Гренна», а Эдд опередил его, мрачно заметив, что «сир Эдд» звучит как «срет», рог затрубил в первый раз.

Разведчики не могут возвращаться. Никого не посылали. Одичалых за Стеной тоже больше нет, а если какие-то и остались, их слишком мало, чтобы ради них трубить в рог. Поэтому, когда раздался второй зов рога, они все поняли и стали ждать третьего. Вскоре и третий зов, аоооооооооооооооооооооооооо, прорезал ночь, словно лоскут воздушного шелка. Гренн тут же вспомнил Кулак Первых Людей, как на них наступали мертвецы, вороны Сэма вырвались из клеток, псы Четта обезумели, а медведь, мертвый медведь… и факелы, факелы… горите, мертвые ублюдки, горите… и как он пытался спасти Сэма, когда Малыш Паул больше не смог его тащить, а потом Сэм убил Иного кинжалом, который Джон нашел вместе со старым сломанным рогом… но слышать это на Стене, на Стене, а не в пустошах Клыков Мороза…

Гренн даже не понял, что стоит на коленях, пока Пип не заставил его встать на ноги.

- Вставай! – заорал коротышка. – Вставай, Зубр, надо подняться наверх. Пошли, ты теперь сраный рыцарь, ты же не хочешь, чтобы в песнях тебя величали «сир Гренн, Простертый Ниц». Ты слишком тупой, чтобы бояться, забыл?

Гренн хотел возразить ему, что он хоть и тупой, но все равно боится, но почему-то не стал. Он подтянул пояс с мечом, натянул на голову капюшон черного плаща и рявкнул:

- Скорее уж тебя будет звать «сир Пип Придурок».

Он был доволен, что наконец-то придумал хороший ответ, но опечалился оттого, что ему удалось удачно пошутить только перед смертью. Гренн вдруг перестал бояться, потому что страха уже не осталось.

Они с Пипом карабкались по лестнице наверх, и Гренн вдруг почувствовал, что счастлив. Счастлив, что родился, счастлив, что жил, счастлив, что в смертный час он не один. Счастлив, что этот смертный час настиг его не в убогой хижине в Речных землях. Он не хотел вступать в Дозор, да кто нынче хочет? Но лорд сказал, что Гренн нарушил лесные законы, изловив зайца без его соизволения, и за это он должен либо надеть черное, либо лишиться руки. Мать плакала, когда его уводили. Гренн помнил, как она звала его по имени, кривя беззубый рот. Она была так измотана непосильной работой и постоянными родами, что выглядела лет на сто, не меньше. Его крепко держали за плечо, и он понимал, что, если побежит, его убьют. Это было нечестно, но что в этой жизни честно?

Сир Гренн. Плечо совсем онемело. Он больше не мог держать лук, а кровь текла в исподнее и там замерзала. От Стены с жутким треском откололась огромная глыба льда и, пройдя на волосок от Железного Эммета, ухнула вниз и врезалась в толпу мертвяков. Упыри бились и корчились, словно бледные разжиревшие пауки, черные обрубки извивались на снегу. Но они не останавливались. Они не остановятся, никогда не остановятся, пока не…

Постойте-ка. Гренн резко поднял голову и протер глаза, ослепшие от снега. Наверное, просто померещилось. Ему так хотелось верить, что хоть что-нибудь, все равно что, может им помочь, но ему показалось, что на горизонте появился слабый красноватый отсвет. Этого было достаточно, чтобы осветить мечущихся упырей и заставить кровавые тени заплясать на снегу. Гренн никогда в жизни так не радовался.